Гортензия

Гортензия несколько дней лежала в темном холодном гроте совершенно одна. Ей не хотелось ничего – ни играть, ни гулять, ни путешествовать, ни даже есть. Иногда она забывалась коротким тяжелым сном без сновидений, который ненадолго прерывал ее сумбурные, печальные мысли. Но однажды Гортензию разбудил какой-то шум. Открыв глаза, она увидела одного из своих друзей-дельфинов. Бедняжке не хотелось никого видеть – сгоряча она хотела даже прогнать гостя, но подумав, решила, что он ни в чем перед ней не виноват – и просто сделала вид, что не заметила его. И он уплыл. Это привело ее в чувство. «Последний друг меня покинул! – с грустью думала девочка, сидя на небольшом камне – точь-в-точь как сидят обычные земные люди. – Видно, и ему стал противен мой ужасный вид!» Но не успела она и оглянуться, как увидела, что дельфин вернулся с целой стаей своих собратьев. Увидев свою потерявшуюся спутницу живой и здоровой, умные животные так обрадовались, что принялись резвиться вокруг нее, а один, самый любимый ее друг, которого она назвала Макс, чувствуя всю глубину отчаяния девочки, подплыл совсем близко и положил свою голову ей на колени – совсем как верный пес. Гортензии стало весело. «Разумные дельфины любят меня, хоть и я безобразна! Значит, я хоть кому-то нужна! Я должна всегда держаться с ними, и мне не будет одиноко. Ведь я и сама чем-то похожа на дельфинов! Жить среди людей я все равно никогда не смогу – но я буду всегда любить их и служить им, как сумею; а глупым рыбам абсолютно все равно, есть у меня хвост или нет! Если я родилась, то должна жить такой, какой меня сотворил Создатель, и, насколько это возможно, радоваться жизни!» Решив так, Гортензия вместе с дельфинами отправилась домой, в свой давно обжитый грот. Шло время. Жизнь Гортензии вошла в свое обычное русло. Она по-прежнему дружила с дельфинами, которые заботились о ней и всячески ее радовали: делились своей лучшей пищей, защищали от возможных опасностей и даже украшали ее грот прекрасными жемчужинами. Но девочка по-прежнему стремилась к людям. Узнав о своем уродстве, она перестала сердиться на них за то, что они так сурово обошлись с нею – напротив, их поступок стал ей понятен. «Я должна быть благодарна людям за то, что они бросили меня в море, потому что таким образом они спасли мне жизнь!» - думала Гортензия. Единственное, что безмерно огорчало ее – это разлука с любимой матерью. Каждую ночь снилась Гортензии ее семья, ее родной дом… Часто, по вечерам, она подплывала к берегу, где сидела несчастная леди Матильда и осторожно, чтобы не испугать ее, выплывала на поверхность, а ее мама думала, что это, должно быть, резвится дельфин. И хотя леди Матильда не могла подозревать, что эта большая рыба и есть ее якобы умершая дочь, горе ее озарялось лучом веры и надежды, что девочка жива и счастлива, ибо Гортензия силой своей мысли умела утешать людей, так же как мы – словами утешения. Каждую ночь она являлась матери во сне – иногда в виде прекрасной молодой девушки, иногда – в виде хорошенькой печальной русалочки, живущей на дне морском; часто они беседовали, и Гортензия рассказывала леди Матильде, как ей грустно и одиноко без нее. Любя людей всей душой, Гортензия подвергалась с их стороны серьезной опасности. Так, однажды она попала в рыбацкие сети и едва спаслась, разорвав их своими сильными ногами. В холодной рыбьей груди этого странного существа билось горячее, доброе и полное любви человеческое сердце. Невозможно сосчитать, сколько людей спасла Гортензия, вынося их на берег на своей спине, как это делают дельфины. Однажды она спасла от верной гибели 4-летнего малыша, который был в сознании – и потом рассказывал взрослым, что его вытащила из воды какая-то большая рыба. Одни решили, что это был дельфин, другие – что мальчик все выдумал – а его по счастливой случайности вынесло на берег волнами. А Гортензия продолжала – по мере сил – служить людям, ибо милосердие было для нее тем воздухом, которым она дышала, и в спасении чужих жизней видела смысл своей собственной. Это позволяло ей чувствовать себя человеком и быть по-своему очень счастливой. Так жила морская дева до 16-летнего возраста, пока не постигло ее еще более тяжкое испытание.