Вкус рома и свободы на губах

      Зима минула. Те тёплые деньки долгожданной весны пришли с тревогой в юном сердце.       В паньсионе не разрешают выезд и посещение родных, делая исключения лишь на допускаемую свободную неделю раз в три месяца в качестве отдыха. Илье не нравилась усложнённая система, в которую его определил отец, но выписаться из неё он не мог. Деньги были уплочены заранее, и теперь приходилось лишь отсчитывать дни окончания всех занятий. Прочитанные наспех книги, ночные доклады и сдачи нескончаемых экзаменов принесли свои плоды — семь дней покоя у него в кармане. Илья без промедлений собрал приготовленный заранее чемодан и покинул стены ненавистного корпуса с оставшимися на дорогу до дома деньгами — высылаемые на мелкие расходы прекратились уже как второй месяц. Скопить под надзором надоедливых педагогов получилось лишь на написанных для других сочинениях.       Уже будучи в порядочном расстоянии от пансиона, Илья достал последние письма от матери. Строки сливались перед глазами, буквы прыгали меж слов в неясном вираже, чем вызвали ещё большую тревогу. Минуло два месяца, когда ему доставили ответ на его письма. Яна упоминала лишь о бедах домашнего сада и тоске о покрытом пылью мольберте. Ни о чём более плохом в письме не говорилось, но после ему не отправили ни строчки. Илья не понимал проблемы: не могли же все письма сгинуть в переполненном почтовом здании? Или же родители не хотели тратиться на бумагу? Неизвестность загоняла юношу в тиски тревог с каждым упущенным днём.       Соскочив со ступени повозки, Илья скрылся в знакомом с детства проулке меж считавших свои года зданий. Пробежать кабак и гостиницу скряги-старика не составило труда, и уже шагая по пустырю он видел перед собой возрастающий дом с бирюзовыми стенами. Сад встречал его первым своим расцветом. Приторные бутоны армерии и нежные тюльпаны меркли на фоне необычайно белоснежных в этом году ландышей. Их чистота оттенка могла сравниться лишь с любимыми матерью лилиями, но время ещё не пришло. Пока весна не уступит своё место летним дням, цвести будут другие фавориты хозяйки на зависть докучавшим соседкам.       Проведя по розовым лепесткам ладонью, Илья решил не рвать за зря плоды маминого труда и вошёл в дом с чёрного хода — привычка с беззаботных дней детства до треклятого пансиона. На улице стоял солнечный день, но шторы окон в передней не давали ему покоя. Слишком темно для такого времени. Скинув чемодан в комнате, Илья пробежался взглядом по упавшей паре томиков и осевшей на их корешках пыли. В груди кольнуло от пришедшей мысли. Покосившийся портрет матери лишь подтвердил их.       Поправив на скоро картину, Илья спешил подняться в комнату матери. Ступеньки пропали в тени занавешанных окон, отчего он едва не скатился пару раз вниз, но всё же добрался до нужной двери. Закрыта — Яна не любила лишать, по её словам, спальню простора. Внутренняя тревога возрасла в разы с каждым шагом к оловяной ручке. Сердце отсчитывало мгновения, когда дверь скрипнула под его нажатием. — Мам? — заглядывая в комнату с также занавешанными окнами, Илья не мог унять пробивавшую его тело дрожь: всё в доме перечело привычкам Яны, — Почему шторы залёрнуты... М-мам?       Укрытая тонким пледом женщина с небывалой для персиковой кожи бледностью мелко вздрагивала от хриплых вдохов. Глаза, прикрытие веками, ходили в стороны — лихорадка мучила её. О сне и речи не могло быть, когда Илья, пошатнувшись перед кроватью, припал на колени рядом. Жар, сковавшей исхудавшее тело матери, обжигал извечно ледяные руки юноши. — М-мам... Мам, проснись, прошу тебя, — не видя пред собой ничего от белёсой пелены у глаз, Илья беспорядочно сжимал ладонь матери и ежисекундно поднимал взгляд на бессчувственное лицо, — М-мам... — Не буди её, — прокуренный голос раздался за спиной, после рука легла на худое плечо, — Выйдим. — Нет... Мама... Почему? — выдавливая слово за словом, Илья ощущал, как начинал задыхаться от паники, ставшей комом в горле, — Когда? Почему мне ничего не сказали? — Я сказал: выйди! — вытащив сына вон из комнаты, Михаил запер дверь перед самым носом юноши, — Никогда не слышишь, что тебе старшие говорят.       Холодные охровые огни вновь возвысились над упавшим юношей — тревога окончательно сцепила свои клещни на тонкой шее. Михаил не в духе. Незнакомый ядрённый душок исходил от мужчины, пока тот, зажимая сигару меж разбитых губ, пытался поджечь ту. Илья не помнил, когда последний раз видел отца настолько далёким от их семьи. Нет... От него. Лишь от него одного. К Яне он не подпустит его, несмотря на состояние жены. Упрямый до мозга костей. — Я не помню, чтоб тебя кто-то досрочно вызывал домой. С учёбы решил соскочить? — опустив взгляд на сына, Михаил зажал сигарету меж перевязанным пальцем и кольцом, — Решил, что можешь так просто забыть об уплаченных деньгах? Ты хоть знаешь, во сколько обошлась твоё обучение? — Я не... Не прав. Ты не прав, — отползая к стене, Илья следил за каждым шагом мужчины, — Я писал о выходных... Письма не дошли? — Письма? — покрутив почти дотлевшую сигару меж пальцев, Михаил усмехнулся при виде страха в янтарных глазах, — Те бумажки... Кх, сплошная растрата. И как Яне было не жаль тратиться каждый раз на жалкие письма? Глупая, лучше бы деньги отдавала в нужные руки сразу. К чему они тому, кого и так содержит училище? И ведь даже не на рецепты того старикашки или мужу, а безолаберному мальчишке!       Внутри треснули доверие и надежда — виной всех тревог оказался отец. Яна не забыла о сыне и, наверняка, хотела рассказать о своём недуге. Даже попросить помощи, в конце концов! Илья мог поднакопить хотя бы часть того, что требовалось на лекарства. Отказался бы от высылаемых денег. Сам, а не через лживого отца, решившего как всегда всё и за всех. Раз он забирал деньги, куда он их спускал? Почему матери не стало лучше? На кого он смел их тратить, если не на некогда так любимую жену? От всех этих вопросов осколки, что остались от последних связей с отцом, перерастали в пламя. Гнев прокрадывался в его сердце, заполняя собой все трещины. — Глупая женщина, не знавшая цены деньгам. — Не смей.., — прошипел сквозь стиснутые зубы Илья, поднимаясь на ноги, — Не смей говорить ничего о ней. Ты не заслужил даже минуты нахождения с ней! Лжец! Как ты мог допустить её болезни? Ты врал ей о деньгах!       Щёку мгновенно обожгло вспыхнувшей болью — Илья пошатнулся, но удержался на ногах. Михаил вздёрнул его за ворот и с силой выдавил в стену, не дав сыну и мгновения прийти в себя. — Не смей лаять на меня, щенок. Забыл, кому обязан за всё, что имеешь? Так вспомни, ублюдок! — откинув за несчастный ворот сына на пол, Михаил подкинул в руке мешочек: успел стянуть у сына, — Я ухожу. Чтоб к моему приходу твоего духу здесь не было. И только попробуй к матери заявится. Так легко не отделаешься, щенок...       Скула горела. Слёзы унижения давили горло, застыв пламенной пеленой у глаз. Он не смог. В который раз он не смог встать против Михаила. Он беспомощен... Илья ненавидел эту слабость в себе. Ненавидел эту боль от новых синяков. Ненавидел отца, за болезнь матери. Ненавидел — на большее он не был способен. Он до ужаса слаб...

***

      Виски гудели от завываний ветра, разбивавшихся о борт волн и голоса на краю сознания. Сон не шёл, как бы Фил не старался вернуться в пленяшее свободой забытие. Поменять положение он не мог — слово, данное флибустьеру, нарушать не хотелось, даже в ущерб своим желаниям. Спиной ощущал исходившее тепло от чужого тела, кончики пальцев на лёгкой ткани, дыхание...       «Ни на миллиметр, да? Почему же ты тогда сам так цепляешься за меня?» — еле слышный шёпот заглушил внутренний голос принца в начале рассуждений, заполняя собой все мысли. — Не прав... не смей...       Слова в полусонном бормотании ускользали от Фила в своей целостности, но их обрывки вырисовывали в его сознании беспокойные и мрачные картины в сплетение с догадками о прошлом флибустьера. Илья цеплялся за него, прижимаясь взмокшим лбом к напряженной спине. В огненной голове царствовал кошмар, не дававший тому покоя даже во сне. — Мама...       Сердце отдало тягучей болью в груди, расплывавшейся по венам к гудевшим вискам. Сжав рубашку принца из-за всех сил, Илья проглотил конец слов в глухом всхлипе. Горячие дыхание чаще обжигало кожу — Фил замер в ожидании неизвестного. Пульс ускорялся от бушевавших чувств и мыслей на краю сознания. Руки пробивала мелкая дрожь от одновременной беспомощности и беспокойством о флибустьере. Что ему снилось? Что так задевает до слёз того Илью, который даже под давлением крыс продолжал разыгрывать роль? Эта часть пазла скрыта от посторонних глаз, разжигая трепет к себе лишь сильнее, сколько бы Фил не находил кусочки к нему. Илья — желанная загадка, пускай и приносит волнения своей неизвестностью.       «У меня есть время на твои тайны. Но позволишь ли ты мне раскрыть их? Подпустишь ли ближе?»       Рука скользнула по талии принца, когда Илья, выровнив дыхание, прижался ближе холодным носом. Кончики пальцев пробивал лёгкий мандраж: он неосознанно коснулся чужой ладони. Илья не заметил — Фил накрыл полностью веснушчатую кисть своей. Чувствует ли флибустьер во сне, как тревожит чужое сердце? Фил надеялся, что нет. Он скорее сгорит от стыда за свои мысли, чем позволит Илье узнать о бушевавших в нём неосознанных чувствах и надеждах. Они выше его сил. Они ниже его цели. Разве можно думать о привязанности к тому, кого покинешь по возвращению кулона? Эти желания ничтожны — они безразличны флибустьеру. Мысли бездушно травили принца, утягивая за собой все дальше в пугающую пучину.       «Нужно продолжить поиски... Нельзя дольше подставлять Арта. Я позволил себе забыться... Нет. Я хотел забыться. Лгать себе быссмысленно. Я привязываюсь...» — закрыв глаза, Фил отпустил чужую руку. Такую холодную в сравнении с его тёплой. Ледяные пальцы, янтарные глаза и огненные пряди не хотели покидать мысли принца. Виски вновь гудели.

***

      Шорохи и непрекращаемые голоса за стеной действовали на нервы стражу, раздражая и без того тяжёлую голову. Арт и не помнил, чтобы всё доходило до такого — утро после настойки Киры и тех соревнований на скорость не сравнятся с похмельем нынешнего. К тому же Сменкины в этот раз совсем не благосклоны к другу, а потому бросили его одно разбираться со своим недугом и направились вновь к пристани. Может Вик ещё и оставил что-нибудь — Арт толком головы от подушки ещё не отнимал — а вот у Кира злость явно не утихла. Потому, как дверь захлопнулась по уходу лучницы, можно сказать лишь одно: заглаживать вину стражу придётся со всеми чистосердечными признаниями и раскаяниями. Теперь новая зверушка точно останется с ними. — Да, Боже... Что ж вам всем неймётся, ироды? — прокряхтел Арт, закрывая многострадальную голову подушкой, но от того стало ещё хуже, — Неужели нельзя быть тише? — Нельзя-а, соседушка, — протянул бархатистый голос у окна, кое с щелчком растворилось, — У народа одна забота — избежать пустого котелка.       Подорвавшись с места, Арт машинально потянулся к мечу, но вместо привычных ножен у ящика-сундука нащупал лишь пустоту. Итог — упал навзнись под заливистый смех цыгана. Круги перед глазами заполнили взгляд на равне с усилившимися щелчками у висков. Утро не могло стать хуже, но так думал Арт, лежавший на койке. Распластавшийся же на полу с недовольно миной готовился к большему — смех ведь до сих пор кряхтит на фоне, а значит произойти могло что угодно. Вечер прошедшего дня тому в подтверждение. — Насмешил, братка, — утирая хрусталики слёз у глаз, Буша уселся на подоконник и свесил босые ноги, — С утра нежилец, как погляжу. — А вот ты как будто и не пил, — огрызнулся в ответ Арт в попытке встать, но при первом же крахе решил оставить всё как есть, за исключением позы: слегка скрестя руки для удобства, страж принял вид, что так и планировалось и ни о какой неудачи и речи не шло. — Обижаешь, братка. Я не пил, а лечился. Видимо, только для тебя моё лекарство по вкусу не пришлось, — флегматично разведя руки, Буша не прекрашал кривляться, по мнению нового приятеля, — Мне же легче, да и тебе после вон той зелёненькой штучки, наверняка, тоже будет.       Повернувшись в указываемую сторону, Арт краем глаза заметил чудом не упавший с прикроватного столика стакан с мутной бурдой и остановился на знакомом листе у деревянных ножек. Он из его походного снаряжения — страж не мог ошибиться. Подцепив его края кончиками пальцев, Арт раскрыл бумажку как можно скорее, заметив проступавшие на свету строчки — морщинки у переносицы расползлись в тот же миг. — Что там, что там? — заинтересованный реакцией стража, Буша соскочил вниз и подсел к застывшему.       На листочке было выведено всего пару строк в прыгающем вальсе букв — знакомый торопливый почерк зажёг воспоминание в гудевшей голове. Читаемость заставляла стража проходиться по несколько раз по выведенным словам и сомневаться в действительности видимого. Арт верил своим глазам большую часть своей жизни, но сомнения не могли оставить его, как бы он судорожно не соображал в разрез тяготевшей к вискам боли.

«Не тащи всех за мной. Я вернусь, верь мне. Попытаюсь скрыться от них в Тортуге...

Фил»

— Я знал... Я, чёрт дери этого засранца, знал! — с размаху треснув кулаком пол, Арт с затуманенным взглядом обернулся к отстранившемуся цыгану, — Он. Он сбежал вчера от меня! А она не верила! Кто теперь пьянь?       Хоть Буша и пытался податливо кивать приятелю, что-то в страже неизменно его напрягало, не говоря уже о неожиданном для себя сочувствие к не частному беглецу, о коем он и не ведал до этих пор. Арт же в свою очередь резко подорвался на ноги — что для его состояния можно было с чистой совестью приписать к достижениям — и на скорую руку сгребал свои и вещи двойняшек в походные мешки. Его бубнёж Буша уже разобрать не мог, но горящим живым огням в глазах оставался рад, приписывая к тому чудесные свойства вчерашнего лекарства. — Мне нужно судно. Он отправился туда вчера или сегодня. Нельзя ждать ни минуты! — запихав накидку в мешок, Арт поднял взгляд на юношу: азарт, вернувшийся в его кровь, побуждал к действиям, — Есть мысли?