Хирург

— Я могу вас заверить, что он мертв, — сказал младший. — Потому что я пристрелил того бесового сына. . *** Ли и Хван стекали потом в машине, а с кондиционера на них еще и дуло теплый воздух. Они уже десять минут стояли в пробке, но в машине не становилось прохладнее. — Налогоплательщики получают то, что заслуживают, — отозвался Минхо. - А это авто - куча металлолома. Хван выключил кондиционер и опустил оконные стекла. Внутрь ворвались запахи раскаленного асфальта и выхлопных газов. Из него градом катился пот. Он не мог понять, как Ли мог сидеть в пиджаке. Свой он сбросил сразу, когда они вышли, и их объял жаркий воздух. Он был уверен, что Ли должен чувствовать жару, потому что заметил капельки пота, выступившие над его верхней губой. – С ним что-то не так, – сказал он. — Что-то не хватает в спектре эмоций. – Он же хирург травматологического отделения. Он научился сохранять хладнокровие. — Есть хладнокровие, а есть лед. Два года назад его привязали к кровати, изнасиловали и чуть не выпотрошили. А он так спокойно об этом говорит. Это меня удивляет. Хван остановился на светофоре и смотрел на скопление автомобилей на перекрестке. С шеи пот стекал на спину. Ему плохо думалось в жару. При высоких температурах он становился вялым и бестолковым. Ему хотелось, чтобы лето как можно скорее кончилось, он стремился к прохладе первого зимнего снега… - Эй, - сказал Ли. – Ты меня слушаешь? — Он очень сдержан, — наконец сказал Хван. «Но не ледяной», — подумал он, вспоминая, как дрожала рука Джиссона, когда он отдавал фотографии женщин. *** Уже сидя за своим рабочим столом, Ли потягивал прохладный круг и еще раз перечитывал статью «Люди со скальпелями», которую несколько недель назад напечатали в «Бостон Глоубе». В ней говорилось о трех бостонских хирургах, об их победах и трудностях, о проблемах, которые случаются в работе. Фотография Хана получилась самой красивой. Не только лицо было привлекательным, привлекал внимание и его взгляд — такой гордый и прямой, словно он бросал вызов фотокамере. Его фото, как и статья, лишь усугубляли впечатление, что этот парень контролировал собственную жизнь. Ли отложил статью и задумался над тем, сколь ошибочным может быть первое впечатление. Как легко удается скрыть боль за улыбкой, за поднятым подбородком. Тогда он развернул другую папку. Глубоко вдохнул и еще раз прочел отчет полиции Саванны по делу Ли Рена. Ли совершил свое первое известное полиции убийство, еще когда являлся студентом медицинского факультета университета Эмори в Атланте. Жертвой была Дора Чикконе, двадцатидвухлетняя аспирантка того же университета, чье тело нашли привязанным к кровати в ее квартире за пределами студгородка. Во время вскрытия в крови обнаружили остатки сильного транквилизатора рогипнола. В квартире не зафиксировали никаких признаков незаконного вторжения. Жертва пригласила убийцу к себе домой. Когда Дора потеряла сознание под действием транквилизатора, ее привязали к кровати нейлоновой веревкой, а рот заклеили скотчем. Сначала убийца изнасиловал ее. Тогда порезал. Во время операции она была еще жива. После того, как окончил экзекуцию и забрал свой сувенир, убийца совершил coup de grace, глубокий порез на шее, слева направо. Хотя полиция получила ДНК убийцы из его спермы, у них не было других зацепок. К тому же расследование усугублялось тем, что Дора Чикконе любила громкие вечеринки, частенько посещала местные бары и нередко приводила домой едва знакомых мужчин. В ту ночь, когда она умерла, Дора привела домой студента-медика Ли Рена. Однако его имя не попадало в поле зрения полиции, пока не убили трех женщин в Саванне, в двухстах милях от Атланты. Наконец удушающей июньской ночью убийства прекратились. Хан Джисон, главный интерн хирургического отделения больницы «Риверленд» в Саване, очень удивился, когда кто-то постучался в его дверь. Он открыл и увидел на пороге Ли Рена, одного из подчиненных ему интернов. Ранее в тот день в больнице он отколотил его из-за ошибки, которую он допустил, поэтому сейчас интерн пришел, чтобы извиниться и искупить свою вину. Мог ли он зайти и поговорить об этом? За чаем они обсудили работу Рена в интернатуре. Все его ошибки, пациентов, которым он мог навредить из-за своей халатности. Он не смягчал правды, говорил так, как есть: он плохо выполнял свою работу, и ему не разрешат закончить хирургическую интернатуру. В какой-то момент Сон вышел из комнаты в туалет, а потом вернулся, чтобы допить чай и продолжить разговор. Когда он очнулся, его, голого, нейлоновой веревкой уже привязали к кровати. В отчете полиции в ужасных подробностях описывался тот ужас, который был далее. Фотографии Джиссона, которые сделали в больнице, показывали парня с испуганными глазами, синяками и подпухшей щекой. То, что Ли увидел на этих фотографиях, было подведено одним общим словом: жертва. Однако это слово отнюдь не относилось к сильному человеку, которого он видел сегодня. Сейчас, перечитывая показания Хана, он вспоминал его голос. Слова уже не принадлежали незнакомой жертве, это были слова парня со знакомым лицом. «Я не знаю, как мне удалось высвободить руку. Мое запястье поцарапано, должно быть, я как-то вытащил его из веревки. Извините, но эти воспоминания немного затуманились в моей голове. Я только помню, как потянулся к скальпелю. Я знал, что должен взять его из подноса. Должен перерезать веревку, пока Рен не вернулся. Я помню, как скатился на край кровати. Перегнулся, упал на пол и ударился головой. Тогда я попытался найти пистолет. Папин пистолет. После того как убили третью жертву, отец настоял, чтобы я держал его при себе. Я помню, как запихнул руку под кровать. Схватил пистолет. Помню, что слышал шаги из другой комнаты. Тогда… я не уверен. Пожалуй, тогда я выстрелил. Да, думаю, я выстрелил. Мне сказали, что я сделал два выстрела. Наверное, так оно и было».