как я спасал солнце

— Родь, хватит курить уже. Но Родя курит и будет продолжать курить сидя на подоконнике на кухне и глядя в окно, а Боря пытается сосредоточиться на проверке тетрадей. Работу учителем в школе никто не отменял и дни, на которые он взял отгул, заканчивались, в отличие от горы тетрадок, которые нужно было успеть проверить до конца дня. — Не перестану, — он делает очередную затяжку, продолжая с задумчивостью смотреть в окно, временами кидая взгляд на Майского. Он с интересом поглядывал на то, как Борис, замученный суровой действительностью, чертовски уставший и сонный, выводил на редкость аккуратным почерком одни и те же цифры, в основном двойки, в тетрадях учеников, — Тебе бы тоже не помешало. Хоть какое-то расслабление. — Нет уж, спасибо, — отказался он, а Тарелкин тем временем вновь достал пачку из кармана штанов, потянулся за сигаретой, но к несчастью она оказалась пуста. — Твою ж мать! — раздражённо рявкнул Родион, скомкав в руке пустую пачку и кинув в неизвестном направлении, — Это последняя была… — его настроение сменилось вмиг, и последняя фраза прозвучала настолько тихо и с таким отчаянием в голосе, что Майский удивился такой резкой смене настроения у юноши. Сигареты были для него единственным успокоительным и обезболивающим средством одновременно и тот факт, что они закончились, стал последней каплей для Тарелкина. Многочисленные затяжки, этот чёртов никотиновый яд стали его спасением, временной заменой героина, без которого он не мог жить. Он проклинал себя за то, что не купил ещё пару пачек. Казалось бы, в чём проблема, пойти и купить? У него не было сил встать. Не было желания. Да и к тому же просто не было денег, а просить у Майского не удобно. Последние деньги были потрачены на дозу и пачку сигарет, которая закончилась так неожиданно для Тарелкина. Он не хотел жить, не хотел умирать, он не хотел ничего. Хотелось просто исчезнуть. Стереть своё имя и факт своего существования с лица земли. Хотелось забыться, неважно, во сне, или под кайфом. Надо отдать должное Борису, не будившему Родю, даже если тот спал очень долго. Хотя бы так ему удавалось забыться. Но этот мир стал настолько фиолетов ему за несколько лет, что он сидит на героине, что ему плевать, умрёт он во сне или продолжит своё существование. Плевать. Героин почти что окончательно уничтожил его, как личность. Не осталось ничего от его когда-то весёлого нрава, не осталось тёплой улыбки, блеска в глазах, задорного смеха над шутками друзей. Впрочем, и друзей не осталось. Настоящих, как он думал. Все отвернулись, когда осознали, как безнадёжна его ситуация с зависимостью. Осталось ещё немного и он умрёт также, как и его дружки, с которыми он зависал в клубах и кололся. Ему было до жути больно. Бледные тонкие руки тряслись от напряжения, кости казалось готовы были ломаться на части от непрерывной боли, сковавшей всё тело. Эта острая боль пронзила Тарелкина целиком и он понимал, что не в силах совладать с ней. Голова гудела, а в ней крутилось множество мыслей, не связанных между собой и это сводило его с ума. Родион стремительно терял контроль над своим рассудком, перед глазами всё плыло, он практически ничего не видел перед собой. Казалось, что ещё немного и он умрёт. Родионом впервые овладел страх за собственную жизнь, жалкую, никому ненужную, возможно кроме него. А правда ли она нужна или он пытается убедить себя в этом? Быть может, он впервые почувствовал, как не хотел умирать. Дозу он обещал не трогать до последнего момента, когда ломка станет настолько нестерпимой, что он готов будет умереть. Юноша чувствовал, что она уже началась и накрыла его полностью. Видимо, этот момент настал. Ему казалось, что за ним кто-то следит и что он умрёт прямо здесь и сейчас и эта мысль была настолько навязчивой, что он почти что поверил в её правдивость. Хотелось кричать от боли, уничтожающей истерзанное от побоев тело, просто кричать, срывая голос, но сил не было даже слова сказать. Боря заметил, что Тарелкин не в порядке. Он сидел на подоконнике, схватившись за голову, дрожа всем телом. Майский догадывался, что Родиона мучила подступающая ломка, и что он готов будет в любую минуту сорваться за дозой. Но сам он обещал себе не давать ему дозу до приезда врача, который забрал бы его в больницу. Да, героин облегчил бы его состояние, но тогда всё началось бы сначала… — Родь, с тобой всё нормально? — глупый вопрос, очень глупый, Майский замечал, что ему плохо, но старался по максимуму совладать собой и не показывать лишней обеспокоенности, хотя он чувствовал, что Тарелкин не в порядке. — Я пойду отдохну, — едва слышно произносит он ему в ответ, спрыгивает с подоконника и выбегает из кухни. Майский хотел его оставить и пытался отгонять от себя тревожные мысли, может, он просто был не в настроении или ещё что-то похожее, может он накручивает себя, предполагая, что у Родиона началась ломка… Он слышит, как Тарелкин хлопает дверью комнаты, в которой он спал, но старается не придавать особого значения, хотя на душе всё равно неспокойно. Вдруг он что-то сделает с собой? Борис пытался сосредоточиться на тетрадках, но мысли о Роде окончательно заполнили его голову. А что, если он всё-таки принял дозу? А что, если у него правда началась ломка? Что, если он не рассчитал дозу и умирает сейчас от передозировки? Слишком много «если»… «Нельзя оставлять его одного» — подумал Майский и уже тысячу раз пожалел о том, что оставил Родиона наедине с собой в этой чёртовой комнате. Позабыв о тетрадях, он рванул со всех ног в комнату к парню. Дверь, к счастью, не была заперта на ключ и открыв её, он понял, что совершил огромную ошибку, оставив Родю в таком состоянии в одиночестве даже на жалкие полчаса, что он пытался проверить тетради. В комнате он увидел мертвенно бледного Родиона, лежащего на холодном полу без чувств.