В пределах шёпота

— А Вы согласитесь держать дистанцию, если я попрошу? — злостно шепнул пианист, удерживая собеседника за шею. Антон несколько раз растерянно моргнул. Он только что разозлил Арсения? Неужели был слишком настойчив? И в самом деле, какого чёрта он просил немого человека шептать ему? Причём, с таким упрямством, будто ему что-то должны? — Соглашусь… — смягчился Антон. — Если хотите держать дистанцию, я соглашусь. Ладонь пианиста, с усилием удерживающая собеседника за шею, ослабла и легко соскользнула с чужой кожи как будто даже с нежностью извинений. Но вслух извинился лишь Антон: — Простите. Со смешанными чувствами и глухим смирением Антон стоял с опущенной головой, погасший, как перегоревшая лампа. Он ли всё испортил? Ведь Арсений не собирался «говорить» с ним именно после того, как разбудил. Что случилось за то время, пока Антон дремал? Пианист так легко шептал ему всё то время, пока они были наедине и могли это друг другу позволить. Что же сейчас? Арсений набрал несколько строк и протянул телефон собеседнику. «В перерыве я заметил, что Вы спите, так что больше не играл. Не хотел разбудить» Угнетённо-уставшее, ещё немного сонное лицо Антона расцвело грустно-тёплой улыбкой. Свет единственной горящей лампы ложился на его лицо бледно-оранжевым полотном, похожим на закатное небо. Арсений же, стоявший к лампе спиной, был объят тенью. — Вы остаётесь? — спросил Антон. Кивок. Взяв как будто немного отрешённый, расслабленный зрительный контакт, Антон спокойно заверил: — Не подумайте, что Ваша игра усыпляет. Первые полчаса я не мог оторвать от Вас глаз. И слушал внимательнее, чем всех своих преподов в студенческие годы. Я просто очень устал. Бежал на Ваше сольное сразу со съёмок. Во взгляде пианиста блеснуло едва заметное волнение, смешанное со смущением. — Я поеду. Удачи Вам… в предстоящих выступлениях. Я обязательно возьму билет, если буду свободен. Вы со всем справитесь. Сказав это, Антон протянул руку и мягко сжал чужую в самом волнующем за последнее время рукопожатии. Он был уверен: с этого момента что-то изменилось между ними.  Заметив, что Арсений собирается проводить его, Антон возразил и посоветовал играть дальше, а когда закрывал за собой дверь, поймал на себе настолько полный мыслей и эмоций взгляд, что определить, какая из них сильнее и важнее, было просто невозможно. Возвращаться Антон решил на такси. Дорога неблизкая, а он, хоть уже и вполне трезв, невыносимо вымотан и разбит. Добравшись до квартиры, он рухнул в кровать и уснул, когда до рассвета оставалось всего несколько часов. Завтра у него единственный за неделю выходной, а ему на это почему-то совершенно плевать.

***

— Как Вы? — прозвучало из колонок ноутбука. — Посмотрели что-то из комедий? Дима нравился ему. Не только, как врач, но и как отличный собеседник. Этот человек стал для него тем важным и значимым человеком, наталкивающим на нужные мысли и решения, к которым без его помощи Арсений вряд ли пришёл бы сам. «Да, посмотрел две комедии из тех, что Вы присылали» — ответ в чат. — И как? — поинтересовался Дима, уже заметив улыбку по ту сторону экрана. — Скажите же, забавно? Смеялись? Арсений кивнул. — Отлично! — воспрял врач. — Но Вам нужно будет пройти несколько обследований и процедур уже в Питере. Когда Вы возвращаетесь? Ему показали указательный палец. — Через неделю? Кивок. — Это хорошо. Затягивать не стоит. Ах да, — вдруг что-то вспомнил врач, — я на днях посмотрел интервью с Вами, что недавно вышло. Арсений удивлённо вскинул брови. — Да-да, — подтвердил тот. — Мне было интересно. И знаете, Вы отлично держались. Вы же давно не давали интервью? Возможно, я догадываюсь, почему Вы согласились именно на это. Арсений придвинулся к ноутбуку и принялся печатать. «Что Вы думаете про Антона?» — Про Антона? — переспросил Дима и за мыслями потёр пальцами подбородок. — Он кажется хорошим человеком. По крайней мере он честный и деликатный. Этим и подкупает. Вы поэтому согласились на интервью? Кивок. — Что ж… — снова задумался врач. — Возможно, он такой. А может и нет. Вы же понимаете, что в объективе люди предстают в лучшем свете? Трудно сказать, насколько правдивы образы медийных людей вне камер. Заметив на лице Арсения некоторое напряжение, Дима спросил: — А что? Вы познакомились с ним ближе? Кивок. — И он показался Вам другим? Кивок. — Ну бросьте, это же нормально. Если начистоту, Вы на сцене тоже смотритесь совершенно по-другому. Но при этом Вы остаётесь обычным человеком с персональным ворохом мыслей. Так или нет так? Его собеседник задумчиво кивнул. — Или он показался Вам не очень хорошим человеком? Напряжённое раздумье. Взгляд, блуждающий по поверхности стола. Отрицание. — Арсений… — позвали его, и он поднял взгляд на экран. — Не пытайтесь. Вы себя только закапываете. На врача обратили вопросительный взгляд, и Дима решил объяснить образно: — Вот представьте. Вы в магазине. Купили продукт с хорошим сроком годности, пришли домой, а он плесневелый весь насквозь. А Вас так напугала эта плесень и так разозлил этот дурацкий срок годности, что Вы не только этот продукт не хотите брать, но и все остальные. Но питаться же чем-то нужно, согласны? То, что должно быть свежим, оказывается пропавшим. А то, на что надежды мало, вполне пригодно в пищу. И тут Вы не угадаете, даже не пытайтесь. Не копайтесь в продуктах. Если, конечно, не хотите умереть с голоду. И в людях не копайтесь. Тот, кто скажет Вам, что хорошо разбирается в людях, солжёт. Единственное, что нам под силу, это проверять их самим. По сдвинутым бровям и напряжённо сжатым губам Дима всё понял. Перед ним сидел заложник собственных страхов. И так же, как в случае с голосом, Арсений хотел, но не мог много чего ещё. — Но это Вы и без меня прекрасно понимаете. И злитесь сейчас не на меня, а на себя, правда? Вы ни в чём не виноваты. Не злитесь на себя. Вам вовсе не нужно выходить на войну со своими страхами и подсознанием. Вам их просто не победить. Поступите хитрее. На врача был обращён взгляд, полный надежды и внимания. — Чем больше Вы боретесь с самим собой, тем больше себя истощаете. Сдайтесь. И плывите по течению. Попробуйте принять все свои слабости и признаться в них прежде всего самому себе. А потом увидите, что они не так уж огромны, какими рисуются. Вы даже не заметите, как легко справитесь с ними. Что думаете? Как Вам такая стратегия? Ненадолго задумавшись, Арсений начал печатать. И ответа Дима дожидался довольно долго — его собеседник то быстро пробегался пальцами по клавиатуре, то опять задумывался, после чего продолжал снова.  «Я так стремлюсь на сцену, потому что люблю её. Потому что нуждаюсь во всеобщем внимании и признании. И я сомневаюсь, что смогу снова говорить. Я не хочу ни с кем сближаться, потому что боюсь, что всё повторится. Я трус и слабак. И просто мудак». Прочитав это с экрана, Дима добро рассмеялся и взглянул на своего собеседника — тот потрясывался в беззвучном смехе вместе с ним.

***

За несколько дней они не обменялись ни одним сообщением. Антон даже пропустил один из последних в Москве концертов оркестра — в виду исключительной загрузки на работе. Последние дни перед отъездом, которые пианист проживал в столице, ускользали из пальцев Антона, как песок, а он даже не мог вырваться к нему на концерт. Мрачный и нервный, он несколько раз порывался договориться о встрече вечером, в любую свободную для них минуту, но каждый раз спотыкался о своё обещание держать дистанцию. Этой ночью он долго не мог заснуть и, как уж на сковородке, ворочался в кровати несколько бессмысленных часов. Бросало то в холод, то в жар: только он заворачивался в одеяло, как через несколько минут раздражённо сбрасывал его с себя. И снова всё по кругу. Так продолжалось до бесконечности долго, пока его будто не прибило к кровати какой-то невидимой, невыносимо тяжёлой волной. Тело потеряло всякую силу и лежало, словно выброшенное на берег, слабым и зверски уставшим. Даже пальцем не пошевелить. Чьи-то руки невесомо, нежно скользнули к шее, приподняли голову над подушкой, и Антон судорожно вдохнул. К нему наклонились, кончики чьих-то волос коснулись его лба, а чужое дыхание отрывисто грело висок и ухо несколько секунд. — Антон… Шёпот. До мурашек знакомый. На бёдра мягко, нетерпеливо сели, придавив к кровати. Антон мог лишь хватать ртом воздух. То ли вокруг был кромешный мрак, то ли открыть глаза не получалось от дьявольского бессилия. — Антон… Не двинуться. Не шелохнуться. Не пошевелить ни руками, ни ногами. Не сказать ни слова. Только дышать как будто вскипевшим, пылающим воздухом. Не дождавшись ответа, сидящий на нём опустил его голову обратно на подушку и выпрямился. Шёпот впервые прозвучал не у самого уха, а в немыслимом, сумасшедшем пространстве без облика и времени. — Антон, — на выдохе. Безвольные руки Антона взяли с кровати и, положив себе на талию, настойчиво удерживали на ней порядка минуты. Под тонкой тканью чужой рубашки Антон чувствовал невозможно горячую кожу. Тёплые ладони этого человека накрывали его собственные с таким же отчаянным, немыслимым желанием, с каким тот сидел на его бёдрах. Собственное частое дыхание смешивалось с чужим: они оба задыхались. Руки ударились об кровать, когда их, не дождавшись ответной реакции, наконец отпустили. Антон проснулся за несколько часов до будильника мрачный и с эрекцией. Небо только-только наметило слабые признаки рассвета, а двигаться он всё-таки мог: руки, ноги, голова работали отлично. И не только это. Крышу ему всё-таки свинтило. Но понял он это задолго до этого сна. Являться мрачным на съёмки шоу, назначенного на это утро, было категорически нельзя. Как, впрочем, и на любое другое. Он продаёт свою энергию, несёт в массы свой позитивный заряд и лучшие из своих качеств. И приехать к студии за полтора часа было невозможной глупостью. Ничего другого не оставалось — он совершенно не представлял, куда себя деть. Так что оставшееся время наматывал на машине круги в окрестностях. Ни одно занятие, казалось, не ускоряло ход времени, и езда на авто скоро наскучила. Захватив пачку сигарет и зажигалку, Антон вышел в лес столичных высоток — царство бетона, стекла, асфальта и плитки. Чиркнув зажигалкой, он закурил на ходу и прошёл по диагонали через стадион, выйдя к забору, что отделял забетонированную набережную от реки — серой и блёклой в утреннем свете.

***

Бег. Всё равно что вытряхивать из головы метафорический мусор. Только собственное дыхание, работа мышц и ничего более. Усилие, своего рода мука ради благих результатов. А результаты ему всегда нравились. Арсений начал бегать два года назад. С тех пор, как лишился голоса. С тех злополучных дней, прожитых, как в тумане, когда даже не мог вытолкать себя за двери собственной квартиры. И с тех пор продолжал бежать. Где бы ни оказался. Даже здесь, в столице, куда занесла причудливая судьба.  Замедлив бег, Арсений перешёл на шаг, а вскоре и вовсе остановился. Это было обычное утро в крупном, шумном городе, который он скоро покинет. Затянутое облаками пепельное весеннее небо снова обещало злосчастный дождь, а он вдруг понял, почему бежал так бесконечно долго. И куда этот бег должен был его привести. Восстанавливая дыхание, он смотрел в спину стоявшего у забора. Антон нередко мерещился ему в случайных прохожих. Но это совершенно точно была его спина. Его привычные, слегка раздражённые затяжки — тот подносил сигарету к губам и выдыхал дым в туманный утренний воздух. Глядя на него издалека, Арсений думал о конечной точке своего бега. Где она? Разве не здесь? Разве не сюда он бежал всё это время? Так стоит ли продолжать бежать, если не взял ещё положенную дистанцию? Кому он должен был эти километры? Себе? Кому-то ещё? Откуда вообще взялось это «должен»? Разве он не в силах отказаться от всех обязательств, навязанных самим собой себе же? Антон вдавил бычок в крышку ближайшей мусорки и легко, небрежно бросил внутрь. Развернулся, сунув руки в карманы худи, и зашагал прочь от реки. Словно бы заметив на себе чей-то взгляд, он коротко взглянул на Арсения, будто не признав его, а потом встал, как вкопанный и вперил в него удивлённо-растерянный взгляд. На его лице расцвела улыбка. — Арсений! — поприветствовал он, когда они подошли друг к другу. — Я Вас не узнал. Пианист окинул себя взглядом: на нём были кроссовки, спортивные штаны и ветровка. — Вы бегаете? Арсений кивнул и достал телефон. «А Вы?» — А я… — задумчиво начал Антон, прочитав вопрос с экрана чужого телефона. — А я курю. И клянусь Вам, что задохнусь, если попытаюсь пробежать хотя бы оттуда до туда. С этими словами он развёл руками и обрисовал дистанцию, примерно равную четверти стадиона. Плечи Арсения дрогнули в беззвучном смехе, а улыбка даже обнажила ряд зубов. Антон присоединился, но довольно звучно, рассмеявшись в голос. — Рад Вас видеть, — сознался Антон и добавил: — А так… у меня скоро съёмки. Рано приехал, вот и слоняюсь без дела. Арсений принялся что-то набирать в телефоне. «Сколько у Вас ещё времени?» Антон взглянул на наручные и ответил: — Минут двадцать в запасе. Сказав это, он дожидался чужого ответа, снова набираемого в заметках. «Хотите кофе?» — Давайте, — охотно согласился Антон, хоть любителем и не был. Он прибегал к кофеину, только когда нуждался в трезвости, бодрости или прикрытии бессонных часов. А бессонных часов ему сегодня за глаза и за уши. Но с этим человеком готов был пить в принципе что угодно, будь то кисель, квас, молоко или обычная газировка.