неделимое

Монополия — это прекрасная игра для семьи, друзей, милая и добрая, чего коварного можно ждать от настолок? Это же прекрасный вариант провести время с близкими и родными людьми, посмеяться, пошутить… Именно так и говорит Соня, когда тащит Глеба в гости к братьям, чтобы как раз-таки сыграть в монополию. И сначала он думает, да действительно, что же может пойти не так? Простая настолка, период проверок — суровых и жестоких — от Олега и Саши он уже прошел, теперь с Шепсами у него весьма и весьма приятельские отношения (он даже выступал в роли советчика и помощника для Олега, когда тот записывал свои треки, а это, между прочим, дорогого стоит). Так что Глеб не видит никакой причины для волнений. Вообще никакой. Они покупают бутылочку вина, так, чисто символически пригубить на четверых, пирожных к чаю, который Саша — Глеб помнил — заваривал как бог, и заваливаются к братьям Сони. О том, что его прекрасная, дорогая и очень любимая жена ему напиздела, Глеб понимает не сразу, но достаточно скоро — после первого круга. Потому что Монополия — действительно милая, добрая семейная игра первые… Минут пять? А дальше вы уже как-то начинаете забывать, что вы милые, добрые, что вас в целом связывают какие-то семейные узы… Собственно, Глеб понимает это очень просто: Соня своими красивыми, изящными, наманикюренными пальчиками забирает Кутузовский проспект, а Саша смотрит на нее, как на главного врага своей жизни. — Вот ты сука. — Ну что ты дорогой, не стоит так расстраиваться, может, тебе повезет с Арбатом. — Вот ты сука. Казалось бы, что такого с Кутузовским проспектом… Дальше несколько кругов все идет достаточно мирно, они забирают какие-то улицы, у Глеба почти складывается оранжевая, для полного комплекта с Вавилова и Рублевским шоссе ему не хватает Рязанского проспекта. Он у Олега, и Глеб на него подозрительно косится, то и дело постукивая пальцами по столу. — Олег, вот давай договоримся… — Я отдам тебе Рязанский за Пушкинскую. — Так быстро? — У него есть какая-то тактика, и он ее придерживается. — Он придерживается ее каждую игру! — И выигрывает! — Глеб, так что? — Черт с тобой, Пушкинская на Рязанский, продано. Олег довольно пригребает к себе Пушкинскую, трепетно откладывая ее к площади Маяковского, а Глеб радостно потирает руки, сразу же отсчитывая сам себе деньги на несколько домиков. Он становится первым монополистом, довольно хихикает, делая вид, что он вообще не замечает двух гневных взоров от старших Шепсов. Как говорилось в одной песне, не нужно хлопать глазами. А дальше перестает складываться все. Соня сидит с двумя розовыми улицами и Кутузовским проспектом, Саша сидит с двумя зелеными улицами и зачем-то купленным Варшавским шоссе, Олег продолжает трепетно смотреть на две имеющиеся у него красные улицы и вожделенно — на Тверскую, которая все еще в банке. Желтые между собой поровну разделили Шепсы, и договариваться между собой они явно не планировали. Глеб ставит домики, любовно вздыхает смотря на них, но пока ему категорически не везет — какое-то экстрасенсорное чутье (или что там наколдовали колдуны ебучие) позволяет им раз за разом его эти домики обходить. Зато на три Глебовские железные дороги все попадают частенько — лавехи мутятся, дома покупаются. И все идет спокойно, и вино выпито, и пирожные съедены, но затем Саша — наконец-то — покупает Малую Бронную и радуется как ребенок. Даже со стула вскакивает, довольно потрясывая карточкой, то и дело крутя ею у лица сестры. — Боже, ты что, выиграл миллион? — Лучше, я уже на пути к прекрасному будущему! — Хующему! Сядь и сиди на своей костлявой жопе ровно, не мельтеши перед глазами. — Да чего костлявой, нормальная у него жопа! — Конечно, ты ж эксперт! Глеб — умный, Глеб вопрос «а почему Олег эксперт по Сашиной жопе» не задает. Меньше знаешь, крепче спишь, а в семейные отношения Шепсов лезть — это вообще себе дороже. Эта мысли подтверждается ровно через несколько ходов, когда Саша вновь торжествующе вскрикивает, когда хватает Тверскую, ту самую, на которую так вожделенно косился Олег все это время. Младший из Шепсов сначала пару секунд непонимающе смотрит, будто поверить не может, а потом охает, смотрит на свое добро (Новинский бульвар, Огарева, водопровод и Ленинградскую железную дорогу) и поднимает самый-жалостливый-в-мире-взгляд на брата. — Сашенька… — Нет! — Ты же меня любишь! — Нет! — Нет?! — Бля, люблю! Но нет, не отдам. — Да что ты хочешь за нее? Хочешь, все забирай! — Отсоси, потом проси! Повисает некое неловкое молчание. Соня давит смешки в кружке с чаем, Глеб прикидывается ветошью и рассматривает стену напротив так внимательно, будто на ней прямо сейчас сложится текст для нового трека. Он только краем глаза видит, как переглядываются Олег и Саша, как младший кивает старшему на выход из кухни, а после хватает сигареты и удаляется. Саша уходит следом. И только после этого Глеб поворачивается к Соне с округленными в удивлении глазами. Соня смеется в открытую. — Они что, правда пошли так решать вопрос?.. — Дурачок, курить они пошли. — Что, прям курить? Я тогда с ни… — Сидеть! А ты бросаешь, сам говорил, что для легких вредно, так что никаких сигарет. — Ну, Сонь… — Сидеть, я сказала. И не рыпаться. — Сонечка?.. — Еще чаю, любимый? И Глеб даже не подозревает, что в соседней комнате Олег реально опускается на колени, приспуская Сашины домашние штаны вместе с бельем — дверь закрыта, а Саша рукой рот зажимает. Они умеют быть тихими, когда это нужно, да и знают оба — Соня все прекрасно поняла, в каждой шутке ведь только доля шутки. А Глеб, какой бы важной частью семьи они его не считали, определенно не готов к тому, чтобы увидеть, как медленно Олег ведет языком по вставшему члену, как облизывает головку, медленно втягивая ее в рот, как Саша пальцами в волосах путается, резинку стягивая с небрежного хвостика… Саша и Олег возвращаются на кухню спустя пятнадцать минут, и от них действительно пахнет сигаретами. А еще — Саша без вопросов отдает Олегу Тверскую, взамен забирая Новинский и водопровод к своей электростанции. — Не насосал, а подарили! Еще два круга все идет мирно. Они расслабляются, даже шутят, Соня устраивает маленькое землетрясение для домиков Олега, прихватывая заодно и Глебовские, оба дуют на нее губы, чем вызывают еще больший смех. Игра действительно превращается и милую и добрую, ровно до… Ровно до того момента, как кубики не показывают Глебу суммарно цифру шесть, и он своей машинкой не отсчитывает клеточки — раз, два, три, четыре, пять, Арбат. И под гробовое молчание откладывает в банк нужную сумму, забирая себе синюю карточку. — Ого, Сонь, ты не говорила, что вышла замуж за суицидника. — Сама не знала до этого момента. — Спаси тебя и сохрани небо, Глебушка, а ты ведь нам так нравился… — Любимый, обещаю приносить тебе на могилу белоснежные лилии и быть тебе верной… Ну, еще лет десять. Дальше посмотрим. — Прости, да, она слишком молода, чтобы носить траур до конца жизни… — Но, может, и буду, люблю ведь тебя, дорогой. Глебу кажется, еще чуть-чуть, и Соня с Олегом начнут копать ему могилу, звонить в похоронное бюро, организовывать похороны. Саша молчит. Это пугает. Он молчит ровно две минуты, а потом выдыхает сквозь зубы. — Что ты хочешь за Арбат? — Не отдавай ему Арбат, он жук! — Нет, ну если… — Глеб, не смей! Подумай, кто варит тебе кофе по утрам, я ж туда и плюнуть могу! — Глеб, отдай Арбат и приезжай на кофе к нам. — Ты что думаешь, он тебе в кофе не плюнет?! Ах, вот оно что. Глеб подвигает к себе Арбат и отрицательно качает головой. Во-первых, он знает эту фишку, а у Саши — он видит — достаточно денег, чтобы сделать их всех банкротами, поставив дома на Арбат и Бронную. Во-вторых, справедливости ради, он опасается, что Соня может плюнуть ему в кружку — не завтра утром, а прямо сейчас. — Глебчик, будь хорошим мальчиком… — Я думал, ты это только мне говоришь! — Действительно, ты тут это к моему мужу то… — Завалили оба свои лица, иначе я вам сейчас плюну в чашки. — Нет, не отдам. — Глеб, я ж тебе нестояк могу устроить. — Любимый, не переживай, все сниму. На меня встанет. На остальных не обязательно. Как хорошо жить с ведьмой, думает Глеб. Главное — не косячить. Он правда пытается. В итоге у каждого оказывается по улице. Соня отдает Саше Кутузовский взамен на третью розовую, которую Саша таки покупает, они разом ставят там дома и отели, и игра начинает походить на минное поле. Одна ошибка — и ты ошибся. Они начинают закладывать улицы, сдавать дома и очень тяжело вздыхать. Первым крупно и серьезно влипает Саша — на ту самую Тверскую, на которой у Олега уже стоит отель. — Миллион пятьдесят. — Коть, а ты не приехуел? — Я прихуел? Тут на карточке так написано! — Давай восемьсот? — И после этого я прихуел?! — Ну, коть… — Отсоси, потом проси! — Ну давай я вечером расплачусь? — А сейчас что, утро? Слабо еще раз покурить пойти? — А ты меня на слабо не бери, нос еще не дорос!.. Глеб молча смотрит за тем, как они снова хватают сигареты и удаляются в соседнюю комнату. На колени, правда, никто в этот раз не опускается, они просто целуются, медленно, вдумчиво, будто не было сейчас каких-то споров на повышенных тонах, потому что знают оба прекрасно — все это игра, где никакой серьезности нет, и только шуточные споры, которые порой могут, конечно, не выглядеть так. Но Олег целует медленно, вдумчиво, а Саша прижимается ближе, почесывая кожу на затылке. Следом на Тверскую попадается Соня. Завершает этот круг Глеб. Все трое — даже Глеб — единогласно решают, что Тверская проклята, а Олег — шулер, каких поискать. Милая семейная игра.