Лягушка

      Снег падал медленно, точно в замедленной съемке, опускаясь на уже припорошенную землю, покрывая её вторым, пушистым и мягким, слоем. Вокруг было настолько бело, что глаза резало от непривычно-яркого цвета.       Для Ла-Пуш огромные массы снега, выпавшие с начала декабря, и увеличивающиеся с каждым новым днем января, были несвойственны. Обычно зима здесь была промозглая, дождливая, утопающая в лужах и замерзшей воде, а снег покрывал лишь верхушки гор глубоко в лесу.       В этом году все было иначе. По всюду возвышались разномастные снеговики, слепленные местной детворой, подростки катались на лыжах и санках, рассекали по замерзшей речке на коньках. Во дворах проходили настоящие снежные баталии, увлекающие не только детей, но и их родителей.       Зима пришла резко, неожиданно и, кажется, не собиралась уходить. Этот контраст убивал, растворял в злобе и внутренней агрессии. Все вокруг бурлило, жило своей привычной жизнью.       Все было как обычно, как всегда. Только в её жизни все теперь было слишком медленно.       Она сама была слишком медленной.       Изморозь покрывала тонким кружевом окно в кухне, полностью забирая на себя её внимание, привлекая причудливыми узорами.       - Я не хочу, чтобы он приходил. — Голос тихий и, кажется, немного хриплым, будто бы она ещё не отошла ото сна. Аманда Ланкастер замирает около кофе машины, крепко сжав рукой кружку, делает глубокий вдох, и оборачивается, натянув на лицо улыбку.       Ей было тяжело, кажется даже тяжелее, чем всем остальным. Пережитый стресс отразился на лице новыми морщинами и залегшими под глазами синяками. Она словно постарела на несколько лет, хотя с момента происшествия с девочками прошло чуть больше месяца.       Тридцать четыре дня, если точно.       Ровно тридцать четыре дня назад она едва не потеряла свою дочь.       - Теона, детка… Ты же у меня умная, ты все понимаешь. Мы потратили почти все там, в больнице. — Женщина присаживается на пол, становясь на колени перед дочерью, аккуратно проводит руками по её, ставшим слишком острыми, коленкам и оставляет легкий поцелуй на руке. В груди саднило и сердце едва ли не разрывалось на куски, ей хотелось забрать всю её боль, оказаться на месте дочери. Сделать что угодно, лишь бы Теона, её маленькая Теона, не сидела сейчас перед ней в инвалидном кресле, словно разбитая кукла.       - Я справлюсь сама.       - Пожалуйста, Теона. Тебе нужен уход, нужны массажи.       - Но не от него.       - Ты просто маленькая, упрямая девочка. — Аманда встает, смахивая со щеки скатившуюся слезинку. — Мы не в той ситуации, чтобы перебирать. После этого происшествия нам с отцом нужно отработать пропущенные смены и брать дополнительные, чтобы залатать дырки в бюджете. К тому же, в понедельник началось обучение, Пол вполне сможет помочь тебе с занятиями.       - Мы с тобой, видимо, говорим про разных Лейхотов. Тот, которого я помню, не мог написать собственное имя без ошибок.       - Ты вредничаешь. Когда я была в твоем возрасте, я бы умерла от счастья, ухаживай за мной такой парень как Пол.       - Ты в семнадцать тоже сидела на инвалидном кресле? — Опускает руки на колеса, проезжая вперед и задевает стоящий рядом стул, с грохотом падающий на пол.       - А говоришь, что справишься сама. — Стул возвращается на свое место и Аманда опускает руки на плечи дочери, оставляя невесомый поцелуй на затылке. — Ничего не вспомнила?       - Нет, мама. Тебе пора, иначе ты опоздаешь, и доктор Каллен тебя отшлепает. Или это и есть твое тайное желание? — Хохочет, замечая покрасневшие щеки матери. — Что, я угадала? Отец будет в бешенстве.       - Маленькое чудовище. Куда катится мир, моя милая и добрая Теа превратилась в монстра. Что дальше? С неба вместо снега будут падать леденцы? Олени начнут танцевать румбу? — Голос стихает по мере удаления в коридор.       Теона молчит, продолжая сверлить взглядом окно, переваривая в голове собственные мысли.       - Завтрак на плите, придет Пол обязательно поешьте. И не забудь про лекарства. — Мама, в большой вязанной шапке и укутанная в красный шарф, показывается в кухонном проеме. — Дверь закрою, я ушла. Люблю, люблю.       Входная дверь хлопает, шины мягко шуршат по гравию, сообщая, что машина отъехала от дома.       Спина неприятно саднит, словно напоминая о произошедшей травме и Теона хмурится, недовольно поджимая нос. Пальцы крепче сжимают коляску, и она медленно, стараясь не задеть стоящие предметы, выезжает в гостиную, где по телевизору идёт утренний выпуск новостей.       Её жизнь изменилась, её тело изменилось, даже дом, в котором она жила изменился.       Отец сделал все, что было в его силах и даже больше. Он убрал порожки, лишнюю мебель, любые препятствия, которые могли помешать дочери свободно передвигаться по первому этажу дома. Отец проводил колоссальное количество времени в больнице, когда она там лежала, лично делая массажи, электротерапию и уколы, ежечасно контролируя состояние дочери. Надеясь, что к ней вернется не только подвижность в ногах, но и память.       Память.       Теона до сих пор поражалась тому, как ей удалось обвести их всех вокруг пальца, соврать об амнезии. Когда спустя неделю пребывания в больнице она пришла в себя первым и самым важным вопросом было, что именно заставило их спрыгнуть в бушующий, холодный океан.       Деббора молчала, она будто ушла в себя, замкнувшись где-то внутри, не издавала даже звука, перестала вести любые социальные сети и почти впала в истерику, когда на пороге её палаты появился Сет Клируотер. С того самого дня она не проронила ни слова, а квилет более не появлялся в поле её зрения.       Теона писала ей каждый день. Пальцы её все еще немного подрагивали, но слушались уже лучше. Дебби отвечала сразу, точно эти сообщения были её единственной отрадой. Перед Рождеством, когда только её выписали на домашнее лечение, Теа предлагала Майерс погостить у неё, но блондинка отказывалась, не желая больше пересекать территорию резервации.       «Ты в норме?»       Стук в дверь отвлекает от телефона и тот едва не выпадает из подрагивающих рук.       Сердце пропускает удар. Она прекрасно знает кто пришёл, и совершенно не хочет, чтобы он был здесь.       Чтобы хоть кто-то из них был здесь.       В голове мелькает идея не открывать дверь, сделать вид, что её здесь нет, подождать пока он уйдет. Но, что-то подсказывает, что он не уйдет.       Останется и будет ждать до последнего.       Два поворота замка, в звенящей тишине дома, звучат словно набат. Ей приходиться отъехать назад, чтобы была возможность отворить дверь.       - Доброе утро, Теона. — Пол Лейхот в кожаной куртке, припорошенный снегом, занимает собой почти весь дверной проём. От него пышет жаром и Теа чувствует это даже на расстоянии.       - Доброе утро, Лейхот.       - Как ты? — Снимает куртку, отряхиваясь от снега, запирает за собой дверь. Он старается не смотреть на неё, пряча взгляд, словно чувствует себя виноватым.       Хотя, если быть честным, он и был виноват.       - Замерла в ожидании твоего прихода, от нервов вон, даже ноги отказали. — Ланкастер разворачивается, отъезжая в кухню. Живот предательски урчал, требуя завтрак.       - Шутишь, это уже хорошо.       - Какие шутки, ноги и вправду отказали. Завтрак?       - Вафли с омлетом? — Квилет принюхивается, отчего крылья его носа раздуваются. Теона дергается, словно от удара током. — Я подогрею. — Он старается не обращать внимание на её отрешённость и витающее в воздухе презрение, подогревает завтрак, параллельно делая две порции капучино.       Ланкастер молчит, вновь рассматривая пейзаж за окном. Так, словно её эта ситуация совершенно не касается, так, словно её здесь совершенно нет.       - Тебе нужно есть, Теона. Лекарства нельзя принимать на голодный желудок. А этим, — он указывает острым концом вилки на куски омлета, которую девушка целенаправленно размазывала по тарелке, — ты только вынуждаешь меня покормить тебя с ложечки.       - Твоя эротическая фантазия?       - Не пытайся заговорить мне зубы, если не хочешь нормально говорить — ешь молча, но твоя тарелка должна быть пуста. — Квилет дожевывает вафлю, запивая её сладким кофе и ухмыляется уголком губ, едва заметив, как сильно перекосилось лицо нареченной от его слов.       - Как скажешь, мамочка. — Теона продолжает есть в молчании, жуя омлет с таким лицом, будто бы он нанес ей кровную обиду.       Пол поддерживает затянувшееся молчание, внимательно изучая каждую черточку лица, каждый жест, словно боясь, что она растворится, что он снова может её потерять. Он прекрасно помнил каждый день, каждую секунду, которую она провела в стенах больницы. Казалось, будто бы его жизнь — больше не его, словно он перестал существовать, замер в ожидании вердикта. Сердце разбилось и склеилось заново, развалилось на маленькие куски, вновь собравшись воедино. Слова Карлайла Каллена звучали в голове как заевшая пластинка, точно были выцарапаны чьими-то когтями в самой подкорке:       - Она жива, пришла в себя и это самое главное. Ей потребуется тяжелая и длительная реабилитация, и возможно, она не сможет до конца восстановится. Ноги чувствительны, но не подвижны, и есть вероятность, что она так и останется в инвалидном кресле.       Ему было плевать. Было абсолютно безразлично, сможет ли она вновь ходить — он готов был носить её на руках до конца своей жизни. Главное, что она была жива. Неделя, проведенная ею в реанимации, была самой страшной в его жизни, в ту неделю он, впервые на своей памяти, молился.       Молился всем тем богам, которых только мог вспомнить. И, если бы ему предложили отдать свою жизнь вместо её он бы, непременно согласился. Он бы отдал что угодно, лишь бы она была жива.       - Посмотрим фильм?       - Как хочешь, Лейхот. Поверь на слово — я не сбегу. Хотя, возможно, повешусь на поясе от халата. — Теона складывает грязную посуду на колени, затем перемещая её в посудомоечную машину.       - Я включил Один дома. Аманда говорила, что где-то есть чипсы, захвачу их, колу и вернусь.       Пол Лейхот раздражал её не только своим присутствием, но и голосом, видом, запахом.       Её раздражало то, что Пол Лейхот мог без ограничения передвигаться по дому.       Раздражала собственная медлительность.       - На диване удобнее. — Он легко подхватывает её под коленки, самостоятельно закидывая её руку себе на плечо. — Легкая, как пушинка. — Голос, раздавшийся прямо над ухом, тихи и глубокий, вызывает волну мурашек по телу, но она списывает это на неожиданность. Лейхот опускает её на диван, укутывая теплым пледом словно в большой кокон. Теона поправляет рукава халата, пряча слишком уж исхудавшие кисти, немного ерзает на месте, устраиваясь поудобнее.       - Тебе сказали, что я не совсем беспомощная?       - Мне приятно о тебе заботится. — Садится рядом, прикасаясь своим плечом к её. — То, что я тебе тогда сказал… Я был просто зол. И ревновал. Очень сильно ревновал. Я люблю тебя.       - Твоя болтовня отвлекает меня от фильма. — Ей совершенно не хочется говорить о чувствах. О его чувствах, её чувствах. О чьих-либо чувствах.       Единственное, чего она желала — вернуть время вспять и никогда не приезжать в Ла-Пуш.       Они молча смотрят первую часть знаменитого фильма, и лишь изредка она ощущает на себе взгляды квилета, но во время второй, едва Кевин добирается до Нью-Йорка, Пол не выдерживает:       - Так ладно, время массажа. Где все мази?       - В моей комнате, на столе. — Брюнет кивает, исчезая на лестнице. Его тихие шаги раздаются сверху, слышно открывающуюся дверь, затем вновь лестница и Лейхот, с двумя банками в руках возвращается в гостиную, усаживается на подушку возле дивана он аккуратно распутывает одеяло, немного откидывая подол халата в сторону, стягивает с её ног теплые носки и опускает ступни себе на колени. Это действие кажется Теоне настолько интимным, что щёки её мгновенно краснеют, но она продолжает смотреть, поражаясь тому, насколько хрупкой и бледной кажется её кожа в его горячих и больших ладонях.       Мазь оказывается холодной, и она недовольно ежится, слегка сжимая пальцы на ногах.       - Что ты чувствуешь?       - Ты меня пиздец как раздражаешь. — Его громкий смех больше походит на собачий лай, она впервые видит Лейхота с настолько широкой улыбкой.       - Такова твоя злая участь, бейби Ти. Так что, в твоих интересах, побыстрее вновь начать ходить, чтобы я наконец-то перестал докучать тебе своим присутствием. Если, конечно, это не твой коварный план.       - Коварный план?       - Соблазнить меня и заманить в свои оковы.       - Если тебя соблазняют девушки в инвалидных креслах — у меня для тебя дурные вести, Лейхот. К тому же, разве мне нужно было тебя соблазнять? Мне кажется это ты за мной увивался.       - Маленькая, злобная ведьма. Почему же я так тебя люблю?       - Потому что, ты — идиот. Я тебе ещё в школе об этом говорила.       - Не боишься, что я откушу тебе язык?       - Или проглотишь целиком, как большой серый волк проглотил Красную Шапочку? — Пол поднимает голову, сверля её взглядом своих темных, почти черных глаз.       Теона не имеет понятия, что у него внутри, но, отчего-то ей становится не ловко.       - Как твоя память? — Прокашливается, словно отходя от длительного сна.       - А что с ней?       - Ты что-то вспомнила? Ну, что-то из того, что случилось в тот день?       - С чего ты взял, что я что-то забывала?       - В каком смысле?       - В прямом. Мне нужно было забыть, как Сет превратился в волка, по размерам догнавшего бычка? Или как целая стая таких же волков гнала нас по лесу, словно косуль на охоте? О, или может быть, мне нужно было сказать шерифу правду? Чтобы помимо самоубийц меня записали ещё и в психически больные? — Лейхот замирает и, кажется, даже не дышит, продолжая прожигать её глазами.       - Теа…       - О, а может мне нужно было рассказать о том, как кучка парней выставляла меня и мою подружку идиотами, в конечном итоге принудив к прыжку в океан?       - Теа…       - Ну, а в конце, пожалуй, стоит рассказать о том, что парень, бегающий за мной почти год — огромный, мать его, серый волк? По-твоему, я об этом должна была рассказать шерифу?       - Теа, послушай пожалуйста. Я не мог сказать, понимаешь? Сначала не мог, эта тайна племени, которую мы храним и передаём её от отца к сыну. Никто из посторонних не может знать об этом. Но потом… Потом, когда ты перестала быть для меня кем-то посторонним, я просто не посмел, понимаешь? Я боялся, боялся, что ты, и так сторонящаяся меня, окончательно испугаешься, сбежишь. Я хотел подобрать подходящий момент.       - Ну Сет тут явно справился лучше.       - Сет дурак. Он свое получил и получит ещё не единожды. Мне жаль, что с вами это случилось, мне жаль, что вы обе пострадали и мне жаль, что я не могу этого исправить. — Пол наклоняется вперед, прижимаясь лбом к её коленям, обхватывая ноги руками, пытаясь согреть в объятьях. — Прости меня, девочка моя, пожалуйста. Я такой идиот.       - Я никому не расскажу, если ты переживаешь об этом. Ничего более я тебе обещать не могу. Можешь уйти прямо сейчас.       - Я люблю тебя. Мне плевать, чувствуешь ли ты тоже самое ко мне или нет, больше я не допущу таких ошибок. Я хочу, чтобы ты знала, что я всегда рядом, слышишь меня? Ты всегда можешь на меня положиться. Всегда.       Теона молчит, вновь погружаясь в просмотр телевизора, пытаясь абстрагироваться от произошедшего разговора.       Надеясь смириться с мыслью, что парень, ухаживающий за ней превращается в огромного волка, обрастает шерстью, становясь животным.       Надеясь смириться с мыслью, что все страшилки оказались правдой.