В этом мире

      На оставшиеся уроки или лекции я не пошла. Закрылась в комнате на все засовы и спряталась под одеяло, в ожидании чего-то.       Новое колечко выглядело на первый взгляд обычно, словно его только что из игрушечного автомата достали. И выдавала темно красные искры исправно, даже при озвучивании светлых и «правильных» заклинаний. Странно все это.       Сама я не причисляла себя ни к тёмным, ни к светлым магам, понимая, что стопроцентно добрых и злых людей в мире не бывает. Вот только местные, все никак этого принять не могут. Гроттер уже успела побывать на «темной» стороне на третьем курсе и проникнуться всеми её «плюшками», испугавшись чего-то. Обычный переходный возраст, как по мне и бунт гормонов. Девочка просто пыталась принять и понять себя.       Поворочавшись ещё с десяток минут, села на кровати. Надо было чем-то занять себя до ужина. Когда там должны были вещи доставить? В журнале было сказано, что на следующий день, но во сколько именно не понятно. Встала и заправила кровать, сменив постельное бельё на новое. После, протёрла все полки от пыли и очистила заклинанием пол. Попыталась привести в порядок Черные шторы, отмахиваясь от длинных кисточек и широко улыбаясь от щекотки. Привычные и знакомые занятия успокаивали.       Первый пухленький купидон прилетел ближе к обеду, нагруженный несколькими коробками. Доставили обувь. Новенькие кеды и ботиночки прибавили несколько пунктов к моему настроению. И поплыли разноцветные коробки в открытое окно ручейком, только и успевала принимать и одаривать посыльных маленькими шоколадками, одолженных ранее у Гробыни. Я уже не знала куда ставить все это великолепие, как в комнату вошла громко хихикающая Склепова и придерживающая её за руку Пипа.       Вот о двоюродной сестре и забыть забыла! Откуда она в школе взялась?       — А чего нас не дождалась? — Спрашивает сурово Гробыня, но в её разноцветных глазах пляшут черти с вилами.       — И откуда у тебя такое богатство? — Не понимает Дурнева, хмурясь. — Кричала же недавно, что денег нет совсем и тебе почитается доля с нашей квартиры.       — Так Сиротка годовой же ударилась, — начала делиться новостями с девушкой Склепова, пока я обтикала и не знала, что сказать.       Когда это я кричала? Летом? Так Гроттер же в последний раз на большой земле была с год назад если не больше, когда началась заварушка с дедушкой Древниром. Или я чего-то путаю? А причем тут дядькина квартира? Да, Таня была в ней прописана, но всё равно я ничего не понимаю. Так и села на кровать, на пакеты с коробками, очумело хлопая глазами. Чертовщина какая-то.       — Тань, ты чего? — Не понимает Гробыня, подходя ближе ко мне.       — Голова чего-то совсем не варит, — тихо.       — А дядька Черномор к себе для чего звал?       Пипа села на не заправленную кровать Гробыни, продолжая буравить меня взглядом.       — Втирал, что миру нашему скоро конец, — усмехаюсь, — и что вот без меня им не справится. Взрослые, что с них взять? Ещё перстень забрал…       Гробыня умно покивала, соглашаясь с моими словами и принялась дальше коробки и пакеты разбирать.       Я же не могла отпустить ситуацию с чёртовой квартирой. А если, Танька на что-то копила? Я просто не понимаю зачем ей столько денег и вести себя, как последняя сиротинушка на деревне. И тут меня осенило: дневник! У неё же был, чёртов мать его, дневник! Всучила подруге коробки и бросилась под кровать, в поисках облепленной наклейками и фантиками девяносто шести листовой тетрадки. Гроттер не прятала её в футляре, зная, что там личный дневник и будут искать недоброжелатели, но вот в укромном уголке, под половицей — нет.       Девочки удивлённо глядели на меня, как и малыши купидоны, не понимая, что я делаю. С победным криком, вытащила тетрадку на свет, больно стукнувшись головой о железный каркас кровати.       — Ты меня пугаешь, Гротти, — тянет испуганно Склепова, — совсем, бедная, головой тронулась.       — Сейчас мы все узнаем, — не слышала я соседку, опираясь локтями на мягкий матрац и желая открыть заветную тетрадку. — Какого?.. — Вот только она никак открываться не хотела. Казалось, что листы были склеены между собой.       Нужно произнести пароль или выдать зелёную искру, — подумалось мне.       — Дай сюда, — сестрице явно надоели мои слабые потуги вспомнить пароль и выдавить тусклую зелёную искорку из кольца.       Покрутила в руках тетрадку, прошептала чего-то да как дернула ее за края со всей силы, чуть не порвав бедную. Но Пипа добилась своего.       — Ну и чего тут интересного? — Хмыкает та, вчитываясь в неровные строки. — Секретки?       — Потом почитаешь, — вырываю из её рук дневник, перелистывая на последние «откровения», желая найти хоть что-то, что можно объяснить мне туман в голове.       Таня не любила расписывать дни, больше размышляла о тщетности бытия и сокурсниках. Писала много о Ваньке и их общей мечте о маленьком домике, где-то в глуши у черта на рогах. Вот с этого места поподробнее. Пролистала назад. Вот! Ванька предложил подумать о будущем, ага. Это где-то конец третьего курса. Посетовал, что его отец совсем скоро загнётся из-за больной пропитой печени, дом отойдёт его младшим детям, которые были вообще не в курсе о своём старшем брате. Валялкин так мастерски описывал их будущую совместную жизнь, где-то под Иртышом, что и я сама начала верить в это «будущее».       — Я его убью, — медленно оседаю на пол, под крики сокурсниц, — медленно и мучительно.       — Кого? — Шепчет Пипа.       — Ветеринара недоморощенного! — Взрываюсь я. — Где это видано, чтобы девка на дом копила, пока мужик хренью мается? Зверюшек ему жалко.       — Не кипятись, — попыталась успокоить меня Гробыня, беря из моих рук тетрадку и начиная читать.       С каждым прочитанным словом, лицо Гробыни становилось все более странным и кровожадным. А от обилия нарисованных сердечек и вовсе бровь задергалась. Пипа гладила меня по руке, готовая в любой момент перехватывать меня на подлёте к двери.       — Сука он! — Не сдерживаюсь.       На каком-то моменте, Гробыня засмеялась. Мне даже стало неловко, что кто-то чужой читает, но злость на парня пересиливала. И как ему вообще такое в голову пришло?       — М-да, — тянет глубокомысленно Склепова и передаёт дневник Дурневой.       Пипа начинает читать с самого начала, без угрызения совести, смакуя каждое предложение, как дорогое и элитное вино.       — Дура ты, Танька, — заключает соседка, садясь на свою незаправленную гроб-кровать.       — И не поспоришь, — соглашаюсь с ней я.       Вот и что теперь делать?       Ни о какой примерке вещей я больше не думала. Сложила коробки друг на друга, пока Гробыня выгоняла из комнаты купидонов. Сестрица вообще внимание на нас не обращала, продолжая читать. Легла на кровать, сложив руки на груди и закрыла глаза. Горько вздохнула. Слишком много эмоций и приключений на один-то день. И сейчас, ещё даже, не ужин!       — Я немного посплю, — предупреждаю я девочек, — голова болит и вообще…       — На ужин разбудить? — Спрашивает меня Гроб.       — Нет, не нужно, — очередной горестный вздох.       Натворила же ты делов, Танька, — мысленно сокрушаюсь я.       Заснула я, на удивление, быстро. Мысли ворочались толстыми змеями у меня в голове, а взгляд был несколько мутным. В комнате я была одна. Часы показывали начало девятого вечера. Ужин я пропустила, как и встречу с Шурасиком. Не хотелось бы, чтобы он обиделся на меня за это. Встала и немного посидела, залипая на стол. Сходить к нему что ли? Умывалась я долго, не в силах согнать остатки сна и усталость.       Переоделась в разношенный свитер непонятного мне кроя и расцветки и в спортивные штаны. Хотела ещё сверху накинуть на себя плед, но удержалась в последний момент.       В общем коридоре было многолюдно, как и в гостиной. И никто не обращал на меня внимания. Я держалась ближе к стене, не поднимая головы и не откликаясь на собственное имя. Разговаривать с сокурсниками мне было не о чём.       Так осторожно и потихоньку дошла до мужского общежития. Осталось только придумать, как найти нужную дверь. Потопталась на месте. Если мыслить логически, то первые несколько дверей — это первокурсники, после идёт второй курс и так далее, смещаясь каждый год назад по воле магии. Посчитала с десяток дверей и постучала, как мне хотелось надеяться, в нужную. Никто мне не открыл. Постучалась в следующую. А потом и в другую. Мне так и никто не открыл.       Ну, я хотя бы попыталась, — утешала я сама себя, направляясь обратно.       Поговорить можно было и завтра утром, за завтраком или на парах.       — Таня! — Окликнул меня, к сожалению, не Шура.       Валялкин. Его даже не напугал мой полный ненависти и злобы взгляд, как и выплевывающее горячие искры кольцо.       — Ты пришла, — и улыбается так нежно, что аж тошно становится, — давай поговорим.       — Не о чем нам разговаривать, — спокойно, — все что можно уже сказали друг другу. Я должна сказать тебе спасибо, за то что не пришел в ангар, ты правильно сделал.       — Ты же знаешь, что я был занят, — неловко.       — Знаю, — согласно, — и я тебе за это благодарна. Твой поступок открыл мне глаза! Какой же я была дурой, Вань. Настоящей дурой! Но это в прошлом, как теперь и ты, и наши подростковые мечты о доме и полной семье. Хватит. Жить я у чёрта на рогах не смогу, так что отпусти меня, как я отпустила тебя.       — Ты что такое говоришь? — Не понимает парень. — Тань, я же люблю тебя!       — Это пройдет, — сочувствующее потрепала Ваньку по плечу, подавляя в себе желание, ударить его. — И не нужно оставаться друзьями, такое прокатывает только в книжках и фильмах. Прощай, — обхожу Валялкина по широкой дуге, пока тот пытался осознать произошедшее, и быстро-быстро ухожу в общий коридор, к лестницам.       Слишком много событий для одного дня. Слишком.