О проявлениях покорности

      Люцифер, когда-то содержащий у себя целый цирк, даже и представить не мог, что всего-то двое не самых падких на шутки подданных смогут его так развлекать. Сумбурности и сложности их отношений могут позавидовать только Его отношения с Раем.       Аластор и Вокс. Вокс и Аластор. Радио и телевизор. Прогресс и регресс. Консервативность и нигилизм. Новое видение против закреплённого, проверенного временем мнения. Холодность и увлечённость. Желание помочь и отторжение от мира сего. Равнодушие и зависимость. Они — антонимы, которые порой кажутся синонимами.       Владыка всё наблюдал, зная, что Аластор, полностью поглощённый Им (лишь бы не обращать внимание на своего надоедливого соперника), замечает это, но продолжает немую борьбу с вышеназванным. Он, несколько обделённый их вниманием, ничуть не расстраивается, поняв, что, возможно, пора накалить игру.       Сейчас самое время продолжить, когда почва их отношений начинает рыхлиться, становится настолько шаткой, что никто из них не способен на ней устоять в одиночку. Один, если не утянет другого, то упадёт сам. Аластор стоически терпит, а Вокс тревожно мечется.       Господин посмеивается. Вокс, безропотно исполняющий его волю всё это время, ненароком поставил себя под удар. И нет-нет, не под удар ангельской плети, которую он так страшился всё это время и продолжает боятся. Но увидеть всеобъемлющий страх, порождённый в сердце и распространяющийся на всю его суть, было просто умопомрачительно.       Люциферу самому казалось, что Он начинает сходить с ума. Аластор, сделавшийся таким душкой после последнего разговора на вечную тему их ролей в спектакле под названием жизнь, становившийся всё покладистее, как будто искреннее в процессе обычных бесед обо всём на свете, ему безоговорочно нравился. А Вокс, трепещущий в немом страхе, в ожидании наказания за свою оплошность, будоражил Владыку.       И вновь получалось так, что Вокс заставлял Господина трепетать от окутывающего соблазна, самого Греха Похоти в Его душе, а Аластор несколько остужал этот пыл, своим естеством напоминая о том, кто они есть, и что в их отношениях до сих пор существует некая черта.       Владыка имел достаточно терпения. Он в принципе не любил спешить, вспоминая неприятный опыт ещё там, на Небесах, когда Он не слишком долго раздумывал над своими желаниями, мечтами, за что и поплатился.       Однако именно сейчас слегка поспешить, подтолкнуть их двоих друг к другу — самый правильный вариант. Градация правильно созданных обстоятельств должна дать то, за чем наблюдать будет ещё более увлекательно!

***

      Вокс не понимал. Его окончательно унизили или поблагодарили от всей души?       Стоило ожидать чего-то такого подлого от Аластора. Если не благодарности, шанс получить которую был полноправно равен двадцати процентам из ста, то акта небольшой мести. И Аластор, твердолобый кретин, выбрал оба варианта.       Теледемон растворился в электроэнергии, по проводам перебираясь куда подальше от злополучного места. Щека побаливала, царапины горели, отдаваясь лёгкой болью, а в груди разрасталась самая настоящая злость. Впервые с момента последней стычки он действительно был разозлён на радиодемона.       Было и в этом что-то ностальгическое: словно они вновь вернулись к своим обычным стычкам и перепалкам, привычным не только себе, но и жителям многострадального Пентаграмм-Сити, когда их отношения не были настолько путаными, сложными, сумбурными, странными.       Вокс мог подобрать ещё дохрена синонимов, чтобы охарактеризовать ситуации и одного хвостатого ублюдка в частности. Причём таких слов, какие бы даже в Аду постеснялись произносить. И далеко не на одном языке.       Ещё и Люцифер так некстати ввязался в их отношения, похожие на хаотичное, причудливое сплетение нитей. Он, подобный искусному кукловоду, беспощадно дёргал за тонкие ниточки, с удовольствием наблюдая, как меняются настроения марионеток под его руками.       Щупальца Аластора безапелляционно цепляют за руки, за ноги, жёстко, но не слишком сильно давят, фиксируют запястья, лодыжки. За спиной образовывается ещё несколько тентаклей, готовые либо удовлетворить его фетиш на асфиксию, либо кинк на затыкание, либо всё вместе, окончательно показывая, кто хозяин ситуации. Аластор уверен в себе, неописуемо доволен, но в тоже время пытается быть искренним, чтобы его слова не звучали как очередная издёвка. По крайней мере, так думает Вокс, ведь благодарить есть за что.       Спокойная елейная улыбка, демонстрируемая Господину за ужином, становится заигрывающей ухмылкой. Аластор кажется прежним собой, когда на их шеях не болтались золотые цепи, а Вокс не чувствовал настолько мощного наваждения от одного лишь прищуренного взора радиодемона, от ощущения на себе его плотоядной ухмылки. Причём плотоядной в прямом смысле, ведь тот жрал всё в радиусе километра, что не успевало унести от него ноги.       В животе скручивался тугой ком из злости, тревоги, лёгкого, но весьма неправильного возбуждения и ещё чего-то. Вокс ненавидел всю суть этого треклятого оленя, одновременно пытаясь унять тремор в руках, безуспешно сжимая пальцы в кулаки, спрятанные за спиной. Понимание, что щупальца, магия Аластора, какая-то его часть прикоснулась к нему без желания навредить как такового, будоражило.       «Спасибо».       Такое простое слово вкупе с достаточно простым действием, а столько эмоций, чувств, ощущений… — Тяжело анализировать поступки того, к кому неровно дышишь, да?       Тихий змеиный шёпот, так и норовивший искусить на злодеяние. Его давящая, вытесняющая суть любого Оверлорда, грешника, другого демона аура. Нагнетающее присутствие существа, обладающего высокой концентрацией власти и силы. — Не понимаю, о чём Вы, Господин.       Его рука авторитетно ложится на плечо теледемона, пальцы сдавливают покрывшуюся электрическими мурашками кожу. Владыка, чувствует Вокс, ликующе улыбается, наслаждаясь шоу. — Знаешь, в чём заключается одно из главных отличий тебя от Аластора?       Теледемон хотел было открыть рот, чтобы упомянуть про покорность, но тут же одёргивает себя, ощущая, что этот ответ не верен. Люцифер, приблизившись почти вплотную, тихонько посмеивается у края экрана — там, где находятся аудиосенсоры. — Аластор на словах гораздо более правдив, чем ты, — с удовольствием объясняет Он. — Многие не безошибочно считают, что действия говорят гораздо больше слов, однако бывают исключения, когда мотивы поступков кристально чисты, в то время как слова насквозь пропитаны ложью.       Всё внутри Вокса враз охладевает. К рукам, так и заведённым за спину, не убранным, теперь уже очевидно дрожащим, прикасаются Его пальцы. Люцифер обманчиво мягко держит его за запястья, вынуждая отклониться чуть назад. — А бывают ещё более редкие исключения, когда ни слова, ни поступки ничего сказать не могут. Они противоречивы, сумбурны, неясны. И никто, кроме их инициатора, не в силах разгадать его мотивы. Не иронично ли?       Вокс замирает в неудобной позе, чувствует, как начинает сводить мышцы. Пиксельный взгляд мечется из стороны в сторону, не зная, за что зацепиться. Господин оказывается ещё ближе, ещё сильнее сдавливает его запястья одной рукой, а второй беззастенчиво, по-хозяйски игриво проводит кончиками пальцев от плеча до шеи, от шеи до низа экрана. — Так что же, — чуть ли не мурлычет Господин, довольный застигнутым врасплох, загнанным в угол, трепещущим от почти болезненного состояния, когда Его энергия беспощадно давит, едва ли позволяя свободно вздохнуть; Господин, пусть и чувствует, что демон под ним стоит из последних сил, давление не преуменьшает. — Мой вопрос останется без ответа? — Слишком много всего произошло, — через силу тихо, постно произносит теледемон, — а Аластор слишком загадочный, непонятный, увёртливый, странный… к тому же эгоцентричный, самолюбивый, нарциссичный мудак… ещё и упёртый, противный, упрямый и просто ту…       Внезапно и Его руки, и Его аура, и Его существо пропадает. Вокс с облегчением падает на колени, чувствуя, как Его эфемерная энергия, буквально душащая его всё это время, развеивается в воздухе. Вокс тяжело дышит, ощущая, как неистово сокращаются его мышцы и лихорадочно пробегаются импульсы по коже. — Я принял это за «да», — ухмыляется Владыка, и Его рука опускается на макушку Вокса, пальцы невесомо оглаживают основание горячих антенок. — Будьте сегодня оба в моих покоях в полночь. Оба. Готовые. — Будет, — Вокс, зная, что его дотошно пожирают взглядом, пристально следят за реакцией, считывают настроение, не смеет подняться с колен, не обладает смелостью взглянуть ответно и скрипит — прямо как Аластор! — сквозь помехи: — исполнено.       И Господин, удовлетворённо потрепав его по краю экрана, исчезает. Теперь Вокс полноправно ощущает себя униженным.

***

— В полночь.       Матерное проклятие этого ебучего Дворца, Люцифера с его мудрёными кинковыми заигрываниями и всего рода адского проглатывает подушка. Аластор смотрит на него вопросительно, а затем задумчиво хмыкает. Наверное, тушуется, поджимает свои дурацкие уши, хвост, ещё что-нибудь. Вокс всё равно не видит, желая скорее задохнуться в подушке, чем смотреть на ненавистного соперника/товарища по несчастью. — Ты именно этим так озабочен?       Вопроса Вокс не ожидал. Да и ответа в целом. Он отнимает лицо от подушки, смотрит на Аластора как никогда заёбано, не видя смысла играть при нём. Аластор, расслабленно закинув ногу на ногу, убрав руки за голову, распластавшись на кровати как в гамаке, смотрел на него с невинным любопытством, будто послание адресовано одному только Воксу. — А тебе что же, плевать? — осторожно интересуется он, не ожидая, что приветливая полуулыбка расширится до полноценной, обаятельной и симпатичной улыбки: — Ал… Аластор? — Нет, не плевать, но, — Вокс готов поспорить, что это ебучее чучело имеет способность улыбаться ещё и глазами, сердцем, своей грёбаной душой, — а что же, мы разве можем повлиять на события? На Его решения? На Его волю? На Его желания?       Теледемон смотрит на радиодемона так долго, что тот вопросительно склоняет голову, продолжая в извращённом экстазе, в котором рассуждал об их положении ранее, лыбиться. Теледемон поражённо выдыхает, не глядя достаёт из кармана брюк пачку сигарет и также не глядя вскрывает упаковку. — Только посмей здесь начать курить, — а вот это прозвучало действительно угрожающе; Аластор недобро сощурил глаза, выразительно смотря то на сигареты, то на недруга. — Посмею, — вдруг жёстко чеканит Вокс, с злобной кривой ухмылкой поджигая сигаретку, — может быть, у тебя мозги прочистятся. И ты перестанешь мне тут заливать, что смирился со своим положением и тебе не наплевать на Его больные желания. Ещё скажи, что ты, О Великий И Могущественный Радиодемон, хочешь самолично их все переисполнять. Мне потом, знаешь ли, будет, что Валу и Вел рассказать. — Сомневаешься во мне? — Как Ева в Воле Божьей. — Она не сомневалась. — Но плод вкусила. — Её совратили. — Тебе разве не похуй? — А тебе?       Бессмысленный спор резко оборвался. Вокс, превратившись в электричество, метнулся к окну и за секунду оказался напротив него. Аластор внимательно смотрел за тем, как его враг отворяет то, как кладёт локти на подоконник, как делает первую затяжку, как выдыхает бледно-розовую струю навстречу вечернему прохладному воздуху.       Теледемон не хотел признавать, но от этой бестолковой словесной перепалки ему… полегчало? Опять он невольно вспоминал все их стычки до, вербальные и невербальные посылы, действительно осознавая, что скучает по времени, когда они могли преспокойно слать друг друга нахуй, вместе с тем разрушая район, где выпало несчастье оказаться — не им, конечно же — жителям этого района.       Аластор, потеряв интерес, обратно лёг на кровать, вновь посмотрел в потолок.       Вокс пытается говорить обыденно, так, как будто ничего за рамки вон выходящего не случилось; Вокс удивляется, и его пиксельные брови забавно подскакивают верх, а красные глазницы расширяются, отчего голубые зрачки становятся почти невидимыми; Вокс превращается в электричество, знаменуя конец дурацкого спора; Вокс курит в открытое окно, делает глубокие затяжки, а между его пальцев тлеет сигарета; на правой щеке Вокса хорошо заметны свежие царапины.       Бессмысленный спор, бессмысленные стычки — бессмысленный конец. Как глупо. — Так и что же, — вдруг продолжает теледемон, не смотря на собеседника: — ты реально заделался Ему в услужливые наложники и будешь исполнять всё, что Он скажет? — Несколько странно слышать упрёк в свою сторону от того, кто не стеснялся ластиться ему в ноги, — звучит как не то очередная издёвка, не то весомое осуждение. — Я делал это, потому что не хотел лишиться головы, — отвечает ему Вокс раздражённо, крепче сжав пальцами сигарету, — а тебе, кажется, было без разницы, чего лишаться.       «Спина болит». — Но не гордости.       Вокс резко оборачивается к радиодемону, смотрит прямо на него. Аластор равнодушно глядит в потолок, покачивая ногой на весу, а улыбка его принимает какое-то печальное подобие прошлой очаровательной себя. — Если Он захочет, то лишит нас и гордости, и чести, и собственных желаний, и всего, что делает нас самими собой, — вновь тянет Аластор безучастно, так, будто его это не касается.       Лёгкие помехи, на секунду исказившие пространство вокруг, выдают его внутреннее беспокойство, несогласие, нежелание, злобу. Вокс горько ухмыльнулся, отвернулся к окну, опять затягиваясь.

***

      Близилось время полуночи. Теледемон нехотя поднимается с кровати. Радиодемон не спешит.       Вокс смотрит на себя в метровое зеркало, пытается убедить, что пока что выбора нет. Чем быстрее, тем лучше. Ему всё равно придётся. Он все равно не отвертится. Если не сейчас, то позже. Если не добровольно, то принудительно.       Это было ужасное ощущение совершенной безысходности, словно он — одна из востребованных шлюшек Валентино, шестёрка какого-то большого и грозного папочки, которому перечить равносильно подписанию самоубийственного приговора, или порабощённая многострадальная душенька.       Рядом слышится шелест сбрасываемой одежды. Аластор, чья широкая улыбка шла в контрастный разлад с общим видом, медленно, нарочито неторопливо развязывает галстук-бабочку.       Вокс аналогично неторопливо стягивает с себя жилетку.       Он, конечно, раньше обращал внимание на схожесть их стиля одежды, каких-то определённых элементов, но аккурат сейчас это особенно сильно бросалось в глаза. Сюртук с порванными полами и идеальное чистое, выглаженное пальто сверху, какая-нибудь простенькая жилетка в чёрную горизонтальную или вертикальную полоску, рубашка у одного в тёмно-красных тонах, а у другого — в холодно-синих, брюки похожего покроя.       Вокс нагло соврал, если б сказал, что, будучи увлечённым Аластором, не позаимствовал некоторые его дизайнерские решения, попытавшись смешать их со своим официально-деловым стилем. — И кто кому подражает? — Аластор без своего привычного сюртука смотрит на соперника с притязательной, наигранной ненавистью, в то время как во взгляде так и плещется довольство. — Ты не выкупал монополию на весь официально-деловой стиль, поэтому не выёбывайся. — У меня хотя бы есть совесть так нагло не присваивать чужой авторский стиль. — Авторский стиль, который носили все поголовно в ХХ веке. Или, — Вокс, расстёгивая рубашку, глядит на него с вызовом: — ты ведь сожрал всех выходцев из этой допотопной эры, да? — Как-то слишком много авторитета и чести для чайника, сплошь наполненного чистой воды графоманией и не имеющим ни капельки вкуса, — произносит Аластор, с сардонической издёвкой сощурив глаза, продолжая выжигать из Вокса последние остатки гордости, надменно и демонстративно лучезарно улыбаясь. — Ты знаешь, что такое чайник!       Теледемон в театральном жесте разводит руками, а потом важно упирает их в бока, смотря на радиодемона, который только и сделал, что скинул сюртук на постель, не снимая остальную одежду. Вокс вскидывает бровь в непонимании, слегка выгибаясь навстречу, а потом резко осознаёт.       «Спина».       Теледемон недолго раздумывает над решением: снова отворачивается к окну, снова берёт оставленную на тумбочке пачку сигарет, якобы раздумывая (и действительно задумавшись), успеет ли он выкурить ещё одну и вместе с тем избавиться от запаха табака. Нервы ни к чёрту в последнее время.       Непреднамеренная солидарность ли, опять жалость или опять сочувствие, а, может быть, обычное нежелание, подпитывающее до боли неприятное осознание. Они оба не должны быть здесь, не должны перед друг другом представать в таком виде.       Аластор, пытаясь удержать спадающую лучезарную улыбку до свирепой ухмылки, слегка ёжится, ощущая тонкий слой прохлады на коже, смотрит туда, куда направлен взгляд противника. И Вокс внезапно поднимает руку, всё также не поворачиваясь, и из беспорядочных искорок на кончике пальца складывается:

«23:56».