Святой Кроули

Кроули стоял возле внушительных размеров собора среди огромной толпы. Все ожидали виновника события, того самого уважаемого графа, что должен был подъехать с минуты на минуту. У Кроули отлично получилось смешаться среди людей и попасть в храм незамеченным. Он не был в своей привычной сутане, заменив ее простыми брюками и неприметной рубашкой, и, конечно, заранее надел перчатки, чтобы не наследить. Украсть золотую драгоценность на глазах у всех – это большой триумф в своеобразной карьере мелкого вора и мошенника. Кроули уже примерно сориентировался что и в какой момент он будет делать, поэтому ему оставалось лишь смиренно ожидать. Вот только была одна проблема. Энтони никак не мог сосредоточиться на главном. В мыслях он постоянно уплывал на день назад, который уже успел окрестить, как одновременно самый лучший и самый худший день в его жизни. Перед его лицом постоянно всплывало раскрасневшееся лицо Азирафаэля: его мокрые, слегка приоткрытые губы, блестящие голубые глаза, пунцовые щеки и такая манящая, смущенная улыбка. Кроули сильно рисковал, когда первым не смог совладать с искушением, и подался вперед, поцеловав его, такого желанного, ангела. На тот момент, шанс, что Азирафаэль ответит ему взаимностью, был невероятно мал. Энтони даже пытался придумать объяснение своему глупому и необдуманному поступку, но как хорошо, что этого не потребовалось. Азирафаэль ответил взаимностью на этот весьма целомудренный, по меркам Кроули, поцелуй. И более того, ангел сам притянул лжепастора к себе, поцеловав его уже более страстно и пылко. Стоит ли уточнять, что Энтони был на седьмом небе? Даже несмотря на весьма неловкое молчание, что последовало после поцелуев. Кроули точно не знал, куда себя деть. В идеале, конечно, он бы залез на колени ангела и с большим удовольствием продолжил, но Энтони понимал, что в таком деле лучше не спешить. И оказался прав. Ангел был растрепан и растерян, нервно сминая край своей рубахи, и не знал, куда отвести взгляд, который то и дело возвращался к лжепастору. Наконец, Азирафаэль подрагивающим и охрипшим голосом предложил не торопиться и все обсудить. А Кроули ничуть не обиделся и тут же перенял его инициативу, пригласив собраться воскресным вечером в пасторском домике в компании одной (двух-трех) бутылочки отличного вина. Ну как Азирафаэль мог устоять? Расстались они тоже очень неловко, будто были не взрослыми мужчинами, а парочкой подростков с головами полными гормонов, комплексов, неуверенности в себе и детских травм. Хотя, как минимум отчасти, так оно и было. Воскресная проповедь прошла просто прекрасно. Энтони был в чудесном расположении духа и очень долго распинался про любовь ко всему сущему, то и дело поглядывая на Азирафаэля, который, в свою очередь, пытался смотреть куда угодно, только не на Кроули, но все равно то и дел сталкивался с ним взглядом. Лжепастору это даже польстило. После проповеди они успели обменяться лишь парой коротких ничего не значащих фраз о том, какая сегодня прекрасная погода для дружеских встреч, и, уточнив, что «все в силе», разошлись. Позже, когда Энтони более основательно подготовился к вылазке, он сел на автобус, побоявшись брать такси и тем более ехать на притягивающей взгляды Бентли, и отправился в Оксфорд. И сейчас он сидел среди множества других людей в самом последнем ряду, ожидая основного действа. План был не то, чтобы слишком гениальным или хитросплетенным, но в Кроули вселял уверенность конкретно один незыблемый и удачно сложившейся факт: в храме не было камер. Ни единой. Ни снаружи, ни внутри. Тем более, зачем там вообще камеры? Бог приглядит. Жаль, правда, что Бог не будет выступать свидетелем в суде. Он не сильно разговорчив. Когда же важный и упитанный граф уверенно направился в сторону алтаря, все взгляды были обращены в его сторону, и никто даже подумать не мог оглянуться в тот момент, когда один конкретный мужчина выходил в туалет. Едва дверь за Кроули захлопнулась, как он мигом врубил пожарную сигнализацию, и церковь пронзила противная и очень громкая сирена. Снаружи тут же послышались возгласы и крики, и народ, покинув свои места, спешно двинулся в сторону выхода, толкаясь и, совсем не по-христиански, матерясь. Энтони успешно выждал момент и змеей выполз из своего временного убежища. Когда же выяснилось, что тревога была ложной и не было даже намека на пожар, все посчитали, что это был глупый розыгрыш какого-нибудь шутника, или, в худшем случае, кто-то просто попытался сорвать церемонию. К всеобщему ужасу и удивлению, это оказалось далеко не так. Когда пастор Рафаэль вернулся к алтарю, то обнаружил, что драгоценный потир бесследно исчез вместе с налитым в него освещенным вином. К этому моменту на нервной почве Кроули уже успел выхлестал все вино из сосуда, слегка переживая, не начнет ли он плавится изнутри от такого переизбытка святости, но, быстро отбросив эту навязчивую мысль, поспешил на автобус. Ему все еще нужно было оставаться в здравом уме. Оставался еще один пункт в его незаконченном деле. Он уселся на заднем сидении автобуса, отправляющегося прямиком в Лондон, и ревностно прижал к груди потяжелевший портфель, в котором покоились уже и книга, и потир. Кроули глядел в окно, отстраненно наблюдая за проносящимися мимо него деревьями и полями, хотя в ушах все еще стучала кровь, а сердце никак не могло успокоиться. Теперь, когда он совершил удачную кражу прямо из церкви, он понимал, что выкрасть книгу пророчеств из дома Азирафаэля оказалось куда опаснее и сложнее. Сейчас его сердце колотилось точно также, как когда он целовал инспектора и как когда стоял под его окнами той же ночью. Кроули отлично запомнил планировку маленького коттеджа, в котором жил Азирафаэль, и поэтому сейчас стоял перед возвышающимся над ним карнизом. В своем темном облачении он отлично сливался с ночной местностью, так что заметить Энтони невооруженным глазом было достаточно непросто. Натянув черные перчатки, Кроули хрустнул шеей и подпрыгнул до карниза, уцепившись за него руками и поднявшись. Послышался тихий металлический скрип, и Кроули инстинктивно замер, готовый в любую секунду отпрыгнуть и рвать когти. Спустя секунду он оправился, достав небольшую отвертку, и уже хотел было взломать окно, но, к его удивлению, оно оказалось открытым. Энтони легонько толкнул его и аккуратно проскользнул в ванную, закрыв за собой. Замерев в середине комнаты, Кроули внимательно прислушался к звукам, доносившимся из гостиной. Эта была музыка*. Не очень громкая, иногда с мелкими помехами старой пластинки. Энтони аккуратно приоткрыл дверь ванной и вышел. Музыка стала слышна лучше, и Кроули смог различить глубокий мужской баритон, громогласно певший что-то на немецком. Он никогда не слышал этого произведения. Все его весьма узкие познания в классической музыке заканчивались на том, что он иногда смеялся с факта о том, что Моцарт часто отпускал пошлые и глупые шутки. Но Кроули ясно выкупил, что сейчас быстро сменявшие друг друга ноты и басы, что угрожающе звучали меж ними, точно не принадлежали авторству Моцарта. Она была слишком мрачной и тревожной для Амадея, во всяком случае так решил Кроули. Но, поняв, что он уже потратил пару минут на ненужные размышления о музыке, Энтони тряхнул головой, пытаясь прогнать непрошенные мысли и, наконец, занялся делом. Он, тихо ступая, подошел к концу коридора, сливаясь с тенью стен, и незаметно выглянул в гостиную, тут же заметив белую макушку Азирафаэля, сидевшего на том же месте на диване, словно он и не покидал его с тех пор, как Кроули ушел. На счастье, Энтони, диван был развернут к лестнице спинкой, поэтому инспектор никак не мог увидеть ночного гостя. Да и ему было не до него. Азирафаэль склонился над журнальным столиком, погруженный глубоко в свои мысли. На столике, если хорошо приглядеться, Кроули смог заметить нетронутые фарфоровые чашки, разложенные и на диване, и на столике листы бумаги, а также толстую раскрытую книжку, название которой Энтони разглядеть не смог. Удостоверившись, что инспектор пока не планирует покидать своего места, Кроули направился в его кабинет, где, как он думал, скорее всего и находится книга пророчеств. Тихо проскользнув в комнату и включив в ней свет, Энтони приступил к поискам. Он продолжал слышать немца, что протяжно распевал, судя по всему, какую-то балладу. Книга же должна была быстро попасться ему на глаза. Уж слишком хорошо он ее запомнил. Благородного цвета зеленая корочка, с золотой, немного потертой от времени, надписью: «Превосходные и Недвусмысленные Пророчества Агнессы Псих»». Наверняка, похожих книг у Азирафаэля было не так много. Но спустя несколько долгих минут напряженных поисков под не менее напряженную музыку, от которой у Кроули по спине пробежали мелкие мурашки, он так ничего и не нашел. Книги тут не оказалось. Тихо скрипнув зубами от досады, Энтони выключил в комнате свет и бесшумно вышел в коридор. Жутковатая, тяжелая музыка все еще играла, поэтому Кроули, немного недоумевая выбору Азирафаэля такого сомнительного произведения на ночь глядя, пошел дальше, заглянув в комнату ангела. И сейчас его утихшая на время совесть снова начала просыпаться в такт с громкими аккордами пианино. Кроули не нравилась эта идея с самого ее начала. Тайком пробираться в дом Азирафаэля, чтобы его обокрасть, было неприемлемо и гадко даже для него. Он чувствовал, как осознанно разбивал хрупкое доверие ангела, что тот, преодолев себя, аккуратно вложил ему в руки. Энтони стало ужасно стыдно. Слышимая снизу музыка не помогала. Кроули был в таком отчаянии, что хоть волком вой. Он глядел на эти очки для чтения, что были аккуратно сложены на какой-то приключенческой книге на прикроватной тумбочке. Он смотрел на задернутые шторы, что отгораживали уютный и комфортный маленький мирок ангела от внешнего, что успел так жестоко его разочаровать и обломать ему крылья. Он видел здесь Азирафаэля, не грозного инспектора и не белого ангела, а просто… человека. Глубоко одинокого и закрытого человека. Человека, что несмотря ни на что ему доверился. Ему – Энтони Дж. Кроули! Самой неподходящей для этого персоне… Кроули мотнул головой, закрыв дверь в комнату, и только сейчас понял, что музыка прекратилась последними громкими ударами о клавиши, а со стороны лестницы уже слышались нетвердые медленные шаги. Энтони тут же охватила паника, и он, не придумав ничего лучше, скрылся в ванной. В своем ненадежном убежище Кроули слышал, как Азирафаэль прошел по коридору, зайдя, судя по всему, в свой кабинет, и уже через минуту вышел, закрыв за собой дверь. Энтони тяжело сглотнул, когда шаги приблизились и дверь ванной тихо скрипнула, пропуская хозяина дома. Кроули сидел, подобрав ноги, и старался не произнести ни звука. Азирафаэль неспешно подошел к раковине, тяжело оперевшись о нее. Это Энтони понял по характерному тихому скрипу керамики. – Ох… я ужасно запутался, – устало пробормотал Фелл, глядя на свое не менее изможденное отражение, – и в своих рассуждениях… и, к тому же, в чувствах… Кроули тихо выдохнул и снова вдохнул, попытавшись не слушать личный диалог инспектора со своим отражением, но в данных условиях он никак не мог отвлечься на что-то другое. – Это… просто мои глупые домыслы, – продолжил сам себя убеждать Азирафаэль, нервно пустив пятерню в свои растрепанные кудряшки, – он… он мне просто нравится… поэтому я пытаюсь найти то, чего нет… Энтони напрягся, сжав челюсть и пытаясь унять гулко бьющееся где-то под горлом сердце. – О, боже… да пастор просто идеален… – со странной обреченностью в голосе простонал инспектор, отчего у лжепастора в паре метров от него скрутил живот, – а я, как последний дурак, ищу в нем недостатки и пытаюсь в чем-то уличить… По приглушенному шлепку Кроули представил, как Азирафаэль стыдливо ударил себя по лицу, прикрыв глаза. Сам же Энтони, казалось, затаил дыхание, покраснев как рак не от недостатка воздуха, а от переполнивших его разом сумбурных чувств. – Мне… мне просто нужно дождаться завтрашнего вечера и не сойти с ума… – нервно хихикнул Фелл, устало качнув головой, и снова шумно выдохнул. По шороху одежды пастор понял, что Азирафаэль начал раздеваться, и покраснел еще сильнее, с силой до крови прикусив губу и зажмурившись, но это только больше распалило его неуемную фантазию. Он видел, как Азирафаэль неспешно расстегивает многочисленные пуговицы на своей аккуратной рубашке, как она медленно скатывается с него, оголяя его крепкие бледные плечи, красивую широкую грудь, наверняка окутанную мягким пушком. Перед его мысленным взором ангел уже стянул штаны, оставшись в одних боксерах и носках. Почему-то Кроули явственно себе представлял носки именно на подтяжках, и это очень заводило. – И как ему могло понравится это…– пренебрежительно хмыкнул инспектор, вновь привлекая внимание Кроули, – как ему мог понравится…я? Энтони сглотнул, навострив уши, и ловил каждое ангельское слово. Неужели он считал себя некрасивым? И никто не попытался убедить его в обратном? Кроули потребовалось большая часть своей выдержки, чтобы не вылезти из своего укрытия и доказать своему ангелу, как на самом деле он прекрасен. Пастор с сожалением вздохнул, но тут же схватился за свой рот, задержав дыхание. Кажется, Азирафаэль тоже его услышал, резко выпрямившись и оглядевшись. Как можно тише ступая, он оглядел все немногочисленные углы, заметив занавешенную шторой ванну. Сглотнув, инспектор тихо подошел к ней, схватив с полки что-то тяжелое, и, ухватившись за край шторки, резко открыл ее. Ванна была пуста. Азирафаэль тяжело выдохнул, положив прибор на место. – Похоже, я все же схожу с ума… – пробормотал он, устало залезая в ванну и включая воду. Адреналин, усиленно текущий по венам и артериям Кроули, заставил его не дышать больше минуты, поэтому, когда шум воды усилился, он позволил себе снова вдохнуть. Чувства вновь обострились, а вместе с ними и ненасытное воображение Энтони. Он нервно сглотнул выделившуюся слюну, облизнув пересохшие губы. Перед глазами то и дело представал обнаженный ангел, аккуратно трущий мягкой губкой свои бледные руки, прекрасное пухлое тело, элегантные, наверняка, с милыми растяжками бедра и округлые ягодицы. Легкая дрожь прошла по телу Кроули, заставив его блаженно прикрыть глаза, откинув голову на плетеную стенку большой корзины для белья, в которой он все это время шкерился. Когда Азирафаэль закончил, вода утихла, и он спокойно вылез из душа, накинув на свое мокрое тело махровое мягкое полотенце. Спустя пару минут Кроули почувствовал, как на крышку корзины были сложены грязные вещи, а через пару секунд свет погас, и Азирафаэль закрыл за собой дверь. К тому моменту у Энтони все уже давно затекло, но он даже и думать не смел жаловаться. Сейчас его мысли прыгали от абсолютной ненависти к себе, к абсолютной любви к Азирафаэлю, быстро заполнившая сего сердце. Кроули неспешно вылез из корзины, вернув все на место, и встал посреди ванной, в которой все еще витал будоражащий запах ангела. Энтони колебался: довести свое грязное дело до конца или же забить на все и тихо уйти? Если он забьет на книгу и уйдет отсюда ни с чем, то тогда ему придется за следующий неполный месяц найти что-то не менее ценное, чем книга пророчеств, иначе последствия не заставят себя ждать, но зато на его совести не будет кражи у Азирафаэля. Если он все же доведет дело до конца, то на какое-то время мафия точно от него отстанет, и, возможно, он сможет задержаться в этом городке, продолжая общаться с Азирафаэлем и ухаживая за ним. Но как после всего произошедшего он будет смотреть ему в глаза? В эти небесно-голубые, безмерно прекрасные глаза? Как ангел сможет ему довериться, если он не оправдал это самое оказанное ему доверие? Кроули тихо фыркнул, вновь прикусив губу и пытаясь придумать хоть какое-нибудь оправдание своим поступкам. Наконец, Энтони пришел к мысли, что когда пыль уляжется, то он во всем признается Азирафаэлю. Он точно не мог определить свой диапазон чувств и эмоций по отношению к этому прекрасному человеку, но он точно смог понять одно: «Никого также сильно кроме Азирафаэля я не любил и, наверное, уже не смогу полюбить.» Да. Хоть в чем-то он себе, наконец, признался. Он любит Азирафаэля. Безмерно и непостижимо. И от этого признания Кроули действительно стало хоть немного, но легче. А дальше он полностью ввергает свою судьбу в руки инспектора. Если ангел смог ему довериться, то и Кроули следовало бы поступить точно так же. А потом будь, что будет. Он нашел книгу пророчеств в кабинете Фелла. Наверно, именно ее он и читал тогда в гостиной. И, забрав фолиант с собой, Кроули вышел через тот же ход, через который он и вошел, скрывшись в ночной тьме. Кроули глядел в окно, отстраненно наблюдая за проносящимися мимо него деревьями и полями, хотя в ушах все еще стучала кровь, а сердце никак не могло успокоиться. Достав книгу из рюкзака, Энтони вновь перечитал то сакральное, по его мнению, стихотворение: «Ангел правосудия руку протянет И из бездны тебя тут же утянет…» Он ехал на сделку, хотя самую большую сделку уже совершил. Она была с совестью.