Запястья в кровавом озере

Мир, который мы знаем, может ненавидеть нас.

Однажды всё обретает смысл. Наша нестабильная линия жизни выравнивается, потому что мы нашли точку отправления. Пугающие, доводящие до самого жуткого ужаса мысли. Мы вгоняем себя в неопределённое состояние, находиться в котором можем бессчётное количество времени. По статистике в подвешенном состоянии находятся чаще всего подростки: у кого-то превышает юношеский максимализм, кто-то вгоняет себя в депрессию, а кто-то застревает в апатии. Нежелание контактировать с людьми, подняться с кровати и сделать шаг к новому миру и как-либо функционировать. Люди принялись это называть ленью, бездельничеством, равнодушием. Но из этих «трудяг» никто не интересуется, вдруг что случилось посерьёзней. Направить тех же самых подростков к специалистам — психологам. Родители лишь усугубляют ситуацию, вмешиваясь со своими ненужными, на тот момент, лекциями. Если так рассуждать, то можно сделать вывод, что большинству, а именно близким людям, безразлична твоя жизнь тогда, когда ты абстрагирован от мира всего. Людям выгоднее находиться рядом в моменты радости, ведь куда проще сымитировать улыбку и похлопывание по плечу, нежели сидеть рядом на полу и держать крепко за руку, даже если выгоняли тысячи раз, но желание подарить хотя бы присутствие — самую значимую вещь, — не то чтобы превышает — оно горит красной лампочкой в мозгу. И за эти поступки все мы привыкли благодарить. Но, если вступая с человеком в дружеские, романтические или просто близкие отношения, мы не связываем прочными нитями души? Определённо, если человек поистине близок тебе, то захочется его присутствия в такие трудные моменты. Как правило, всегда выявляются намерения людей в нестабильности, и что делать дальше — вопрос не сложный, однако и тут многие совершают ошибки. Смысл обретётся. Сквозь невзгоды, потери, неприятности, многочисленные боли и редких людей, мы приходим к этой жирной отправной точке. Отправной потому, что нас ждёт долгое путешествие в иной мир, где не всё радужно, но смысл обретается. Любовь, семья, друзья, хобби, для кого-то даже работа — это всё то, что мы заслуженно получаем на финишной прямой. Главное развидеть его, присмотреться и притянуть к себе. А там дело за малым. Поначалу Тэхёну было трудно внедрить и доказать мозгу, что любить и принимать себя не так уж сложно. Он целенаправленно шёл к новым достижениям, с хорошими мотивами, но едкий голос подсознания твердил: «Ты не такой. Ты ужасен. Ты недостаточно хорош», а Тэхён слепо принимал, слушал, забивал этим себе голову, в конечном итоге оказавшись в пагубном состоянии. Разрывался каждый раз, хватался отяжелевшей рукой за волосы, оттягивая всё сильней. Мирился с этим. В полной тьме разбивал маски, грудной крик затыкал, выгонял тьму из сердца на время. Поутру собирал осколки, сооружая из них новую, пригодную для использования маску. Запускал обратно внутрь себя гуляющую черноту, находясь с ней почти всё время, кроме таких казусных ситуаций. Считал себя слабым. Что не справляется, не может совладать с этим. Переставал жалеть себя ровно на середине. Он выпрямлялся на полу, заострял взгляд на одном поплывшем предмете, смотря будто сквозь. Едкое чувство, что, упав однажды, подняться уже не сможет, сжигает внутри до этих пор. Онемевшей рукой из-за неудобной позы во сне, он хватает телефон, выключая надоевшую мелодию. С трудом приоткрывая один глаз, Тэхён вглядывается в яркий экран, фокусируясь на цифрах. Разочарованно стонет, утыкаясь лицом в подушку, когда видит 06:47, и желание проваляться трупом превышает все принципы и отданные обещания, что пропуски уменьшатся как минимум в два раза, отходят на второй план. Волосы в беспорядке разбросаны на подушке, в то время как Тэхён раздосадовано смотрит в потолок, и, кажется, выключается на время, позабыв о сборах. Но всё же поднимается резко в сидячее положение, держа веки открытыми. Голова склоняется вниз, из-за всё ещё не покинувшего его тело сна, поэтому Ким уже шаркает тапочками по паркету, направляясь в ванную. В доме царит тишина, Ким бы сказал даже тьма. Вставать день за днём с постели кажется уже чем-то невыносимым, слоняться тенью по утрам, в совершенно пустом доме кажется уже мрачным. Родители Тэхёна всё чаще стали оставлять его наедине, разъезжая по разным странам, для Тэхёна это чуждо, ненормально, но он уже вроде смирился и поднимать этот вопрос не желает. Молчит о нехватке родительского тепла, о том, что хочет чувствовать себя нужным и полезным, но надежда ускользает из-под пальцев, когда видит на экране мобильного не имена близких, а их подчинённого, который звонит лишь по просьбе его родителей. Наверное, он просто привык. Вытирая влажным полотенцем волосы, Тэхён проходит на кухню, чтобы заглянуть в холодильник и увидеть там сплошное ничего, потому что он даже не помнит, когда выходил в последний раз за продуктами. — Наемся, — хмуро смотрит на содержимое, доставая бутылку молока, и, осмотрев ещё раз, закрывает дверцу. Откидывает полотенце на спинку высокого стула и осматривает теперь полупустые полки, выискивая какие-нибудь хлопья. Тэхён снова хмурит брови, понимая, что бессмысленно пытаться что-то найти и кофе будет самым простым и доступным вариантом. На автомате заливает растворимый кофе кипятком и делает быстрые глотки, обжигая верхнее нёбо и язык. Мычит от жжения, но в быстром темпе допивает, чтобы осталось время на оставшуюся часть сборов. Тэхён выкидывает стаканчик из-под крепкого кофе в урну, входя в университет. Ему было мало утреннего растворимого, поэтому он посчитал необходимым взбодриться ещё на пару миль. Пряча холодные ладони в карманах куртки, он поднимается на верхний этаж, на давно полюбившееся место. Несмотря на то, что пары начнутся меньше, чем через десять минут, он хочет изначально согреться в коридоре, как раз-таки там, где меньше студентов, место, которое он и прозвал «любимым». Ощутимый холод ползёт вверх, касаясь открытых участков тела, пока Тэхён, кутаясь сильней в свитер, шагает по опустевшему коридору. Удивительно, что большая часть учащихся в действительности находится сейчас в своих аудиториях, и он ощущает себя немного некомфортно. Кидает рюкзак на потёртую скамейку, опускаясь на пол, игнорируя тем самым место поудобней. На часах пять минут десятого, на что он может тяжело выдохнуть и с грузом в теле переждать одну пару, тупо смотря в стену. Он бы сказал, что устал, но, как бы парадоксально это не звучало, Тэхён устал говорить это, думать об этом. Просто потому, что с детства ему вдалбливали в голову, что это не так. Что усталость совсем другая, её можно пощупать, дотронуться, а не его детские фантазии. И так чертовски тяжело носить эти мысли каждый день, выживать с ними и бороться. Сейчас он — бесформенное существо, которое просто существует. Его взгляд не имеет определённых эмоций, когда он сам, наедине с собой. Что и как чувствовать, когда ты остаёшься с главным врагом один на один. Он не знает и никогда не знал. «Мир, который мы знаем, может ненавидеть нас». — И мы можем ненавидеть мир, который знает нас, — голос в голове или рядом сидящего? — У этой фразы есть продолжение, и не стоит об этом забывать, — Тэхён обескураженно поворачивает голову. Удивление. А после замешательство. Осознает, что говорил сам с собой и остался услышанным. — Ты… — не может подобрать слов. — Что ты здесь забыл? — выходит грубо. Хочется просто растечься по полу, не обращать внимания ни на внезапного собеседника, ни на окружающих в целом. — Когда говоришь такие фразы, всегда думай об их продолжении. Они не будут нести смысла до тех пор, пока ты не поймёшь их значение, — Ыну задумчиво вертит стеклянную статуэтку в руке, осматривая её так, словно видит впервые. Тэхёну странно. Непонятно. В голове рой вопросов, и каждый застревает, остаётся неозвученным и затолканным в самую глубь. — Советчик нашёлся, — с усмешкой выдаёт Ким, и почему-то Ыну сразу замечает, что у того она не с сарказмом, а с горечью на дне. — Разберись для начала со своим дерьмом, а потом лезь уже к другим со всратыми советами, — говорит без остановки, чуть ли не выплёвывая сказанные слова Ча под ноги. Хотелось бы выше, но необъяснимая тяжесть в голове не позволяет поднять её. Словно все силы покинули его тело. По правую сторону Ким слышит тихий смех. Поджимает губы, — разозлён, — поворачивает голову, не без усилий. У него нет ни малейшего желания смотреть на Ча Ыну, смотреть в глаза этому уродливому человеку. Так само сложилось и ужилось в голове Тэхёна. Образ, манеры, действия — всё это отталкивает. Чувство дежавю. Но, признаться, Тэхён был удивлён другой стороне Ыну, у него в голове и мысли не было, что случится что-то неземное и Ча покажет себя в таком плане. Но, как учила жизнь, Ким не в состоянии воспринимать все слова всерьёз. Старательно роется в пучине мыслей, ища подвох. Он определённо должен быть. — Научись уже слышать других людей, — не отрываясь от рассматривания фигурки, медленно проговаривает Ыну. Необъяснимо то, что в Тэхёне он увидел часть себя. По правде даёт дельный совет, Киму остаётся только услышать и принять. Тэхён злится. Эта неконтролируемая злость вспыхивает неожиданно, оставаясь после в виде жжёного осадка. Хмыкает. Поднимается с пола, хватает рюкзак и видит несколько раз свёрнутый лист бумаги, который выпал из открытого кармана. Без задних мыслей разворачивает, смотря на цифры, выведенные аккуратным почерком. Однако Ким не понимает, откуда странный листок оказался в его рюкзаке, с такой же странной надписью. Хмуро бегает глазами по всего лишь трём цифрам. Не понимает. Отрывает взгляд, поднимая голову, натыкаясь на пустую скамью, не находя неожиданно появившегося Ыну, и также неожиданно исчезнувшего. Осматривается, надавливая на глаза пальцами, стоит так некоторое время. Неосторожно Тэхён складывает лист обратно, сжимая его в руке, и засовывает в общий отдел. К чёрту.

***

День за днём. Привык уже слоняться по дому, улицам, заведениям, в надежде отыскать часть ответов на вопросы, которые вросли в его мозг. Они одно целое с ним, и как избавиться, искоренить, а может убить, он не знает. Они вроде кошмары, а вроде ближе них у него никого нет. Перестал обращать внимания, делать необдуманные поступки и поутру смотреть в потолок — уже не различает, жалеет или это то, что не хватало ему в последнее время. Может, последние четыре года. Тянется за наполненным алкоголем стаканом, название которого спросить был в не состоянии, выпивая до конца, не оставляя последних капель. Ничтожен. Чёртово помутнение рассудка, или он уже дошёл до нужной консистенции, превышая даже свою алкогольную норму. Не понимает. В последние несколько дней это привычное состояние организма Чимина. Посидит немного, может, отпустит. Но проходит время. Тянется только вниз, сильней, и думает Чимин, что не выдержит неизмеримый груз, который оседает во всех участках тела. Вокруг словно всё помутнело, внезапно стихла музыка, подпевание пьяных людей, яркий неон стал серым. Отчётливый звон в ушах. На автомате подносит снова наполненный стакан к губам. Не пьёт. Горло саднит. Взгляд направлен исключительно на стакан в руке, и знать бы, сколько он уже смотрит сквозь него, сидя на барном стуле. Ощущает капли на ладонях, постепенно стекающие вниз до локтей. Толкнули. Даже не заметил, в какой момент и кто, однако подбирает указательным пальцем, заворожённо ловит большую каплю крепкого напитка. Подносит поблёскивающий палец к губам, касаясь его, впитывает вкус. Сокрушённо опускает стакан на стойку, проливая содержимое. Отвращение. К алкоголю или к себе, Чимин? Слабо качает головой, постепенно опускает её на сложенные руки на барном столе. Прикрывает глаза. Поворачивает голову. Лежит какое-то время без лишних телодвижений, можно было подумать, что он просто вырубился, но Чимин медленно моргает. С трудом ему приходится открывать веки, чтобы не уснуть в не самом благоприятном месте. В голове пустота. Моргает. Видит вспышки светодиодов, мелькающих в замедленной съёмке людей и единственного человека, который сидит также безэмоционально, смотрит нескрываемо на Чимина. Впивается своим взглядом. До костей. По привычке брови Чимина хмурятся, трёт онемевшей рукой глаза, но вид не меняется. Парень в капюшоне тёмной толстовки осматривает Пака. Застревает на глазах, красных от усталости, и потрескавшихся губах. Лицо его не меняется, может, он даже не заметил, что его застукали. Или Чонгуку просто всё равно. Рот Чимина приоткрывается, хочет выдавить что-то из себя, очередную колкость или вопрос, который снова застревает образовавшимся комом. У Пака помутнение, или он пьян настолько, что единственный человек, который всплывает в его голове — Чонгук. Смотрит в ответ. Моргает быстрей, думая, что образ Чона выветрится и в следующий раз, открыв глаза, его уже не будет. Но он не исчезает ни с третьего, ни с десятого раза. Отдалённо слышит вибрацию телефона, лежит который то ли на столе, то ли в кармане кофты. Голова наливается свинцом, не может поднять её, и приходится тупо пялиться. Закрыть глаза не выходит. Что-то мычит, не разбирая даже самостоятельно свои слова. Звонок. Пак слышит его, кажется, уже начиная приходить в себя. Не отвечает. Мелодия повторяется, но Чимин всё также смотрит на Чонгука. — Телефон, — выходит не так громко. Грубый голос Чонгука отрезвляет немного. Пак с несколько секунд моргает глупо, отдирает голову от грязного стола, выравниваясь. Кружится. Всё вокруг, голова отдаёт тупой болью. Смаргивает мутность в глазах, наугад щупая телефон. Ощущает тяжелый взгляд на себе, но обратно к Чону не поворачивается. На панели видит несколько непрочитанных сообщений и пару пропущенных звонков. Всё от одного абонента. Расфокусировано смотрит на содержимое, пробегаясь взглядом по поплывшим буквам. Ничего не понимает. Число, которое отправил ему Тэхён на мятой бумажке, ничего не даёт Паку. «613». Смотрит снова. Поднимает непонимающе голову кверху. — Что… — хмурится. Откладывает разблокированный телефон на барную стойку. Поворачивает голову в сторону Чонгука. Тот смотрит на его мобильный, не меняясь в лице. — Зачем… — осекается, когда Чон поворачивается к нему. — Тебе это знакомо? — путает слова между собой, в конце задавая вопрос. Его интерес должен быть обоснован. И Пак ждёт этого. Лицо Чонгука спокойно, он редко моргает, брови и губы не дёргаются, складывается впечатление, что он живая кукла. Выдаёт тихое: «Нет», не отрываясь от лица Пака. Чимину неуютно, когда на него смотрят так. Хочется скрыться, накинуть на голову что-то, чтобы перестали его рассматривать. Жжение. Мальчик прикладывает ладошку к горящему месту от жгучего удара. Больнее не от силы, а от осознания, что это сделал родной человек. Смотрит влажными глазами на мать, снова замахнувшуюся на Чимина. — Дрянь, — больно хватает за предплечье, тянет наверх. С мальчишеского рта срывается всхлип. Медленно стекает слеза. Зажмуривает глаза. — Неблагодарный, — удар. Маленький Чимин старается не переходить на громкий плачь, зная последствия. Видит горящие красным глаза. Они прожигают его. Проходят через кожу, разрезая все внутренности одним только взглядом. А Чимин, кажется, умирает заживо. Этот прямой, направленный только к нему взгляд заставляет замереть. Пока его не опустят. Глаза стекленеют. Пак меняется в лице. Озноб проходится по коже. Подтягивает сползшую кофту на плечи. Смотрит вперёд, на какой-то поплывший предмет, не реагируя на касание к плечу, вероятно, которое принадлежит Чонгуку. Когда хватка усиливается, уже вырывая Пака с корнями из его мыслей, тогда он начинает быстро моргать, повернувшись на стуле к Чону. Брови его изламываются, смотря на свои руки, лежащие на коленях. Чон видит изменения, произошедшие в Паке за пару минут. Большие зрачки. Не убирает ладонь, вернувшую Чимина сюда. Взгляд у него поплывший, ничего не соображающий. Чонгук понимает это по нереагирующему Чимину, который снова ушёл в себя. Чон толкает его в плечо, выбивая реакцию, но единственное, что он получает — шатающееся тело. Он пьян. Чонгук это видит по меняющемуся выражению лица и расфокусированному взгляду. И стакану, оставленному рядом. Чонгук оценивает пагубность ситуации и, когда понимает, что дело дрянь, пытается соскрести Чимина, который вцепился в него мёртвой хваткой, со стула. Значит, соображает. — Отвали, — заплетающимся языком произносит Чимин, мутно ощущая прикосновения. Его это злит. Чувствует чужие руки. У него всё путается. Он не понимает, где находится, кто к нему прикасается. Дёргает руками, вырываясь. Выводит тем самым спокойного Чонгука на эмоции. Чимин совсем потерялся, перестал соображать. — Ты принимал? — больно сжимает руку, заставляя остановиться. Но Пак его не слышит. В ушах непрекращающийся звон. Чонгук не видит другого ответа, видя то, в каком сейчас состоянии Пак. — Закройся, — Чон ничего не понимает из бессвязных слов. Чимин говорит и говорит, не прекращая. Его состояние уж больно напоминает наркотический эффект. Другого объяснения нет. — Она, — шумно набирает воздух носом. — Терпеть, — дёргает руками. Вертит слабо головой. — Уничтожила, — устаёт. Прекращает извиваться, говорить неразборчиво, просто замолкая. Дышит тяжело, будто после погони. — Какого чёрта ты припёрся сюда? — задаёт вопрос Паку, но ощущение, будто в пустоту. Он снова не слышит. Тормошит его. Вроде он снова приходит в себя. Дышит не так загнанно, глаза приобретают бывалый окрас. Всё вроде в норме. Чимин оживает. Сутулится на стуле, перебирая пальцы. Чонгук на пробу тыкает в него. До чёртиков знакомое Чону состояние напугало его. Действовал на автомате, отголоски воспоминаний врезались в него, вырисовывая слабые картины прошлого. И первым делом ему надо было отвлечь Чимина. Растормошить, привести в чувство. Осторожно поглядывает на притихшего Пака, внимательно осматривая его. Повторять не хочется. — Этот мир, — осипшим голосом заговаривает Чимин. — Ненавижу его. Чонгук останавливает на весу руку, которой хотел проверить состояние Пака, резко притихшего. Сокровенность, которую не скажешь любому другому. Не все тебя поймут, посчитают слабым, неумелым. Он оставляет это Чонгуку, потому что некая уверенность, что тот как никто другой поймёт смысл. И он не ошибся. Чонгук понимает, не осуждает, принимает. Смотрит долго. Видит бегающие зрачки уставшего парня, его загнанность и слова, которые даются ему тяжело. Не хочет спугнуть. Пусть выговорится, ему это необходимо. — Я устал, — замолкает. Облизывает пересохшие губы. — От тяжести, которую возложил на меня каждый, кому не лень, — прикрывает глаза на пару секунд. Волосы лезут в глаза, но Чимин не замечает этого, опуская голову. — Она тянет меня вниз. Чонгук, откровенно говоря, не знает, как поступить. Он разрывается. Неожиданно слышать от всегда дерзкого и язвительного парня такие речи. И больно. От того, что он понимает. Было бы куда проще, относись он к такому налегке. Осознаёт, что он просто стал случайным человеком, с которым поделились. Нет, который услышал это. Не совсем честным путём. Он никогда не вызывал доверия у Чимина, и он хорошо это знает, но продолжает слушать разбросанные мысли, которые уже не выходит держать под замком. Когда Чимин окончательно придёт в себя, он пожалеет, что слушателем был не никто иной, а Чонгук. — Сдавливают глотку своими цепями, — продолжает, как в бреду. — Я слаб. Усмешка. Чимин не ожидал другого. Подхватывает. Губы растягиваются, а изо рта вытекает звонкий смех. Чон изумлённо смотрит на сотрясающегося от смеха Пака, желая остановить. Долбит по ушам. Ногой задевает Чимина, чтобы тот прекратил. Но он заходится лишь сильнее, глаза зажмуривает, берясь за голову. Не прекращает. Он, чёрт возьми, снова совершил ошибку. Замолкает. Тишина. Музыка не стихла. Но в голове обоих бесконечная пустыня. Чонгук поворачивается на стуле к стойке, складывая на ней руки. Думает. Сдавливает руки, оставляя красные отметины. Ждёт. Не понятно чего, но он не прекращает думать, чтобы Пак заговорил, чтобы не молчал. Поворачивается. Пустой стул. Смотрит заторможенно. Вертит головой. Его нет. Ему начинает казаться, что это очередная иллюзия. Снова игры подсознания. Сидит некоторое время. Ему надо найти его, неизвестно, что Чимин может сотворить, находясь в таком состоянии. Рассекает толпу, ища взглядом не выделяющуюся тёмную макушку. Его тянет. Хочет вернуть его и дать снова сказать все эти слова ему. Светодиод играет с ним, смешивая все цвета воедино. Чимина нигде нет. Чонгуку надо удостовериться, что он не псих и образ парня ему не пришёл больным воображением. Чувствует толчки неугомонных людей. Начинает злиться. Выходит с основного зала, проходя через многочисленные двери. Резко в голове вспыхивает: туалетная комната. Вероятно, Чимин отправился именно туда, или это единственная рядом расположенная комната. Резко сворачивает, направляясь к двери, на которой висит обозначающая табличка. Дёргает дверную ручку, яркий свет ослепляет ненадолго, из-за чего приходится щуриться. Возле раковин видит знакомую ссутуленную фигуру, делает несколько шагов вперёд. Мысленно тормозит, выбрасывая ненужные противоречия из головы. Ему хватило. Пресекает короткое расстояние в пять шагов, останавливаясь сбоку от Чимина. Тот не реагирует. Чонгук думает, что он просто его не заметил. Но это невозможно, музыка в этой комнате значительно тише и, помимо их двоих, здесь ни единой души. Только глупый Чонгук. И закрытый Чимин. — Уходи. Понимает. Чонгук никем ему не приходится, и Пак вправе говорить такие слова. Не отвечает. Смотрит через зеркало на играющие мышцы на его лице. Не трогает и не говорит. Даёт выбор: вытолкнуть наглого Чонгука за дверь, либо вновь испытать сокрушающую попытку. Люди заслуживают второй шанс. Но заслуживает ли его Чонгук? С тяжестью Чонгук закрывает глаза, дыша через нос. Слаб здесь только он. — Говори, — просьба, звучащая как приказ. Он уверен, Чимина по-другому в чувства у него не выйдет привести. Он хочет избавить хоть одного человека от гнетущих мыслей, может, и не самым действенным способом, но так ему станет легче. Он знает. Чимин издаёт звук, больше похожий на смешок. Вся эта ситуация его веселит. — Не нуждаюсь, — поднимает тяжёлый взгляд, встречаясь с глазами Чонгука через зеркало. — В твоей помощи. И он снова прав. Чонгук кивает коротко только, но смотреть не перестаёт. Он всегда так: много смотрит, мало говорит. Тем самым раздражая окружающих, ведь добиться эмоций Чона сложно. Контакт не прекращается, Чонгуку это не приносит дискомфорта, а Чимин слишком устал. Шум воды. Пак наклоняется к крану, набирая в ладони прохладную воду. Брызгает на лицо, понемногу начиная приходить в себя. Хватается за края раковины, удерживая себя благодаря ей. Воду не выключает. Задумывается в который раз, или не прекращая вовсе это делать. Он думает-думает, а что в итоге? Всё напрасным кажется, когда случаются такого рода ситуации. Чонгука начинает раздражать шум воды, которая то идёт, то приостанавливается, срываясь лишь редкими каплями. Грубым движением перекрывает кран. Внутренне выходит из себя. Поворачивает Пака, берясь за кофту в районе плеч, припечатывая к раковине. Озлобленно сузившимися глазами прожигает его широко распахнутые глаза. Тот момент, когда самообладание на нуле. Постепенно приближаясь к минус одному. Хватку не ослабляет, продолжая сжимать в кулаках тонкую ткань. Будь на месте её конечности Чимина, то синяков не миновать. Сейчас он зол на Пака. — Хватит вести себя так, — дёргает за кофту, приближая Пака на одну миль к себе. Груб, как и всегда. Лицо начинает гореть от вспыхнувшей агрессии. Чимин поднимает взгляд, всматриваясь в неровный потолок, выдохнув: — Я по-другому не умею, — тихо, не прилагая усилий, нестабильным голосом говорит Чимин. Зажмуривается. Чувствует себя слишком открыто перед Чонгуком. Чонгук останавливается. Видит, как его глаза покрываются пеленой солёной жидкости, но парень не плачет, не даёт слезам пойти. Чимин смотрит мимо него, старается не моргать, ожидая, пока они не иссушатся. Слишком откровенно. Чон ощущает это всем нутром. Взгляд Пака разгоняет мурашки по всему телу, и Чонгук выдавить ничего из себя не может. Всё кажется таким абсурдным. Смотрит на собирающего себя по крупинкам Чимина, не выпуская кусок ткани из рук. Медленно хмурит брови. Разжимает пальцы, одновременно делая шаг назад. Зашёл за черту. Улавливает то, как Пак набирает воздух в лёгкие, делая большой глоток, пытается утихомирить долбящий по рёбрам орган внутри. Последний закрывает глаза, какое-то время не смотря на парня. Открывает лишь спустя минуту. Ничего не изменилось: Чонгук всё так же в паре шагов от него, но смотрит только не на него, а рядом. Слава Богу Чон не задаёт никаких вопросов. Потому что сам Чимин не знает на них ответов. Внимательно исследует лицо Чонгука. Иссохшие, местами потрескавшиеся губы. Длинная чёрная чёлка, которая практически полностью скрывает глаза парня. Первый раз, когда он может смело разглядывать его, когда Чонгук не смотрит на него. Мелькнувшие мысли, что он и правда красив, ужасают его. Серьёзно, Чимин. Ты всё ещё пьян. — Пойдём, — на выдохе произносит Чонгук. Чимин хмурится, задумчиво глядя на парня. Чонгук не устанавливает зрительный контакт, вместо этого исследуя впалые щёки Чимина. Тёмноволосый с подозрением щурится, может, обдумывает сказанное Чоном: — Куда? — первым делом задаёт этот вопрос, а не «зачем». Чонгук смотрит на него усталым взглядом, хватает за руку, сдавливая не слишком крепко. Выводит из туалетной комнаты, не быстрым шагом идя вдоль коридора, прямиком на улицу. Сначала освежиться. Прохладный воздух бьёт в лицо, гуляя по всему телу. Пак ёжится. Натягивает свободной рукой кофту, следуя за Чонгуком, который ведёт его по пустой дороге. На улице стемнело. Виднеется припаркованная Чоном машина, брови темноволосого изгибаются, непонимающе смотрит на спину парня, ведущего его всё дальше. Сдавленно шипит от боли, которую приносит ему Чонгук крепким сжатием пальцев на его кисти. В голове пустота, алкоголь выветривается вместе с неприятной горечью, и теперь можно спокойно глотнуть свежего воздуха. Чонгук тормозит. Заставляя остановиться и Чимина, который спотыкается, теряя равновесие. Отдалённо слышит чертыханье парня, заталкивающего его на переднее кресло. Пак вертит головой, понемногу начиная приходить в себя, мутно видит, как Чон обходит машину и сразу срывается с места, набирая с каждым километром бо́льшую скорость. — Куда… — затыкается, ощущая неприятную пульсацию в горле, хочется откашлянуть, но у него мало, что получается, а горло раздражается сильней. Чон кидает мимолётный взгляд на парня, замечая сведённые к переносице брови и то, как он потирает горло, видимо, пытаясь избавиться от боли. Однако вопрос, который и должен был озвучить Чимин, Чонгук замечает: — К себе. И ждёт реакции. Чимин моргает заторможенно, выдавливая из себя скупое «а», медленно кивая головой. Вглядывается сузившимися зрачками в хмурый профиль Чона, скользя взглядом по острому подбородку, медленно перетекая на чётко выраженные скулы, замечая уголок губы. Сжимает пальцы, перебрасывает своё внимание на пейзаж за окном, ощущая на себе пронзительный взгляд. Брови на рефлексе ползут к переносице, а губы изгибаются. Не ожидал. Перестал моргать, высматривая огни в окнах многоэтажек, быстро проезжающие машины, а, когда дорога пустеет и вышки остаются вдалеке, у Пака недоумение на лице и вырисовывается вопрос: — Ты живёшь загородом? — заметил Чимин, не переставая смотреть на неизвестную ему местность. Он здесь не был и так опрометчиво доверил себя Чонгуку, что от глупости готов под землю провалиться. — Я живу в другом направлении, — кидает взгляд на вжавшегося в сидение Чимина. Ощущения Пака притуплены и, скорее всего, из-за этого нет его прежней реакции. Однако Чонгук замечает метания темноволосого, и хочется натянуть улыбку от этого вида: притихший, неразговорчивый Чимин, который только и делает, что хмурится. Чонгук возится с магнитофоном, включая рандомную песню, и делает громкость на минимум, чтобы было слышно, если Чимин решится на разговор. Но тот вслушивается в слова песни и изредка качает головой, едва шевеля губами. Теперь черёд Чонгука недоуменно изгибать брови, посматривая на расслабленного Чимина. — Почему ты не спрашиваешь? — вполне себе нормальный вопрос задаёт Чон, отвлекая увлёкшегося песней Чимина. Ему это и впрямь интересно, другой на его месте задавал бы несчётное количество вопросов, а он молчит. Чонгуку не ясна причина. Пак останавливается. Обращает внимание на парня, который больше не смотрит в его сторону, сосредоточенно ведя машину. Раздумывает, солгать или обрушить на него правду. Смотрит долго, покусывая губы, ему ничего не стоит сказать, как есть: — Потому что мне всё равно. Больше не скрывает изучающего взгляда, смотрит нескрываемо всё так же на профиль Чона. Не видит каких-либо изменений на лице Чонгука, словно такой ответ его не удивил. Чимин спускает смешок, привлекая именно этим интерес Чона. — Разочарован в жизни? — держит одной рукой руль, пристально смотря на Пака, который в свою очередь внимательно смотрит в ответ. Одна бровь Чимина взлетает вверх, мышцы лба сдвинуты внутрь, а губы сжимаются в одну полоску. Качает головой, отворачиваясь к окну. Не желает объясняться. — Нет, — приглушённо говорит, смотря на мелькающие фонари и пустующую трассу. Вид завораживает, включённая на фоне песня должна действовать успокоительным эффектом, но напряжение внутри Чимина растёт. Чон говорит что-то совсем тихо, из-за чего отвлечённый Пак мало что мог бы расслышать. Глушит двигатель автомобиля, выбираясь на улицу, сразу ощущая бегающий по коже мороз. Засовывает руки в передние карманы джинсов, смотря вдаль, на виднеющейся берег и на то, как красиво бьются волны о скалы. На автомате делает несколько шагов вперёд. Чимин вылезает следом, съёживаясь от холода, кутаясь в найденную на заднем сидении ветровку. Обескураженно обводит взглядом местность, натыкаясь на стоящего впереди парня, в одной только толстовке с капюшоном. Глаза Пака расширяются от вида моря. Не может сдвинуться с места, недоумевающе скользя глазами по стоящей в нескольких шагах от него фигуре Чонгука. Делает один на пробу, останавливаясь тут же. В голове несколько сотен вопросов, озвучивать которые сейчас ему до безумия не хочется, он шагает по песку, выравниваясь с Чонгуком. Оба молча смотрят на развернувшийся во всех красках пейзаж. Чонгук думает о том, что был здесь в последний раз, наверное, лет десять назад. У Чимина же в голове пусто, однако назойливая мысль, что здесь невероятно красиво, остаётся. — Почему именно это место? — рушит воцарившееся молчание, его голос заплетается с не щадящим ветром. Волосы развиваются, путаясь между собой и без конца лезут в глаза. Но Чимин терпит, не в силах сделать хоть одно лишнее движение, чтобы не отрываться от созерцания прекрасного. Запах моря дурманит рассудок. Ему хорошо. — Оно лечит, — хрипло проговаривает Чон, впериваясь в Чимина. Доносит, словно сокровенное, через взгляд, не используя при этом голос. И Чимин думает, что это единственное, в чём сходятся мнения совершенно разных людей. Ничего не говорит, соглашаясь с каждым словом.