Тебе конец, Ямада

Общественные работы. Лишь два слова, брошенные из уст полицейского, а в обманчиво детских, но пронзительных глазах Хоппера уже бушевала настоящая ярость, словно вулкан, готовый извергнуться. Какие к черту общественные работы!? Единственный мусор, который действительно стоит выкинуть из этого прогнившего Денвера, как блохастую шавку, это офицер Браун, самодовольно стоящий напротив него, излучая фальшивое благодушие. — Я по вашему сраный волонтёр!? Я, Вэнс Хоппер, буду бесплатно копаться в чужом дерьме? Нет уж, не дождётесь! Даже не надейтесь на это! Позади послышался не менее противный, слащавый голос офицера Дэвиса, словно скрежет гвоздей по стеклу. —Вэнс Хоппер, мы же оба прекрасно понимаем, что это делается исключительно тебе во благо. Это шанс для тебя. Смотри, как это вижу я, и ты увидишь то же самое. Ты всего лишь подросток, юнец, но тем не менее, мы уже несколько раз ставили тебя на учет, Вэнс. А ты знаешь, что это на самом деле означает, а? Срок, Вэнс. Тюрьма для несовершеннолетних, где такие как ты гниют за решеткой. И ни я, ни ты ведь не хотим этого? Правда ведь, Вэнс? — Хотите сказать, что собирать хлам за другими, копаться в чужих объедках и выгребать грязь, поможет мне избежать тюремного срока? Да это просто смешно, вы шутите! Нелепость какая-то! —Это факт, Вэнс. Самый что ни на есть неоспоримый факт. Понимаешь ли, Вэнс, нашему округу... – остановился офицер, запнувшись, словно подбирая слова, – Не выгодно иметь такое количество ребятишек, таких как ты, на учете. Это создает проблемы и портит статистику. Поэтому департамент решил предоставить для вас благотворительную программу, своего рода испытательный срок. Вы приносите городу пользу, делаете его чище и лучше, а взамен вас снимают с учёта. Простая арифметика. — И то есть вот это все так просто? Никаких подводных камней? Просто собирай мусор и свободен? —Рад, что ты такой смышленный, Хоппер.– офицер Дэвис, кажется, с облегчением выдохнул, когда понял, что им удалось хоть как-то укротить эту малолетнюю бестию. – Что ж Вэнс, раз уж недомолвок у нас больше нет и мы все прояснили. Можешь приступать к общественным работам, как только дадут объявление о их начале. И помни, Хоппер, чем больше отработанных часов, чем больше пользы ты принесешь городу, тем меньше возможность рассмотрения твоих учётов органами. Это в твоих же интересах. — Да, да, меньше возможность... Я понял. Могу уже идти, или у меня ещё какая-то неозвученная проблема, о которой вы хотите мне сообщить? – говорил Хоппер с явной, плохо скрываемой агрессией, прожигая офицеров взглядом. — Никаких проблем, Хоппер. Ты свободен. Несколько мучительно долгих дней Вэнс ходил с мыслью о неизбежном приближении этих проклятых общественных работ, которые нависли над ним, как дамоклов меч. Отец, когда узнает об этом, точно начнёт стыдится его ещё больше, чем обычно. Парень не может наверняка знать, стыдилась ли бы его мать, если бы была жива, но наверняка предполагал, что никто бы не хотел иметь такого ребёнка, каким был он. Он был ошибкой, неудачей, позором. День икс настал, словно приговор был приведен в исполнение, и хорошего настроения не прибавилось. Вэнс шел в этот проклятый парк, словно на эшафот, чувствуя, как проходящие мимо бросают на него испепеляющие взгляды. Эти взгляды могли быть вызваны либо недавней дракой, о которой, кажется, всё ещё гудел весь город, либо потому что все знали о том, что от Вэнса Хоппера, особенно в агрессивном состоянии, не стоит ожидать ничего приятного. Он был как ходячая катастрофа, как предвестник бури. Дорога казалась вечной, бесконечной, как на зло непрерывной. Ничего на этом свете не раздражало его сильнее, чем мысль о том, что кто-то может вот так нагло шантажировать его, Вэнса Хоппера, который сам обычно занимал место шантажера. Его возмущению не было предела. Он привык диктовать свои условия, а не плясать под чужую дудку. Это было унизительно. Как гром среди ясного неба, Хоппер вошел, а точнее, чуть ли не ввалился в парк, по пути успешно чуть не сцепившись с кучкой каких-то придурков, посмевших упомянуть о недавнем инциденте. От новой драки, которая так и просилась наружу, его останавливала только мысль о том самом тюремном сроке, которым грозились в участке эти продажные копы. Поэтому он прошел мимо, лишь недовольно хмурясь и непременно вызывая шок и удивление у прохожих отсутствием своей привычной реакции. Они ждали взрыва, ждали хаоса, но он сдержался. Пока что. Проинструктировавшись, Вэнс пошел за необходимыми инструментами, не забывая пару раз пробубнить себе под нос, словно мантру, то, как сильно он не хочет здесь присутствовать, как сильно он ненавидит это место и всех этих людей. Каждое движение, каждый вздох давался ему с трудом. Он чувствовал себя как зверь в клетке, загнанный в угол. Вручившая ему грабли и мешок женщина казалось милой, но сейчас Хопперу было явно не до любезностей, ведь на его радарах появился он. Святой, неприкосновенный Брюс Ямада. Его присутствие здесь было подобно удару под дых. По началу казалось, что уже ничего не могло испортить этот и без того ужасный день, но судьба явно играла с ним злую шутку, наслаждаясь его страданиями. Это, вероятно, было наказанием за все его прошлые грехи, которые Вэнс успел заработать за долгие годы его вольной и бесшабашной жизни. Наверное, карма действительно существует, и она решила отомстить ему самым жестоким образом. Тучи явно сгустились над головой Вэнса, когда мужчина, инструктировавший его и тот, чьего имени он даже не удосужился запомнить, объявил как приговор, что они с Ямадой будут работать в паре. В паре с этим омерзительно приторным япошкой? Тем что всего неделю назад посмел подорвать его репутацию? Это было неслыханно! Это было личным оскорблением! Интересно, это его не жалели, или решили наказать самого Брюса, обрекая его на общение с такой взрывоопасной личностью, как Вэнс Хоппер? Было ли это проявлением милосердия или садизма? Мало того, что он поставил их в пару, так еще и смел спросить, знакомы ли они. Это было просто издевательство! Он что, совсем идиот? Вэнс оглядел Брюса с головы до ног, бросая на него презрительный взгляд, недовольно хмыкнув. Его глаза метали молнии, выражая всю гамму его негативных чувств. — О да. Выглядишь лучше, чем во время нашей последней встречи. Это был конец, казалось, что это был конец всего, конец самого Вэнса Хоппера, конец всей его личности. Общественные работы медленно, но верно пожирали его изнутри, отравляя каждую мысль, каждое чувство. Он чувствовал, как его прежняя жизнь ускользает сквозь пальцы, как песок, который невозможно удержать. Они не разговаривали с Ямадой ни в первый день их совместной работы, ни во второй, ни в третий. Это было молчаливое противостояние, битва взглядов, в которой никто не хотел уступать. Лишь перекидывались колкими словечками, короткими фразами, полными сарказма и скрытой враждебности. Точнее, колкими они были только у Брюса, его подколки были изящными, как уколы шпагой, а у Вэнса были грубыми, как удар топором по голове, не оставляя шанса на защиту. Его слова были остры, как осколки стекла, ранящие и причиняющие боль. Дни тянулись мучительно долго. Минуты превращались в часы, а часы в месяцы, каждое мгновение было наполнено напряжением и неприязнью. Казалось, что время остановилось, и они застряли в этом проклятом парке навсегда. Хоппер выполнял всю работу с такой неистовой агрессией, словно желал не просто убрать мусор, а вскопать всю выделенную им территорию до основания, уничтожить все живое на своем пути. Он то и дело зацеплял граблями клочки земли, выдирая с корнями все растения, встречавшиеся ему на пути, словно они были его личными врагами. Через две, а может даже три недели, проведенные бок о бок, оба, казалось, научились уживаться друг с другом. Вэнс бы ни за что не назвал Ямаду своим другом, даже близким знакомым, это было бы для него слишком унизительно, но явно стал относиться к нему с меньшим отвращением и ненавистью, как это было раньше. Его неприязнь постепенно угасала, уступая место чему-то более нейтральному, почти равнодушному. В какой-то степени, это даже настораживало, причем не только окружающих, которые с удивлением наблюдали за их странным сосуществованием, но и самого Вэнса. Он чувствовал, как что-то меняется внутри него, как его убеждения рушатся, а на их месте появляется пустота. Безусловно, они все еще придирались друг к другу, подкалывали и оскорбляли, но лишь слепой не заметил бы, насколько беззлобно пинбольщик говорил все эти ужасные угрозы, которые раньше бы непременно вызвали панику, или как минимум неприятные мурашки у тех, кто их слышал. Его слова потеряли свою остроту, превратившись в подобие шуток, пусть и не самых удачных. Да, это абсолютно точно был конец Вэнса Хоппера.