Святой Кроули

Воскресенье не задалось с самого начала. Во-первых, после поездки в Лондон Кроули весь оставшийся день проходил в смешанных чувствах. Во-вторых, из-за этого он наклюкался освященным вином и в какой-то момент был свято уверен, что горит изнутри. В-третьих, как оказалось, это была всего лишь изжога после тяжелой, но очень вкусной пищи экономки. В-четвертых, со всеми этими переживаниями Энтони совсем забыл о воскресной проповеди, к которой даже не начинал готовиться. Одевшись в праздничную светлую рясу и накинув на плечи длинную фиолетовую ткань, он вышел из своей комнаты с абсолютной пустотой в голове. Оставалось надеяться на природный дар к импровизации, чтобы попытаться обдурить всех на голову верующих людей, не читая и страницы Библии. Он вышел к алтарю с несчастной книжкой в руках и нервно оглядел зал, пытаясь найти хоть в чьих-то глазах хотя бы грамм поддержки. И нашел. Очень внимательно и даже несколько подбадривающе на него смотрела конкретно одна пара светлых, сверкающих от солнца голубых глаз. Сам ангел собственной персоной смотрел на Кроули, как на какое-то божество, готовящееся раскрыть тайны вселенной. — Бог, — уверенно начал он, еще раз оглядев свою паству, — он есть. Иначе про него бы столько не говорили. В зале повисло неловкое молчание, а Энтони внезапно почувствовал себя новичком-стендапером, выступавшим на разогреве. Он громче, чем надо, шмыгнул носом и продолжил. — Но я сегодня не о нем, — выдохнул он, пытаясь прощупать почву, — поговорим о нас, о детях его! Кроули начал размышлять на ходу, пытаясь приплести к своим собственным мыслям хотя бы немного религиозных мотивов, дабы его проповедь чуть менее походила на речь очередного бизнес-тренера из интернета. Говоря о преодолениях трудности, он привел в пример Змия, у которого получилось соблазнить яблоком Адама и Еву. Рассказывая о несправедливости, Энтони в красках описал, насколько ужасен был всемирный потоп для тех, кто был по другую сторону Ноя и его ковчега. Не преминул сказать Кроули и о жестокости сего мира, упомянув, как безжалостно распяли на кресте Иисуса. А под конец своей пламенной проповеди, Кроули уверенно проговорил: — …Но не смотря на все вышеперечисленное, я скажу так: если знаешь, чего ты стоишь, иди и бери своё! Но будь готов удары держать, а не плакаться и говорить: «Я ничего не добился из-за него, из-за неё, из-за кого-то». Я скажу то, что для тебя не новость. Мир не такой уж солнечный и приветливый — это очень опасное, жёсткое место. И если только дашь слабину, он опрокинет с такой силой тебя, что больше уже не встанешь, — он немного отдышался, добавив совсем тихо и почти шепотом, — …пока ты не поверишь в себя, жизни не будет… аминь. Был бы у Кроули микрофон в тот момент, он бы наверняка его пафосно бросил на пол, махнув полами своей рясы. Но парень лишь взглянул на свою паству, пребывающую в глубоком молчании. — Аллилуйя? — неуверенно произнес он, украдкой оглядев людей, слегка прищурившись. Внезапно церковь буквально взорвалась грохотом аплодисментов и одобрительных восклицаний «аллилуйя». Люди возбужденно вскакивали со своих мест, выкрикивая слова согласия и благодарности, а Кроули больше и не надо было. Ведь все проканало. Это ли не главная радость? Через какое-то время прихожане начали расходиться. Кто-то тихо переговаривался друг с другом, украдкой поглядывая на довольного пастора, кто-то сами подходили и жали ему руку, а Кроули, не без легкого налета удивления, отвечал им. Неожиданно, когда многие уже ушли, к Энтони подошел рослый, на вид желчный мужчина, которого он раньше еще не видел. — Мы с вами еще не знакомы. Я комиссар Сальдафон, — он любезно пожал руку пастору, неприятно улыбнувшись, — не могу разделить всеобщей радости от вашей проповеди… как по мне она была весьма специфичной. Как и те примеры, что вы приводили… К тому же вы не процитировали ни одного псалма или стиха. — Комиссар, — как-то по-особому протянул Кроули, расплывшись в ядовитой ухмылке, — я же не наставляю вас, как правильно работать полиции. Вот и вы не учите меня, как правильно быть пастором. И чтобы окончательно добить немного растерявшегося Сальдафона, Кроули, продолжая ухмыляться, как бы между прочим поинтересовался: — Кстати, как продвигается расследование об ограблении поезда? Улыбка тут же сошла с лица комиссара, и мужчина заметно помрачнел, приобретя вид чуть ли не каменной статуи с застывшими неживыми глазами. — Будьте уверены, оно в полном разгаре, — он смерил пастора пристальным взглядом, слегка кивнув, и молча направился к выходу из церкви. — Буте увевены, оно в полом газгаре, — ребячески передразнил инспектора Кроули, даже немного выпустив свой длинный змеиный язык. Сзади послышались тихие сдавленные смешки, на которые Энтони тут же обернулся. Это был Азирафаэль, очаровательно прикрывший рот, чтобы сдержать очередное приглушенное хихиканье, внешне напоминая стеснительную даму. — Прошу прощения, я не сдержался, — тут же стушевался Кроули, поняв, что все это время был не один. — Никогда в своей жизни не слышал, чтобы пастор в своей проповеди цитировал «Рокки», а потом еще и передразнивал инспектора, — честно признался Азирафаэль, смущенно улыбнувшись. Кроули изумленно выгнул бровь, словно вспоминая, что сейчас он не лоботряс, работающий на мафию, а, между прочим, пастор, и, приняв во внимание эту условность, тоже не сдержал нервного смешка. — Все случается когда-нибудь впервые, ангел, — фыркнул он, разведя руками, но внезапно осознал всю глупость слова, так легко слетевшего с его длинного бескостного языка, и постарался скорее исправиться, — инспектор Фелл… конечно, инспектор. Азирафаэль густо покраснел, тупо уставившись на пастора, и заторможено кивнул, отводя взгляд к белому потолку. — У вас же сегодня свободный день? — прервал Кроули затянувшуюся паузу. Ангельский инспектор ответил не сразу, вернув свой рассеяно блуждающий взгляд к пастору, и поспешно кивнул. — Так точно, — улыбнулся он, поправив свою бежевую жилетку, надетую поверх голубой рубашки, — и, я думаю, можно перейти на «ты». Обрадованный этой новостью, Кроули быстро продолжил: — Я в городе всего пару дней, у вас тут экскурсии случайно не проводятся? –подмигнул он, внимательно глядя на Азирафаэля. — С удовольствием, пастор. Предлагаю встретиться возле церкви через час, — он радостно улыбнулся, дождавшись одобрительного кивка, и, обойдя Кроули, направился к выходу. В то время как сам Энтони, нисколько не смущаясь, вновь залюбовался прекрасными округлыми бёдрами офицера и его пухлой задницей. Только дверь церкви захлопнулись за Азирафаэлем, Энтони расслабленно выдохнул, состроив довольную лыбу. Утро начиналось просто прекрасно. — Ой, да не смотрите на меня так, — фыркнул он, когда ему показалось, что с витражей на окне на него осуждающе смотрят лики святых, — вы б тоже не удержались против такого искушения. В идеале, Кроули на прогулку с Азирафаэлем с удовольствием оделся бы так же вычурно, как он обычно привык ходить. Обтягивающие джинсы, стильные рубаха и пиджак от именитых брендов, возможно, из разнообразия он бы даже не стал надевать свои привычные темные очки. Но, к сожалению, в личине пастора от очков он и так отказался, а черная сутана заменила весь его гардероб. Но и это не было особой проблемой для Энтони, ведь он всегда считал, что красивый человек красив во всем. Подойдя к церкви за несколько минут до назначенного часа, Кроули Азирафаэля пока не встретил и решил скоротать время с одной сигаретой. Но не успел он и зажигалку достать, как телефон отчаянно и настойчиво завибрировал. На дисплее вновь высветился номер, которого Кроули одновременно опасался и ненавидел больше всего, но делать было нечего, поэтому он с тяжелым сердцем, на которое с грохотом рухнул осадок неприятного предчувствия, ответил на звонок. — До меня дошли слухи, — без приветствия начал Люцифер, — что ты нашел невероятно ценную вещь в какой-то сельской церквушке. Это правда, Змий? — Оказывается длинный язык есть не только у меня одного, — фыркнул Кроули, оглядевшись по сторонам, в поисках случайных слушателей, — но да, это правда. — Я видел фотографию, что ты присылал Дагон, — продолжил мужчина, придерживаясь прежнего делового тона, — и внезапно вспомнил, сколько «грехов» за тобой водится, и сколько из них я тебе, по доброте душевной, отпускал. Уловил иронию, да? Люцифер усмехнулся в трубку, явно очень довольный сказанным, и продолжил: — У меня сложилось впечатление, что сфотографированный тобой потир не единственная ценная вещь, что есть в этой церкви, — при этих словах Кроули понял, что его предчувствие полностью оправдалось, — не хочешь искупить множество своих прошлых грехов или проебов? Называй, как хочешь. Энтони болезненно сглотнул, прищурившись. — А если я их не найду? — скрипя зубами, поинтересовался он. — Тогда, я думаю, Хастур, Всадники или кто-либо еще не откажутся поискать их получше в этой золотой жиле, — спокойно сказал Люцифер, — а что касается тебя, то… В трубке внезапно послышался оглушительный выстрел из пистолета, из-за которого Кроули от неожиданности чуть не выронил телефон. –…ты меня понял? — услышал он обрывок фразы, когда снова поднес телефон к уху. — Да, босс, — хмуро ответил он, не скрывая на своем лице презрение, смешанное с ненавистью и помноженное на страх. — Помни, твоя жопа в моих руках, — более жестко добавил мужчина, отключаясь. Едва звонок закончился, как Кроули с жесточайшей ненавистью уже размахнулся, чтоб окончательно разъебашить ни в чем неповинную технику, только лишь бы больше не слышать этого отвратительного, пробирающего до костей, голоса. Но внезапно со спины послышался озабоченный голос: — С кем это ты разговаривал? — удивленно спросил Азирафаэль. Кроули тут же развернулся, приняв максимально отстраненный вид. — Да так, отмаливал грехи, — туманно ответил он, засунув телефон поглубже в карман. Инспектор неуверенно сощурился, все же уточнив. — Все точно в порядке? Врать ангелу становилось все сложнее и сложнее, но Кроули не был бы самим собой, если бы просто сдался и сказал: «Знаешь, нет. Все не в порядке. Настолько, что я готов себе волосы на голове рвать. Как я должен играть роль благородного пастора, если мой босс-говнюк постоянно доебывается до меня и угрожает?! Я, бля, постоянно под прицелом, и теперь должен не просто какую-то хуйню стащить из церкви, но и прихватить вместе с ней до кучи еще какого-нибудь говна, а если откажусь, то в ваш милый городок нагрянет хуева туча мудаков с самым главным хуилой во главе! Так что нет, ангел, все очень плохо! Но давай просто забудем об этом и сбежим вместе! Хоть в Париж, хоть на саму Альфу Центавра!» Поэтому, само собой, Кроули просто ответил: — Конечно, все в порядке, — он неловко развел руками и попытался перевести тему, — а у тебя? Азирафаэль от неожиданности опешил и, кажется, действительно серьезно задумался. — В общем и целом все тоже неплохо, — улыбнулся он, кивнув Кроули в сторону от церкви, — пойдем. Город не очень большой, при желании его можно обойти за пару часов. И они действительно пошли, проходя мимо нескольких уютных лавок и магазинов, парочки кафе и баров, а также кучи жилых домов. Азирафаэль оказался прекрасным рассказчиком, не просто показывая на булочную и говоря: «А тут делают хлеб.» Он выражался красиво, даже поэтично, но всегда кратко и по делу, хотя Кроули был готов слушать его слегка приглушенный голос, с благородной хрипотцой, целыми часами. — А это полицейский участок, — Азирафаэль указал на небольшое здание, у которого было припарковано несколько полицейских машин, — по совместительству место моей работы. — Значит, я обязательно загляну на огонек, — усмехнулся Кроули и, как бы невзначай спросил, — и как…продвигается расследование? Ангельский инспектор немного замялся, будто бы не был точно уверен, стоит ли рассказывать это своему новому знакомому. — Я не должен распространяться о ходе расследования посторонним, — начал он, но Энтони уже понял, что его ангел точно хочет с ним чем-то поделиться. Его только нужно подтолкнуть. Кроули миролюбиво развел руками, отходя подальше от полицейского участка и утягивая Азирафаэля за собой. — Ну, я ведь тоже был в этом поезде. Может чем смогу помочь? — он внимательно взглянул в глаза еще колебавшегося собеседника и окончательно добил того фразой, — к тому же, рассуждая вслух, всегда можно прийти к новым неожиданным выводам. Азирафаэль тяжело выдохнул, покачав головой, и торопливо начал излагать свой, на удивление, последовательный поток сознания: — В этом деле было довольно много несостыковок с самого начала. Во-первых, никто из пассажиров не может точно описать грабителя. Все только и говорят, что это был приятный мужчина в униформе кондуктора. Но как начнешь расспрашивать про какие-то черты лица, все и двух слов связать не могут. Кроули мысленно улыбнулся, приняв это за комплимент своей неописуемой красоты, но внешне продолжал сочувственно кивать. — Во-вторых, непонятно, как этот человек смог улизнуть с места преступления, — продолжил инспектор, загибая пальцы и шагая вперед, — мы не смогли найти ни его, ни украденные вещи. На камерах наблюдения он не засветился, хотя, конечно, в Тадфилде они довольно…никчемного качества. Но тем не менее, он смог скрыться с места преступления еще до того, как мы оцепили территорию и всех проверили… «Так уж прям всех» — хмыкнул про себя пастор и вслух добавил: — Кто бы он ни был, я уверен, ты его обязательно найдешь, — уверенно заявил Кроули, дружески хлопнув Азирафаэля по плечу. Последний, явно не ожидая такого способа поддержки, нервно дернулся, отшатнувшись от пастора. — А… ну… ну да, — кивнул он, все же с некоторой опаской взглянув на Кроули, который может быть и выглядел худощавым, но сам Азирафаэль до конца не был уверен, что под этой сутаной не могут скрываться до кучи мышц, к тому же Энтони был на голову выше инспектора. От такой неожиданной реакции Кроули тоже слегка растерялся, отдернув руку от плеча Азирафаэля, как от горячей сковороды, и попытался вновь направить разговор в нужное русло. — Но я слышал, что это далеко не все, — сказал он, с важным видом, наблюдая, как двух и трехэтажные здания начали постепенно сменяться частными домами, — ходят слухи, что в поезде был обнаружен труп. — К сожалению, да, — кивнул инспектор, хотя на его лице не было и тени грусти, лишь легкий отблеск досады, — но, как выяснилось при вскрытии, этот человек умер своей смертью. Но важно не это… точнее… это тоже важно, но не так, как то, что я скажу… в том плане… Он замялся, резко умолкнув и сбившись с мысли. Ситуация становилась, как почувствовал Кроули, все более неприятной для его спутника. И это срочно нужно было исправлять. — Упокой Господь его душу, — возвышенным тоном провозгласил Энтони и тут же добавил, уже более весело, — не убили? Ну и слава богу. На лице Азирафаэля проступила неуверенная улыбка, а в уголках глаз появились веселые морщинки. — Не упоминай Господа всуе, — мягко поправил его инспектор, и, кажется, бывшая неловкость давно была забыта. Кроули усмехнулся, засунув руки в карманы сутаны, и продолжил привычно идти, слегка виляя бедрами. — Это не самый большой грех, что за мной водится, ангел, — фыркнул он, тут же прикусив язык. Умудряться все портить у Кроули получалось точно так же, как и все налаживать. Но, кажется, Азирафаэль уже ничуть не удивился, а тем более не оскорбился данным прозвищем. Он перевел слегка смущенный и озадаченный взгляд на пастора, спросив: — Ты уже второй раз меня так называешь, — заметил он, вздернув бровь, — с чего бы это? Кроули слегка опешил от неожиданности вопроса и попытался побыстрее придумать более-менее правдоподобный ответ, искоса бросая на инспектора неуверенный взгляд. — Ну… я же пастор… — начал он, в который раз играя в импровизацию, — мне по должности положено видеть в людях свет и добро. А ты… светишься этим самым добром и там… оптимизмом, как… настоящий маяк. А «ангел» просто к месту пришлось. И тут Кроули понял. Сейчас он был абсолютно честен. Как с самим собой, так и с Азирафаэлем, у которого, Энтони готов был присягнуть на нечестивой Библии, что ему не показалось, восхищенно заблестели глаза. А ведь Кроули нисколько не преувеличивал и сам недавно за собой заметил, что, находясь рядом с ангелом, в нем просыпается давно убитый и кремированный поэт. Вот и сейчас, когда сравнивал Азирафаэля с маяком, себе, он дал роль одинокого и позабытого парусника, уже много лет дрейфующего в неспокойном и бушующем море. Но, однажды, заметив тусклый свет где-то в дали, парусник, как моль, (Кроули погрузился в свои мысли так глубоко, что даже для сравнения стал приводить аналогию), начал неустанно плыть к свету, в слепой надежде однажды встретиться с его прекрасным источником. Они оба замолчали, обдумывая только что сказанное, но и этот достаточно тихий и, если так можно выразиться, интимный момент, был нагло прерван. — Добрый день, инспектор! — окликнул его кучерявый мальчишка, появившийся словно из неоткуда. Азирафаэль вздрогнул, будто бы отходя от прекрасного видения, и взглянул на мальчика. — Здравствуй, Адам, — он тепло улыбнулся, оглядев его и еще троих детей, стоявших за ним, — как ваши дела? Чем занимаетесь? Мальчик переглянулся с другими ребятами, стоявшими чуть поодаль, доверительно подойдя к мужчине чуть ближе. — Прекрасно, — ответил Адам, тихо добавив, — никому не говорите, но в Тадфилде есть ведьмы. Глаза Азирафаэля удивленно округлились, когда он также тихо ответил: — Неужели? — изумился он, выпрямившись и оглядевшись по сторонам, словно ожидая их увидеть, — откуда такая секретная информация? Дети подошли к инспектору, с большой радостью делясь своими новообретенными знаниями. Невооруженным глазом можно было подметить, что Азирафаэль, может быть и не был для них авторитетом, но этому человеку дети безусловно доверяли. Это заметил и Кроули, с удивлением наблюдая, как инспектор, не пытаясь горбиться или опуститься на один уровень с детьми, уверенно и серьезно рассуждал над тем, можно ли проводить обряды изгнания и сожжения. — Возможно, я и поищу в своей библиотеке какую-нибудь подходящую для вас книгу, — наконец изрек он после того, как дети наперебой рассказали удивительные истории о ведьмах, — только если вы пообещаете не разжигать костер инквизиции. — Да, — согласилась темненькая девочка, скрестив руки на груди, — для костра нужна ведьма. А мы пока ни одной так и не нашли. Неожиданно Азирафаэль подошел к Кроули, указав на него своей бледной пухлой ладонью. — Я не очень хорошо разбираюсь в ведьмах, — начал он, выразительно взглянув на Энтони, — но вот наш пастор Аштарот, как человек религиозный, должен знать лучше меня, проводятся ли в ХХI веке сожжение ведьм на кострах. Кроули, взглянув на детей, что жадно смотрели на него во все глаза, не растерялся и со всевозможной уверенностью ответил: — Боюсь, что нет, инспектор, — отрицательно покачал он головой, обратившись к Феллу, — эта технология давно устарела. Ей никто не пользуется уже много веков. Сейчас для очищения души ведьмы используют… Он беспомощно огляделся по сторонам и, заметив бутылку с водой в руках одного мальчика, и добавил: — Святую воду, — кивнул он, засунув руки в карманы. Дети удивленно переглянулись, и один из мальчиков, поправив очки, уточнил: — А как ее использовать? Заставить ведьму выпить или… — Хватит и того, что можно побрызгать на ведьму из обычной брызгалки, — перебил его Кроули, все сильнее веселясь, — но это должен делать профессионал. Какой-нибудь священник или… — Пастор! — радостно воскликнул Адам, потирая руки, — значит, мы можем привести ведьму к вам? Кроули мельком взглянул на улыбающегося Азирафаэля и уверенно кивнул. — Конечно, у меня большой опыт по части очищения. И это было отчасти правдой. Много лет назад, когда Кроули только начинал свою специфичную карьеру, ему часто приходилось подчищать за неумелыми грабителями их следы пребывания в том или ином месте. — Круто… — восхищенно проговорили мальчишки, и девочка снисходительно улыбнулась. Распрощавшись с детьми, мужчины пошли дальше. С лица Азирафаэля не сходила мечтательная улыбка. Кроули еще тогда, во время их общения с Этими, заметил, что инспектор общался с ними, как со взрослыми, кажется действительно воспринимая их слова всерьез, а не как какую-то детскую шутку. И это восхищало Энтони еще больше. — Ты думаешь, что в Тадфилде есть ведьмы? — как бы невзначай поинтересовался он. — А почему бы им здесь не быть? — ангельский инспектор перевел на пастора счастливый взгляд своих иссиня голубых глаз, из-за которых внутри самого Кроули что-то перевернулось, — дети же в них верят. И не только они. Перед лицом Энтони снова встал тот странный старик, тоже вещавший про ведьм, и мысленно согласился. — Да, я уже повстречал сержанта Шедвелла, — кивнул он, иногда кидая на ангела косые взгляды, — но ведь ведьм не существует. — Не думаю, что это так, — ответил Азирафаэль, сложив руки на животе, и взглянул на небо, — мне кажется, что жизнь тогда была бы намного скучнее и печальнее. Он украдкой взглянул на пастора и, заметив его задумчивое лицо, попытался пояснить свою мысль. — Я ведь имею в виду не только ведьм, — начал он, невольно любуясь зеленью, что их окружала, — но нечто абстрактное… чудо. Какой бы была наша жизнь, если бы мы не верили в чудеса? Мне вот кажется, что серой и безликой. Подумай сам, мы бы считали, что все в нашей жизни давно предопределено, и ничто не сможет нарушить выверенный ход событий. Например, если человеку суждено умереть, то он умрет. Азирафаэль умолк и остановился, залюбовавшись красивым небольшим одуванчиком, росшим в небольшой трещине в старом асфальте. — И я считаю, что если верить в нечто необычное, чудесное и непостижимое, то оно очень просто может войти в твою жизнь и полностью ее изменить. Проще говоря, если поверить в чудо, то оно и произойдет, — он улыбнулся, переведя свой ясный, спокойный, ничем не затуманенный взор на Кроули, и поправился, — но ты же об этом знаешь куда лучше меня, не так ли, пастор? Кроули не сразу нашелся, что ответить на слова Азирафаэля. Безусловно, он верил в чудеса, (иначе бы уже давно чалил в темнице сырой), но его эта тема особо никак не трогала, ровно также его никогда не привлекала какая-либо религия. Он считал ее нескладной и во многом устаревшей, а тех, кто ее проповедуют — лживыми лицемерами, желающими набить карманы за счет верующих простаков. Но сейчас, слушая Азирафаэля, он взглянул на это совсем из другого угла, в котором ранее не сидел. — Поэтому ты веришь в Бога? — тихо спросил он, взглянув прямо Азирафаэлю в глаза. — Да, — мужчина ласково улыбнулся, легко пожав плечами, — я не уповаю на Бога, обращаясь к нему только тогда, когда в мою дверь постучалась беда. Мне приятно считать, что я не один, что я не брошен и не забыт. А вера помогает мне легче переносить жизненные невзгоды, она как… Инспектор замолчал, снова взглянув на небо, будто бы желая увидеть, как облака встают в нужное слово. — Батарейка, — нашелся он, обрадовавшись, — дает дополнительный заряд энергии и помогает не отчаяться, когда я чувствую себя более одиноко, чем обычно. Кроули глядел в эти светлые прекрасные глаза, в которых едва уловимо можно было разглядеть потаенную грусть, и видел в них самого себя. Свое отражение. Он прекрасно, лучше кого-либо, мог понять сейчас Азирафаэля. Это чувство, когда на душе бессовестно гадко и хочется простых, самых обыкновенных, теплых объятий, хочется, чтобы кто-то, очень мягкий и такой родной, прижал тяжелую от переживаний голову к своей мирно вздымающей груди, погладил по рыжей головушке, аккуратно вплетая свои пальцы в огненные вихры, и тихо прошептал, что все будет хорошо, что Энтони не одинок и никогда больше не будет таковым. Вот только у Кроули не было веры или дружбана Бога, с которым легко можно было пообщаться на досуге, зато всегда была дорогая бутылка вискаря и, в крайнем случае, даже немного «волшебной пыли». Энтони невыносимо сильно захотелось передать хоть часть тех чувств, что сейчас с такой сокрушительной силой разрушали высоченные каменные стены, что он возвел вокруг своего сердца много лет назад, ему захотелось очень крепко обнять Азирафаэля, сказать, как сильно он его понимает и как сильно хотел бы поделиться хотя бы частью своего «заряда энергии». Но он не успел ничего сказать. — Извини, это были лишь мои мысли, — виновато улыбнулся инспектор Фелл, когда пауза слишком затянулась. Он отвел взгляд и развернулся в ту сторону, откуда они пришли, — я не хотел тебя грузить этим. И это только мой взгляд на некоторые вещи. Момент был упущен. Но Кроули еще не потерял надежду. — Я понимаю тебя, — коротко улыбнулся он, поворачивая вслед за своим спутником, — у меня тоже часто такое было. И только гаш… Господь Бог помогал мне с ними справляться. Кроули тихо шикнул на самого себя, едва не проговорившись, но продолжил свою мысль. — Но иногда… казалось, что и он меня покинул, — хмыкнул он, поджав тонкие губы и глядя перед собой, — я… я верю в чудо и чудеса, они не раз спасали мне жизнь. Но бывали моменты, когда казалось, что кроме врагов тебя вообще больше никто не окружает, тогда создавалось впечатление, что ты всеми забыт и брошен в какой-то глубокой канаве, куда даже свет… божий свет не может просочиться. Азирафаэль поднял голову, внимательно глядя в потускневшее и как будто посеревшее лицо Кроули, и тихо спросил: — Неужели в Средней Азии было настолько плохо? — удивился он, округлив глаза и приоткрыв рот в искреннем изумлении. Энтони понял не сразу, что имел в виду ангельский инспектор, но машинально кивнул головой. — Да, было хреново, — согласился Кроули, вспоминая серые и безрадостные деньки работы в мафии, из которой он, хоть и на время, смог вырваться. Он взглянул на обеспокоенного Азирафаэля, благодарно улыбнувшись, — но как хорошо, что я оказался здесь. Инспектор Фелл слегка поколебался, прежде чем аккуратно положить свою слегка подрагивающую руку на, как оказалось, худое плечо пастора. — И мы все вам рады. Кроули очень надеялся, что под фразой «мы все» ангел, в частности, имел в виду себя. Они пошли обратно в город, сначала молча, став чуть ближе, как в прямом, так и в переносном смысле, но потом Энтони, в своей обычной манере, прокомментировал странный, кажется, магический шар, как выяснилось, принадлежавший мадам Трейси, что он обнаружил в серванте в своей столовой, и непринужденная беседа снова потекла своим чередом.