musique

темные локоны молнией в напряжении отходят по теплому старому свитеру. кошкой заискивает и жмется, выпрашивает побольше ласки. минджон плавится без остановки, ладошками искусными ведет по изгибам чужого тела и тихо-тихо приговаривает, что любит боле "ночной серенады" моцарта, да шепчет так, будто скорее напевает колыбельную. даже слова ее - музыка. старшая веки потяжелевшие разом опускает и молчит, только дыханием кожу обдает. - " а ты меня? кошмарно долго от тебя этого не слышала. " - и ответа никакого не получает. голову крутит и взглядом анализирует - джимин совершенно точно не спит, то ли придуривается, то ли говорить сил нет. хоть бы кивнула. минуты растягиваются в нескончаемые часы. джимин наконец глаза разлепляет и ищет ими другие - все смертельно влюбленные. - " а я не знаю. " - мышцы каменеют в секунду. как это? разве так бывает? она ведь целует совсем нежно, заботится в точности искренне и мурчит доверительно. гитара пылится в углу и тоскует в ненужности еще до августа. солнце больно щипает за зрачки, встать и поправить шторы никакой воли не хватит. вокруг хлам да и только - коробки из-под заказной пищи, что в горло не лезет ни при каких обстоятельствах, одежда валяется у подножия постели, а самый главный бардак не убирается из головы. музыка давным давно не пишется, мысли - собаки голодные, кусаются мучительно, копаются в извилинах и пытаются сожрать последнее, даже гнилое. разве человек способен так заглядывать в глаза и бессовестно бережно ладони гладить, а внутри, где-то на грани сердца с душой, вовсе любви не ощущать? держала рядом, кормила плоть отрадными речами, со всем вниманием выслушивала текста песенные, что откровенно ей посвящались, а теперь взяла и бросила, как щенка бесполезного. в груди щемит особенно больно. органы давит, ребра выламывает и выкручивает, что последнее оставшееся черствеет, а думы чертиками все лезут и лезут. забыть бы и выкинуть в мусорный бак, только вот 4 года срок отнюдь не ничтожный, во всяком случае для минджон.