О закрой свои бледные ноги

      О закрой свои бледные ноги…       Безрассудство — его второе имя в последнее время.       Он жертвует непозволительно многим, идя на такие сделки с совестью. Противореча собственным доктринам и принципам. Своей природе как таковой. Он играл множество ролей в своей жизни, примерял сотни масок, но опускаться до мнимой добродетели — должен же быть достойный стимул для этого, верно?       Как бы да, но как бы пошло бы оно в задницу.       Он ведь немногим жертвует, на самом деле. Это лишь мелочь в сравнении. Жизнь так однообразна порой, и нет ведь ничего плохого в том, чтобы попробовать что-то новое. Несвойственное и чуждое, тем самым достигая вещей, от которых действительно есть прок.       В конце концов, он получает то, что хочет, пускай и нестандартным путём.       Человеческие эмоции бесценны, когда их возбудителем является он. Столько событий, столько ситуаций, столько сцен — они живут в нём, в его сознании, в его сердце. Все эти лица прокажённых от горя и отчаяния, вся эта печаль, всё это уныние, этот траур — он мог бы смаковать их вечность напролёт и остановиться на чём-то определённом, если бы только их не пришлось аккумулировать. Воспоминания выветриваются со временем, совсем теряют свой блеск и лоск, а ему не пристало довольствоваться ширпотребом.       Какое-то внутреннее наитие подсказывает, что он способен на большее, и этот шёпот закрадывается достаточно глубоко, чтобы перебивать звон колокола в шаге от него.       Он шепчет вновь, но Гармадон слышит что-то ещё. Что-то, к чему всё ещё не успел привыкнуть. Демоны внутри него грызут ногти от досады, пока он променивает их нескромную компанию на компанию поскромнее. С ногтей они перебиваются его костями, но ему как-то всё равно. Как известно, это проблемы будущего его, а не нынешнего.       Да и что им не нравится; разве её лицо выглядит недостаточно болезненным?       Он бы в век не сводил глаз с этого выражения, но не может позволить себе удерживать его непрерывно. Да, это достаточно проблематично ввиду некоторых причин, но он всё же мог бы принудить её — конечно он мог. Силовой метод не зря доказывает свою эффективность из раза в раз в самых разнообразных ситуациях. Он бывал сторонним свидетелем и знает не понаслышке, какого это. Проецируя ситуацию в данный момент на себя, ему кажется, что это было бы увлекательным времяпрепровождением. Весьма.       Но она так смотрит на него. Он потеряет весь этот блеск в её глазах, если опустится до такой вопиющей низости. А ведь кто бы мог подумать даже, что он может…       Самому смешно.       Но это всё бред, конечно. Приятный, дурманящий бред. И он довольствуется им полностью. Наслаждается моментом, растянутым на час, а может уже и больше — он не считает. Привыкшая всё держать в голове, отсчитывать часы посекундно, сейчас она вряд ли что-то такое сообразит даже при всём желании. Конечно, за ним можно вести счёт, но в таком случае он внимательно проследит, чтобы она обязательно сбилась.       Снова, снова и снова.       Её рваное дыхание подобно осколкам музыки. Если собрать их воедино, то получится симфония. Набор упорядоченных звуков, по сути. А его всегда прельщал хаос. Он хочет слышать от неё что-то близкое по духу, что слышит от других женщин, но при других обстоятельствах. Нечто иного рода. Ему нужно это здесь и сейчас, но он не может причинить ей физического вреда достаточного, чтобы удовлетворить свою потребность. Это бы испортило всё, что только можно.       Она просто не поймёт.       А поступиться собственными перверсиями так сложно. Самоограничений достаточно, чтобы потерять всякие ориентиры. Оттого ногти с особенным усилием впиваются ей в бёдра, местами до кровоподтёков. Конечно, ей это не нравится. Конечно, ей больно, но это не та боль, от которой можно было бы вдавить педаль тормоза в пол. Вместо этого взгляд — всего в одном единственном экземпляре. Никто больше на него так не посмотрит.       И даже сейчас предпочитает промолчать. Её тонкие губы подрагивают, это заметно, но в остальном она не удовлетворяет его желание услышать что-нибудь жалобное или хотя бы страдальческое. Лишь немое неодобрение. Он в очередной раз вспоминает, как если бы забывал, за что в своё время ухватился. Эту строптивость впору записывать к остальным перверсиям. Они ведь оба знают, что это ненадолго.       Немного больше усилий, сильнее хватку, меньше угол — она без понятия, куда деваться. Положение патовое. Это больше похоже на рефлекс, чем на осознанное желание. Никому не нравится, когда его зажимают, но ещё немного и это давление определённо начинает сводить с ума. Для неё это пытка. Проверка на прочность, которую она в очередной раз не прошла — он получает своё.       Её стенания не похожи ни на что, что ему приходилось слышать до. В этом есть что-то такое мазахистическое. Мысль о том, что он теряет, разводя этот идиотский спектакль, примеряя ещё сотню других масок, доводит его до исступления в такие моменты. У неё красивая шея, и ему до осточертения надоело из раза в раз пересчитывать в ней хрящи, потому что это единственное, что он может себе позволить. Женщины не любят, когда он их душит. Эта тоже вряд ли будет в восторге. Равно как и от остальных его пристрастий. А ведь руки так и чешутся, пальцы норовят забраться под кожу и поиграть на нервах в самом что ни на есть прямом смысле. Любопытство, сопоставимое с наваждением безумца, одолевает его каждый раз, когда он представляет, как она плачет.       И это всё, что он может — представлять.       Идиотизм.       Как ни странно, она умеет напоминать, за что он держится, распуская руки самую малость меньше, чем хотелось бы. Её ноги держатся в подвешенном состоянии уже достаточно долго, чтобы вся кровь отлила в любые другие части тела, но она всё равно умудряется сдавливать их достаточно крепко, чтобы в перспективе сломать ему пару костей в районе таза. От такого давления уже у самого голова туго соображает, мысли только об этом. Ну а разводить ей бёдра — сплошное удовольствие. Это то сопротивление, которого он не получит в достаточном объёме при любом другом раскладе, а ведь здравомыслие — его безусловная черта.       Он вполне может заключить ещё пару сделок с совестью.       Но смотреть на неё порой всё сложнее. Так и хочется сказать, чтобы закрывала ноги почаще, но она понимает его и без слов. Просто это не помогает. Бледность её сдавленных ног сводит его в могилу от преступного бездействия.