Пять вдохов до дома

Disturbed - Decadence

Стайлз бежит. Стайлз бежит так, будто единственное, от чего зависит его жизнь — то, как быстро он сможет оказаться на другом конце этой прогнившей страны. Стайлз бежит словно в спину ему дышат тысячи гончих из Ада, и каждая хочет откусить от него кусок. Стайлз бежит от единственного человека, который смог пробить ему грудную клетку насквозь и заставил чувствовать. Стайлз бежит до стёршихся в мясо ног потому что знает — Альфа идёт за ним. Он дышит ему в спину, у Альфы преимущество, данное ему самой, чёрт бы его побрал, природой, и даже Стайлзу со всеми его силами нечего противопоставить опаснейшему хищнику и дьявольски умному человеку. Будь проклят тот самый день на парковке. Потому что “Ты мне нравишься, Стайлз, нравишься” набатом бьётся у него в висках именно с того самого дня. А Стайлзу страшно. Ведь он догадывается, что на самом деле означает предложение укуса от Питера Хейла. Так бывает: ты осознаёшь, что оказался в заднице ещё тогда, когда толком ничего не произошло. Но сердце бьётся где-то в глотке, интуиция буквально верещит пожарной сиреной где-то внутри, предупреждая о точке невозврата. Стайлз не дурак, и он прекрасно знает, что Питер, мать его Хейл, не отпустит его просто так. Что он, ведомый какими-то одному ему понятными чувствами, выбрал Стайлза в качестве… В качестве кого? Равного себе? Важного? Значимого? Стайлз не хочет в этом разбираться, он не хочет в этом участвовать и отказывается понимать. Поэтому Стайлз бежит, ослеплённый неконтролируемым ужасом от замаячивших на горизонте перспектив. Он бросает отца, Лидию, школу, всё. Он перечёркивает всю свою жизнь, вырывает с корнем и не позволяет себе даже задуматься о том, чтобы повернуть вспять. Он бежит от единственного человека, который заставил его почувствовать живым. Но в положительном ли ключе? Стайлза обуревает слишком много эмоций обуревает разом, и разобраться в них не представляется возможным. Потому что страх и паника отравой циркулирует в венах, затмевая всё остальное и побуждая его оказаться как можно дальше от родных мест. Но Питер его находит. Он находит Стайлза в паршивом мотеле на границе с Мексикой. Когда Стайлз среди ночи просыпается от непонятного ощущения и видит у себя в номере Питера Хейла, он начинает задыхаться и жалеет только о том, что в этот раз он решил не класть под подушку нож. Глаза у Питера горят красным. Красным, блядь. Красным. — Не знал, что ты питаешь слабость к неизведанным местам, — сипит Стайлз, пытаясь в уме досчитать до десяти. Красные глаза Питера — единственная внятная мысль, которая бьётся у него в голове. Стайлз боится его, потому что Питер — сгоревший заживо человек, который пребывал в агонии несколько лет во время восстановления. Сумасшедший, убивший собственную племянницу. Больной ублюдок, вернувшийся из мёртвых. Единственный, кто заинтересовался Стайлзом искренне и ни разу не усомнился в своём выборе. Буквально достал его из-под земли. — В глубине души я — неутомимый искатель приключений, — говорит Питер, подходя ближе. Стайлз тут же забивается в дальний угол кровати. Его трясёт, голова идёт кругом, зрительный спектр искажается, тошнота подкатывает к горлу. Он обессиленно клацает зубами, и бьёт наотмашь, когда Питер оказывается слишком близко. Тот легко перехватывает его руку и рассеянно гладит большим то самое место на запястье. — Ты боишься меня, Стайлз. На выдохе. Даже не вопрос, утверждение. Стайлз думает, что сейчас потеряет, нахрен, сознание. Умрёт от инфаркта. От разрыва аорты. Заблюёт Питеру дорогущие джинсы, выхаркивая остатки лёгких и своей души, которая мечется-мечется-мечется в грудной клетке и не находит выхода. Мышцы груди скрутит спазмом и он никогда, блядь, не сможет больше дышать. Зверь в этой комнате отнюдь не Стайлз, но именно он чувствует себя загнанным в угол. Питер что-то делает — Стайлз готов поклясться, ублюдок что-то делает, — и Стайлза отпускает. Предметы в комнате обретают чёткость, воздух поступает в лёгкие, гул в голове сходит на нет. Краем глаза Стайлз замечает, как Питер напряжённо сжимает челюсти и видит чёрные сгустки боли, змеями взвивающиеся у него под кожей. Стайлз поражается выдержке Питера, который говорит как ни в чём ни бывало: — Тебе не приходило в голову, что некоторые люди прячут свою боль слишком долго и слишком глубоко? И я сейчас отнюдь не про физику. И Стайлз понимает. Стайлз понимает, что Питер Хейл имеет в виду, потому что он сам такой же. — Я… — начинает он, но Питер его перебивает: — Не беги от меня сейчас, если я пугаю тебя, Стайлз. Возможно, я как раз отношусь к тем, кто скрывают свою боль слишком долго. Деградация и падение на самое дно не так просты, как кажутся, лапушка. Тебе ли не знать, каково это — когда душа холодна, а надежды не осталось, — добавляет Питер с усмешкой. Стайлз кивает. Потому что Питер прав. Истина, на самом деле, простая до умопомрачения: Питер Хейл когда-то тоже доверял, а в итоге оказался предан. Отсюда и пошли все проблемы изначально.