как я спасал солнце

— Родь, вставай, — тихо произносит Майский, подойдя к кровати, на которой продолжал спать Родион, чуть ли не с головой укрывшись в тёплое одеяло от нежелания вставать и от стремления укрыться от внешнего мира. Тот лишь что-то невнятно пробурчал себе под нос и продолжил делать вид, что спит, а точнее, наслаждался последними минутками лёгкой дремоты, расслабленности и полнейшего спокойствия. — Слушай, я понимаю, что ты любишь поспать, но сейчас уже 2 часа дня, — Боря усмехнулся, вспомнив свой, казалось, такой недавний подростковый период, когда он тоже в глубине души проклинал учёбу, мечтал о свободе и независимости и ненавидел вставать по утрам, а по выходным отсыпался, — Голодный небось, верно? Тарелкин с трудом оторвался от мягкой уютной подушки и высунулся из-под одеяла, открыв глаза. Парнишка выглядел сонным, ещё не до конца проснувшимся. Взгляд его был мутный, какой-то отстранённый, светлые волосы длиной до плеч были ещё более взлохмаченными, а длинная, отросшая рваная чёлка едва ли не закрывала красивые голубые глаза. — И вам доброе утро, — проворчал Тарелкин, наконец встав с кровати. Настроение у него явно не очень. — Мы договаривались на «ты», Родь, — осторожно напомнил Майский. Ругаться с парнишкой ему совершенно не хотелось, к тому же тот просто, что называется, встал не с той ноги, с ним в 17 это тоже случалось. Тарелкин не говоря ни слова подошёл к окну и раскрыв занавески, встал оперевшись руками о подоконник. Он явно задумался о чём-то или же пытался собраться с мыслями и разговаривать ему сейчас явно не очень хотелось. Майский всё же решился подойти к нему ближе и он встал немного позади него. Родя выглядел чертовски сосредоточенным, вновь ушедшим в свои мысли, замкнутым. Боре так хотелось поговорить с ним, найти общий язык, но он казалось всё отстранялся и отстранялся, погружаясь в свой внутренний мир с головой. — Еда на кухне, если что, — тихо произнёс Боря, осторожно опустив свою тёплую руку тому на плечо. — Хорошо, спасибо, — ответил он Майскому, повернувшись к нему. Казалось от этого осторожного прикосновения он чуть вздрогнул, но в этот же момент на его лице расплылась тёплая улыбка, а глаза казалось блестели и он просто поблагодарил его, от чего-то таким тихим, мягким голосом, но всё с той же хрипотцой, ему свойственной. Такие перемены в настроении Тарелкина немного удивляли Майского, но в тоже время теперь он больше понимал, в чём нуждается Тарелкин. В заботе, любви… Этого несчастного парнишку просто не любили в детстве. Он не знал этих тёплых прикосновений, объятий… они ему чужды. А ведь он тоже заслуживает этого, как и все дети… Да, подростки кажутся грубыми, необщительными, но в глубине души всем им хочется, чтобы их услышали, чтобы их понимали, любили… и Родя наверняка тоже хотел этого. Обо всём этом Майский размышлял сидя за кухонным столом и снова в компании радиоприёмника из которого звучала песня, ставшая неким гимном его подростковых годов — «Подросток», а она же ("Ты мог бы...") группы Кино. Да и вообще песни Цоя были для него целой вселенной, в которой он скрывался от надоедающих родителей, кричащих о том, что пора браться за учёбу и чуть ли не отбирали у парня магнитофон, который ему тогда по дружбе одолжил друг. Бывало, что они собирались вместе у него дома, включали радио и ждали, когда заиграет «Кино», а когда играла, то записывали себе на кассету и ценили эту запись больше всего на свете. Смерть Цоя для них обоих стала тогда шоком и каким-то даже крушением детской мечты — попасть на его концерт или просто увидеть. Но так или иначе своё юношество Майский вспоминает с улыбкой. Это было беззаботное время, когда всё, что от него требовалось — это ходить в школу и успешно окончить её. И всё бы ничего, но более тяжёлым это время сделали его юношеский максимализм, первая и невзаимная любовь, после которой он вообще перестал верить в это чувство, склонности к депрессии, в которых его родители винили любовь Бори к творчеству Цоя, а ещё его вспыльчивость и резкие перемены в настроении. Да, из-за этого и ему и его родителям тоже пришлось несладко и он только сейчас это понял, в свои 25. Сейчас же времена изменились и у нынешней молодёжи свои новые кумиры, кто-то обожает Шатунова и Губина, а кто-то с ума сходит от «Сплин» и «Би-2», кто-то же поклонник Нирваны, зарубежного рока, особые же любители русского рока, рокерских тусовок в клубах и питерской культуры вообще, пытаются где-нибудь найти вышедший ещё в 96-м году «Камнем по голове» группы Король и Шут, совсем недавно выступающей в клубах типа питерского «Полигона», а сейчас собирающей «Юбилейный». Да, эти ребята определённо быстро стали известны в своих кругах. Самому же Боре подобная музыка нравилась, но альбом этот он ещё не слышал, хотя очень хотелось. Он вообще любил рок музыку в любом её виде и самую разнообразную. Но Цой для него — всё. Его размышления о былой юности прервал зашедший на кухню Родион. Всё ещё сонный, еле стоящий на ногах и зевающий. Всё с такими же растрёпанными волосами, в белой широкой майке, спадавшей с его плеча и длинных пижамных штанах серого цвета, которые висели на его худощавых ногах, как на вешалке. Эти вещички Майский достал с антресоли, их он носил будучи подростком. Тогда он, также, как и Родион, был до безобразия худым, но в отличие от Тарелкина, достаточно высоким и длинноногим. Родя же не отличался высоким ростом, он был всего лишь около 170 сантиметров. Единственное, что их объединяло с Майским — это худоба. — Не выспался? — поинтересовался Боря, глядя на сонного Тарелкина. — Возможно, не знаю, — тихо ответил он, вздохнув, — Можно? — спросил он, указывая на тарелку с двумя бутербродами и чаем. Излишняя стеснительность Родиона слегка позабавила Майского, на что он улыбнулся. Его умоляющий взгляд так и кричал о том, как тот был голоден. Боря, естественно, догадывался об этом и поэтому приготовил их ему ещё пару часов назад. — Да ешь конечно, я специально для тебя приготовил! — он вновь улыбнулся ему, — Извини, не знаю какой чай ты любишь, а дома у меня только зелёный. Тарелкину, на самом деле, было совершенно всё равно, каким был чай, он просто чертовски хотел есть и поэтому принялся уплетать бутерброды, не забыв поблагодарить Борю. А ещё юношу удивляло то, что Майский по сути вполне имел право отправить его домой, но… оставил его у себя, да ещё и кормит за свой счёт. Он думал, что настолько добрые и желающие помочь людям давно вымерли. Но, оказалось, что нет. И это Родю радовало. Майского несколько удивило то, с каким аппетитом Родя уплетал бутерброды. Он выглядел так, как будто не ел неделю и никогда в жизни не видел обычных бутербродов с колбасой. Признаться, Боря не был фанатом подобной пищи, считая её вредной, но других вариантов у него не было, потому что в холодильнике давно мышь повесилась, да и денег у него сейчас особо не было, к несчастью. Впрочем, парнишка и вправду наверняка давно не видел нормальной еды. В доме у родителей-алкоголиков хорошо жить не будешь. — Спасибо большое… за всё, — тихо поблагодарил его Родя, наконец-то поев. — Не за что, Родь, — ответил Боря, — Может… тебе что-нибудь нужно? — предложил он ему, — Я могу тебе ещё чем-нибудь помочь? — Можно просьбу? — начал Родя, с осторожностью поглядываю на Майского. — Конечно, Родь! Рассказывай давай… — Боря был рад, что Тарелкин наконец-то решил поговорить с ним, но в тоже время общался он с какой-то настороженностью, словно чувствовал, что в этой доброте Бориса есть какой-то подвох, о котором Родион пока не знает. — У меня дома вещи остались и мне хотелось некоторые из них забрать оттуда. Ты не против… отвезти меня туда? Как м-можно скорее… Родя выглядел напуганным, когда начал говорить про свой дом. Видимо, им одолели воспоминания о родительских пьянках и возвращаться, даже на пару минут, ему было страшно. Боря боялся за него, ведь неизвестно, в каком состоянии дома его родители, хорошо, если дома их не будет. Тогда Родион спокойно бы забрал свои вещи и ушёл. Но если нет… ему было очень страшно, что его могли избить. Майский помолчал какое-то время, задумавшись обо всём этом. Тарелкин сидел неподвижно, понурив голову, также погрузившись в свои мысли и ожидая ответа от Бориса. — Одевайся и поехали — сухо ответил Майский спустя несколько минут молчания, — Одежда в шкафу в спальне. Тарелкин молча кивнул и быстрыми шагами направился в сторону спальни. Борис же пошёл в коридор и сняв с вешалки свою чёрную ветровку, надел её на себя. Погода в начале мае по совершенно непонятным причинам была не очень хорошая и без ветровки обойтись было нельзя. Вскоре в коридоре появился и сам Родион. На нём была синяя футболка, поверх которой была надета чёрная олимпийка с цветными полосками, чёрные штаны и серые спортивки на ногах. — Вижу, ты готов, — произнёс Майский, оценивающе поглядывая на Тарелкина, — Кстати, тебе олимпийка идёт куда больше, чем мне когда-то. — Родион улыбнулся ему. Выйдя из подъезда на улицу, Борис тут же подошёл к своей старой, потрёпанной машине, доставшейся от отца, стоящей на импровизированной парковке около дома. Тарелкин сел спереди, чтобы подсказывать дорогу, а Майский же сел за руль, пытаясь завести машину. — Ну давай, заводись, — ворчал он, в попытках завести машину. Тарелкин лишь молча наблюдал за тем, как вмиг напрягся Боря, каким сосредоточенным и одновременно раздражённым он выглядел в этот момент. Да и вообще, как в одном человеке умещалось столько эмоций одновременно? — Твою ж мать, да заводись ты! — рявкнул Майский, со всей силы ударив рукой по рулю. Он тут же откинулся на спинку сиденья и прикрыв лицо руками, словно сгорая со стыда, — Как же всё достало, господи… — едва слышно произнёс Боря, в глубине души понимая, как же он заколебался от «прелестей» этой жизни. Роде стало чертовски жаль Борю в этот момент. Было видно, что у него и так жизнь не сложилась, а тут он ещё со своим вагоном проблем. С другой стороны, ему было одновременно и радостно, и грустно осознавать, что со своими проблемами он не одинок и он наконец нашёл такого же человека, как и он… уставшего от этой жизни. Он осторожно опустил руку на его худощавое плечо и взглянул на него сочувствующе. Майский взглянул на него в ответ. — Родь, извини, я что-то… разнервничался из-за ерунды какой-то, — он едва заметно улыбнулся, опустив взгляд. — Ничего, я понимаю, Борь, — ответил ему Родион чуть с нотками радости, — Бывает. — Спасибо тебе, Родь… К их счастью, машина Майского всё–таки завелась и они вместе поехали к дому Родиона. Ехать было не так далеко, как думал Боря и уже через полчаса они были на месте. — Родь, может я с тобой? — взволнованно произнёс Майский, обеспокоенно глядя на Родиона, полного решимости с целью как можно скорее забрать свои вещи и уйти. Возможно навсегда. — Не стоит, Борь, — отмахнулся он, — Если что, крикну, — Тарелкин засмеялся и отправился в сторону своего подъезда. Майский лишь крикнул ему вслед: «Удачи!» В подъезде Тарелкина встретили обшарпанные стены, вечное отсутствие лампочки, благо ступеньки он знал наизусть и об них он уже не спотыкался. Ну ещё вечный спутник этого подъезда — запах перегара, который чувствовался километров за 5. Ему предстояло подняться на самый последний — пятый этаж, хотя на самом деле он уже хотел как можно скорее уйти отсюда. Подойдя к своей квартире, он обнаружил, что её дверь была открыта. Он осторожными, почти что бесшумными шагами, зашёл в прихожую и прикрыл дверь, одновременно мысленно проклиная её за вечный скрип. Пройдя дальше, не разуваясь, он обнаружил, что родители спали в гостиной на диване, а на полу валялись многочисленные бутылки водки и прочей алкогольной продукции. Он быстро пробрался в свою комнату, которая, к его несчастью, была не в лучшем состоянии, не без помощи его «любимых родителей». Внимательнее осмотревшись он оказался в ещё большем шоке. Его вещи были выброшены из шкафа, магнитофон валялся на полу, как и диски с песнями «Наутилуса», «Кино», «Сплин» и прочими группами, которые нравились Родиону. Не передать словами, насколько сильно его охватила злоба в этот момент, как хотелось высказать родителям всё, что он о них думает, но времени на это у него не было. Нужно было как можно скорее собирать вещи и сваливать отсюда. Найдя в этом бардаке, созданном родителями, свой небольшой, потрёпанный жизнью рюкзак чёрного цвета, Тарелкин первым делом положил в него собранные им с пола диски, потом, особо не разбираясь, взял самое основное из одежды, ещё взял тетрадку с текстами песен, которые он слышал по радио, некоторые учебники и тетрадки для вида, две пачки сигарет и заначку. Последний раз окинув взглядом свою комнату и невольно задумавшись о том, что он, возможно уже никогда сюда не вернётся, Тарелкин закрыл дверь комнаты и тихими шагами направился в коридор. Но там его ждал разгневанный и в стельку пьяный отец и он явно не был рад возвращению сына…