Ich liebe dich

      Два человека брели по горам. Брели неспешно, устало. Палящее августовское солнце освещало путников и окружающие их горы. Кроме этих двоих, разумных существ в этом месте не было. Были только козлики, суслики, тушканчики и другие горные животные, каких тут было великое множество. В один момент навстречу двум путникам выскочила лисица. Рыжая такая, красивая. Один сильно испугался лисицу, другой же, посмеявшись осторожно обошёл её. Несколько раз над головами путников пролетал беркут, кружил орёл-могильщик.       Одним из путников была девушка. Она была одета в замызганную, дрянную форму с синими шароварами. Другой же путник был одет в совершенно другую форму. Она была серой и не казалась такой замызганной, как форма девушки. Казалось, он был при параде. Он выглядел бодрее, нежели девушка. У неё не хватало выносливости, чтобы лазить по горам столько времени, сколько лазили они.       Кто придумал воевать в горах? Кто вообще придумал воевать? Политика насилия и жестокости воспитывалась в людях веками и десятилетиями. «Ты должен защитить семью», «отдай дань Родине». Даже в семье воспитывалось насилие. Взять, к примеру, «Домострой» Сильвестра, где было написано, что женщину нужно иногда бить и другие жестокости. Мы выросли в мире, пропитанном насилием изнутри. И уйти от политики насилия теперь очень трудно.       Уэбер рассчитывал прийти к своим к темноте. Однако из-за Саши он уже не мог на что-то рассчитывать и на что-то надеяться. Она плелась где-то позади и часто тяжело дышала. «Хоть бы вообще дошла, — думал Уэбер. — Привал будет бесполезнейшей вещью».       — Ты как? — спросил он однажды, увидя, что у той уже ноги подкашиваются.       — Всё в норме, — ответила она.       — Ну, ну. Это видно.       Скоро уже должен был заходить закат. До нужного места, до небольшой деревеньки в немецком тылу, оставалось немного. Саша вроде держалась, видимо, уже из последних сил. «Ну всё, она дойдёт» — решил снайпер. Небо уже стало иметь красноватый оттенок, и равнина вот-вот должна показаться из завесы гор.       Небо во всю горело. Лучи заката осветили горы, и они, как от стыда, окрасились во все оттенки красного цвета. Растения ещё успевали ловить лучи Солнца для фотосинтеза, одновременно прощаясь с Солнцем и с этим днём. Вся природа прощалась с Солнцем: и растения, и животные, которые, будто бы пугаясь темноты, прятались в свои пещерки.       Уэбер и Саша наконец спустились с гор. Нейтральная полоса кончилась: они были уже на территории, подконтрольной Вермахту. Саша, не давая себе отчёта о происходящем, просто плелась за Уэбером. Тот старался идти рядом для страховки, но, задумываясь, далеко отходил от неё, но потом возвращался.       Когда солнца уже не было видно, и стояла непроглядная темнота, они нарвались на патруль. Уэбер очень сильно боялся его и как мог старался избегать мест, где он может быть. Но этот патруль почему-то выбрал очень странное место для патрулирования. «Что они только здесь охраняют, чертяги?» — выругался про себя Уэбер, спокойно и с улыбкой протягивая документы. Унтер-офицер с моноклем, подсвечивая себе фонариком, рассматривал документы, переводя фонарик с документов на Уэбера и обратно. Он был очень въедчив и педантичен: это было видно невооружённым глазом.       — Странно, что господин оберлейтенант выбрал такой маршрут, — сказал он.       — Я заблудился немного, — ответил Уэбер.       — А это кто с господином обер-лейтенантом?       — Пленная. Веду в свою часть. Оружия при себе нет, сбежать не сможет, — на лице Уэбера отразилась ехидная ухмылка.       — Хорошо, господин оберлейтенант продолжает сопровождение и может быть свободен.       — Благодарю.       Уэбер ещё долго чувствовал на себе взгляд унтер-офицера с моноклем. Он даже фонариком светил им вслед. «Девушку что ли в первые увидал?» — подумал Уэбер. Пока их освещали фонариком, Уэбер успел глянуть на Сашу. Такой напуганной он её ещё не видел. Даже когда она приземлилась, и они направили друг на друга пистолеты, она выглядела менее напуганной. Очевидно, она страшилась не этого унтер-офицера, а того, кто будет решать её судьбу, командира Уэбера. И каждый шаг приближал их к нему, а этот унтер-офицер стал как бы предвестником оберстлейтенанта Франка Кауфмана, пятидесятилетнего ворчливого старика, которого все называли дедом. Его штаб находился не там, где располагалась часть Уэбера, а где-то в другом месте, и часть он навещал где-то по два или три раза за месяц. Каждый его приезд в часть был событием. Не то чтобы в его отсутствие в части был бардак, просто в эти дни каждый старался подчеркнуть свою прилежность и старательность. Больше всего его приездов боялись хиви. У них какая-то галочка на начальство. Ходили как по струнке. Боялись они этого старика, а молодого майора Фосса, который находился в деревне постоянно, они не так боялись. Может быть старика больше уважали, из-за возраста. Как уже упоминалось, фактически частью руководил майор Хайо Фосс. С Хайо Уэбер вместе с детского садика. Он жил в соседнем доме в Фюссене. С ним можно было договориться всегда. Из всей своей части Уэбер только в нём видел доброту и сострадание, которых были лишены другие. Он просто что-то себе напридумывал, кто-то ему это внушил, и он по своей доброте и наивности в это поверил, и поэтому он считает себя ярым нацистом и патриотом. Уэбер же знал его с детства и знал, что не было ничего в нём такого! Это был добрый, сочувствующий, даже в некотором роде романтичный мальчик, рисующий и восхваляющий природу, а потом, когда это всё началось, он как будто бы надел на себя шкуру ярого нациста и патриота, тщательно подчёркивая это. Он хотел пойти в СС, но Уэбер его отговорил. Так хитро, что он так и не догадался отчего тот его отговаривает.       У него были светло-коричневые вьющиеся волосы, зелёные глаза и курносый нос. Он стоял, положив руки в карманы брюк, и пристально рассматривал Сашу. На лице его застыла усмешка, но глаза почему-то этой насмешке не подчинялись и были слишком серьёзны для выражения его лица. Оберстлейтенант Кауфман был тут же и сидел за столом, переводя взгляд с Уэбера на Сашу и обратно.       — Вы, оберлейтенант Уэбер, утверждаете, что она свалилась к вам практически на голову? — рассматривая Уэбера, сказал Кауфман.       — Да, утверждаю, господин оберстлейтенант.       — Лётчица, значит. И откуда же такие в России только берутся? Характеристика.       — Слаба, невынослива, слабахарактерна, эмоциональна, к побегу не способна, — Уэбер говорил чётко, как будто бы заученный текст.       — Благодарю, оберлейтенант. Ваше мнение, майор Фосс.       — Я бы их всех в концлагерь отправлял, — сказал Хайо и отвёл взгляд куда-то в сторону.       — В концлагерях полно работников, однако и нам нужна их помощь. Какая будет польза, прежде всего для нас, если мы отправим её в концлагерь? А тут она поработает, рубашки ваши постирает. И кажись обер-лейтенант Уэбер не будет в таком грязном ходить.       — Как господину оберстлейтенанту будет угодно.       — Что ж, майор Фосс, отведите её к нашим «желающим помогать».. Пусть трудится во славу Рейха, — он ехидно засмеялся. Хайо подхватил этот смех. Уэбер слегка улыбнулся, а Саша с огромным страхом в глазах смотрела на них и не понимала что происходит.       Саша смотрела за их взаимодействием и тряслась. Она смотрела с надеждой на Уэбера, отчего-то думая, что он ей поможет, но он просто стоял и тупо улыбался, смотря на командиров. Может быть, тогда всё хорошо, и она, как описывал Уэбер, будет просто трудится здесь, в деревне?       Тут в штаб забежал новый немец. Это был хиленький молоденький паренёк в круглых очках. Саша тут же определила как ботаника. Ботанику что-то сказал Хайо, и он вдруг заговорил на русском:       — Пройдёмте за мной.       Его акцент был ещё больше, чем у Уэбера. Ботаник учил русский явно в какой-то специальное немецкой школе, а Уэбер учил язык вместе с носителями. Разница видна сразу.       Из тёплого дома Саша вышла на улицу за ботаником. Он шёл так уверенно и властно, как будто бы делал это уже очень много раз. На улице было хоть глаз выколи, ничего не видно. Несколько раз она споткнулась о камни. Её отвели в какой-то небольшой дом, в котором сильно пахло потом и откуда доносился сильный храп. Когда глаза привыкли к темноте, Саша увидела, что дом полон русскими мужиками, лежащими в разных местах: кто на лавке, кто на печи, кто на полу. Ботаник осмотрел спящих, нашёл место на кровати и сказал коротко:       — Спи.       Как же тут можно спать, если тут не может поместиться и маленький ребёнок? Саша с недоверием на него посмотрела, но того уже и след простыл.       Мужики спали крепко. Никто даже не пошевелился. Саша как могла устроилась на том клочке, что ей оставили и удивительно быстро заснула.