твоё имя

доен совершенно один в кабинете юты. желтый игривый свет гоняет маленькие пылинки в своих лучах, иногда облизывая тёмную мебель и такие же жёлтые стены. все вещи на своих местах: пепельница, с окурками от приторно сладких сигарет, (доен ненавидел их химозный запах всей душой, когда юта лез целоваться), свечи в старинных, купленных на блошином рынке подсвечниках, дубовый неподъёмный стол, заваленный неоплаченными счётами за свет и воду, чертежами ракетных установок, фантиками от конфет и эскизами, с которых на доена смотрел он сам, сонный, закутанный в одеяло, улыбающийся и демонстрирующий десны, злой, потому что противная нитка в иголку вдеваться не хочет, разный. возле стола стоял неизменный обитатель кабинета. стул, словно трон, высившийся над массивным столом фигурной спинкой, протёртый от того, что юта постоянно на нем ерзал, очень увлечённый очередной разработкой. юта гордился им, будто он был его сыном. накамото сам его сконструировал, недели две выпиливал и шлифовал, а лакировал его почему-то доен, таскавший юте в этот самый кабинет еду и помогавший убираться. по спинке струилась ткань тонкого халата, сделанного из искусственного шелка и купленного доеном в попытке впечатлить юту своей увлеченностью японской культурой. юта очень долго смеялся над смущенным доеном, потому что халат этот никакого отношения к стране восходящего солнца не имел и сделан был скорее в китае. но с того дня он его дома не снимал, попросил доена вышить на нем дракона и цветы и ходил себе, чувствуя себя круче любого самурая из эпохи эдо*. рука легко прошлась пальцами по холодным уставшим узорам. в памяти всплыло родное лицо с еле заметными морщинками у глаз и глухой, безусловной любовью дрожащей на кончиках ресниц. этот халат. сколько раз доен штопал, надорванные рукава, сколько раз он отстирывал его от грифеля карандашей, сколько раз красная ткань легко соскальзывала с разгоряченного тела, раскалявшегося ещё сильнее от контраста с вечерним воздухом, сколько раз доен просыпался с замерзшими лодыжками, но накрытый им после сладостно-бессонной ночи. его халат. Он не знает, что произошло Висит на привычном месте Будто ты возьмёшь его ещё… А ты исчез — ни в пустоте, ни в темноте не отыскать Ты слился с воздухом, ты превратился в дым… стены, как и прежде, жмут в плечах книжным полкам, бережно держащих на своих надежных руках книги по аэродинамике, ядерной физике, рассказы стивена кинга и доеновых шекспира, чехова, хемингуэя и байрона. пожелтевшие страницы атласа мира и глобус-мошенник, в котором нормальные люди прячут деньги, а юта подшипники и гайки, замерли в ожидании буднего дня. тапочки, разбросанные друг от друга в разных углах комнаты, по словам юты, служили защитой от ночных монстров, но спотыкался о них только доен, шипя, что от него накамото ничто не спасёт. все осталось как есть. остался диван, неровный паркет, заклеенная оконная рама. остался доен. вот только что-то важное выпало, исчезло, не вернулось. чья-то жизнь. Ждут спички и табак, когда начнётся спор Оставлены вот так, не тронуты с тех пор А ты не близок, не далёк, не смотришь с высоты И где-то под землёй — не ты, не ты, не ты…