Найти свет во тьме

      Соуп никогда не был лёгким ребёнком.       По словам матери, он появился на свет с пронзительным криком и с тех пор не мог избавиться от склонности сеять хаос, где бы ни оказался. Кто-то сказал бы, что виной тому его потребность во внимании — ведь он был средним ребёнком. Другие посчитали бы, что это способ выделиться среди четырёх сестёр, проложить собственный путь или что-нибудь не менее красиво звучащее. Но никто никогда не задавался вопросом, почему Соуп такой, какой он есть. А ответ был до банального прост:       Он просто обожал всё взрывать.       Всё началось, когда он был совсем маленьким. Семья отправилась на местную ярмарку посмотреть фейерверк. Соуп был заворожён — яркие, шумные огни поразили его до глубины души. С того дня он делал всё возможное, чтобы заполучить хоть какую-нибудь пиротехнику к ужасу своих родителей.       Он бегал по дому, зажигая фонтанчики, запускал петарды, выключал свет, чтобы наблюдать, как светящиеся следы вспарывают воздух под взмахами его рук. Сёстры то ахали от восторга, то визжали от неожиданности, когда он запускал что-то особенно громкое. Вскоре фейерверки в доме были запрещены. Но Джона это не смутило, на улице было даже лучше. Там он мог использовать более мощные штуки без страха в очередной раз поджечь бабушкину скатерть.       С возрастом аппетит рос. Обычные магазинные петарды ему наскучили. Тогда он начал экспериментировать — соединял разные виды фейерверков, стремясь создать нечто по-настоящему эффектное. Получавшиеся взрывы были незабываемы, но Соуп быстро понял: если не хочешь напугать до полусмерти семью или попасть в участок, нужно быть осторожным.       Он старался учитывать меры предосторожности, но стоило азарту взять верх над разумом и вся его жизнь изменилась. Это был жаркий июньский день, ему шёл шестнадцатый год. Джон вносил последние штрихи в свой новый шедевр, с улыбкой глядя на него. Несколько новеньких фейерверков, заказанных онлайн, были аккуратно собраны в один эффектный заряд. Он поместил его в полуразвалившуюся собачью будку на заднем дворе, размотал длинный фитиль и прикрепил его к конструкции.       Улыбаясь, он отошёл за сарай, предвкушая, как развалится старая будка. Отец давно собирался снести её, но руки всё не доходили — пятеро детей требовали много внимания и сил. Соуп решил «помочь» по-своему. Какая, в конце концов, разница, как она будет снесена?       Он достал зажигалку, чиркнул — пламя вспыхнуло. Поджёг фитиль и закрыл крышку, с сосредоточенным выражением лица следя, как огонь бежит по верёвке, точно в мультике. Позже он бы понял, сколько всего не учёл. Например, что сарай держался на честном слове, внутри ржавые гвозди, и что он не проверил, один ли находится во дворе. Он не знал, что его младшая сестра Эшли вернулась домой раньше, после прогулки с подругой. Вместо того чтобы зайти с парадной, она пошла через задний двор, день был прекрасный, и она знала, что может найти брата снаружи.       Соуп обожал своих сестёр. Да, они порой сводили его с ума, но он их любил. А Эшли была особенной. Они всегда были ближе друг к другу, чем с остальными. Сорванец, любившая бегать по двору, пачкаться, смотреть боевики по ночам и слушать ту же евро-панк-группу. Они были напарниками по шалостям и пранкам. Он был так увлечён запуском, что не услышал её сразу. Эшли позвала его, и он поднял взгляд, она шла через двор, обходя побитую газонокосилку. Она была всего в десяти футах от сарая. Глаза Джона расширились от ужаса, когда фитиль исчез за дверным проёмом.       Всё будто замедлилось. Он помнил, как ветер развевал её каштановые волосы, тёмную футболку с логотипом группы, тонущие в траве кроссовки… А потом — ослепительная вспышка. И глухой, тяжёлый взрыв.Будка разлетелась на щепки. Эшли оказалась прямо в эпицентре. Соуп замер, не в силах пошевелиться, когда куски дерева и металлические осколки ударили в её тело, швырнули её назад, и её голова с хрустом ударилась о газонокосилку.       Он слышал чей-то крик и только потом понял, что это он сам. Он бросился к ней, упал на колени в грязь, схватил сестру. Её лицо и грудь были покрыты кровью — слишком много крови. Щепки, гвозди, всё, что было в будке, вонзилось в неё. Соуп метался в панике. Эшли не реагировала. Он сорвал с себя рубашку, скомкал её и прижал к ранам, крича, зовя на помощь, не в силах решиться отпустить её хоть на секунду.       Один из соседей услышал суматоху и сразу вызвал скорую. Соуп рыдал всю дорогу до больницы, сжимая руку сестры и умоляя врачей спасти её. Он без конца повторял извинения, не в силах сдержать слёзы. Парамедики обработали раны Эшли, и вскоре после того, как её перевезли из машины в отделение реанимации, она пришла в сознание. Когда Джон увидел, как она открывает глаза, он расплакался уже от облегчения. Её перевезли в травматологическую палату.       Эшли была сбита с толку, не понимала, где находится. Соуп смутно помнил, как кто-то из медиков сказал медсестре, что у неё сотрясение мозга четвёртой степени и несколько глубоких рваных ран на лице и туловище. Джону удалось хоть немного прийти в себя, когда Эшли заговорила. Она задавала вопросы, пыталась понять, как сюда попала. Но когда сотрудники скорой начали забирать её на обследование, Соуп окончательно сорвался.       — Нет! Я останусь с ней! Вы не заберёте её без меня! — закричал он.       Одна мысль о том, что её уведут, вызывала в нём такую яростную, парализующую панику, что он едва мог дышать. Он должен быть рядом. Он обязан. Это всё случилось по его вине и он должен убедиться, что с ней всё будет хорошо. Он даже не осознавал, что плачет, дыхание сбилось, грудь тяжело ходила в поверхностных вздохах. Ему не хватало воздуха. Он почти гипервентилировал. Эшли с носилок смотрела на него широко распахнутыми глазами. Слова медиков, пытавшихся его успокоить, звучали как далёкий, бессмысленный шум. И только когда в палате раздался громкий, властный голос, Соуп словно очнулся:       — Довольно!       Он резко обернулся, в дверях стояла огромная фигура, а через секунду в комнату вошёл человек, больше похожий на крепостную стену. Соупу пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо: шесть футов с лишним роста, короткие чёрные волосы, густая борода и острые ореховые глаза, пронзающие насквозь. Он выглядел как вышибала из ночного клуба и Джон тут же решил, что это охранник, которого вызвали, чтобы вытащить его силой.       Пусть только попробует.       Медперсонал отступил, но Джон не сдвинулся с места, сжимая край кровати Эшли до боли в пальцах. Возможно, дело было в его трясущихся руках, а может, в отчаянных слезах, едва сдерживаемых в горле. Что бы это ни было, выражение лица незнакомца смягчилось. Мужчина шагнул ближе, медленно и спокойно, и положил тяжёлую, но удивительно тёплую ладонь ему на плечо.       — Послушай, сынок. Я понимаю, тебе страшно. Ты хочешь быть рядом с сестрой и это правильно. Но ты должен дать нам сделать свою работу. Обещаю, она в надёжных руках. — Его голос звучал низко и уверенно, как гром после грозы. — Мы вернём её обратно, как только закончим с тестами. Хорошо?       Соуп выдохнул, не в силах сдержать дрожь, пытаясь успокоиться под взглядами незнакомцев. Ему казалось, что он тонет. Грудь сдавливало, лёгкие едва справлялись с дыханием. Вина и страх буквально вдавливали его в пол. До него донёсся тихий голос Эшли, и он тут же повернулся к ней. Она протянула свою маленькую ладонь и легонько накрыла его руку.       — Всё в порядке, Джон. Со мной всё будет хорошо, ты, большой глупыш.       Он быстро моргнул, но не смог сдержать слёз. Несколько капель скатились по щекам.       — Мне так жаль, Эш… — прошептал он дрожащим голосом.       Она лишь мягко улыбнулась и похлопала его по руке, удивительно собранная — гораздо взрослее, чем он когда-либо её видел. Особенно сейчас, учитывая её возраст и состояние. Соупу стало почти невыносимо. Она — пострадавшая. Она лежит на носилках, в бинтах, со сотрясением и ранами. А ему, тому, кто причинил ей боль, приходится её утешать. Он молча смотрел, как медсёстры вывозят носилки из палаты, чувствуя себя абсолютно опустошённым. Незнакомец — тот самый гигант, Итан всё ещё стоял рядом. Он слегка сжал Джону плечо и мягко кивнул в сторону пластиковых стульев у стены.       — Пойдём, парень. Присядем.       Соуп тяжело опустился на жёсткий стул и спрятал лицо в ладонях. Внутри него поднимался крик — глухой, рвущийся наружу, как волна, грозящая прорваться сквозь плотину.       — Спокойно. Просто дыши, — произнёс Итан, и его голос зазвучал словно якорь, возвращая Джона в реальность. — Вдох через нос, выдох через рот. Медленно. Вместе со мной.       Соуп попытался сосредоточиться. Он следил за дыханием Итана, стараясь повторить — вдох… выдох… снова вдох. Слёзы всё ещё застилали глаза, но с каждой секундой становилось чуть легче. Чуть-чуть. Внутри всё ещё зияла ледяная яма стыда, но паника отступала.       — Слышал, как сестра назвала тебя Джоном. Это твоё имя?       Джон вытер лицо рукавом и едва заметно кивнул.       — Да. Джон Мактавиш.       — Приятно познакомиться, Джон. Я — Итан.       Он протянул руку. Джон пожал её, всё ещё ошеломлённый. Он ожидал, что его уведут, может, даже арестуют за нарушение порядка. Но Итан просто сидел рядом. Ждал. Поддерживал. Теперь, когда истерика немного утихла, Джон заметил, что на зелёной форме Итана был бейдж с надписью: «Медбрат скорой помощи». Он удивлённо вскинул брови, и Итан, заметив это, криво усмехнулся и кивнул на бейдж.       — Удивлён? Я привык к такой реакции.       Соуп не мог не согласиться. Этот человек выглядел как портовый грузчик или прораб на стройке не как медбрат. Широкие плечи, татуировки, грубые черты лица, следы морщин. Но в нём не было ни грамма агрессии. Напротив от Итана исходило спокойствие, почти отцовское, обволакивающее.       — Вы не слишком похожи на обычного медбрата, — признался Джон. Итан хмыкнул.       — Да, двадцать лет в армии. Полевой медик. Такая работа, знаешь ли, добавляет веса, — сказал он, хлопнув по своей могучей руке.       Соуп вскинул брови.       — Вы служили? — он оглядел Итана, и внезапно всё встало на свои места. Эти мышцы. Этот взгляд. Эта выдержка.       — Почему вы пришли работать сюда?       Вопрос был личным, но Джон зацепился за него, как за спасательный круг. Ему нужно было что-то… любое что-то, чтобы отвлечься от образа Эшли, одинокой в машине скорой помощи, испуганной и израненной. Итан немного помолчал, потом кивнул.       — Во время последней командировки я наступил на самодельное взрывное устройство. Потерял нижнюю часть левой ноги.       Глаза Джона расширились, когда Итан закатал штанину, обнажая металлический протез ниже колена. Он снова посмотрел ему в лицо, а тот, не отводя взгляда, продолжил.       — Я был слишком стар, чтобы продолжать службу после такой травмы. После реабилитации получил сертификат медбрата и с тех пор работаю здесь. Всегда полезно иметь запасной план, парень.       Слушать это было всё равно что получить удар под дых. Взрыв. Такой же, как тот, что он сам устроил — собственноручно, по глупости своей младшей сестре. У него перехватило горло. Желчь поднялась, и Соуп задыхался, пытаясь не вырвать прямо на пол.       — Эй, полегче, парень! — воскликнул Итан, быстро подхватив мусорное ведро. — Чёрт, прости. Я не должен был показывать тебе это. Не хотел тебя расстраивать.       Он торопливо опустил штанину, в его взгляде промелькнула тень вины. Но Джон только покачал головой, повесив её над ведром.       — Нет... дело не в этом… Я… я почти… Чёрт, это всё моя вина! — Он стиснул руками края ведра, костяшки пальцев побелели. — Это был мой дурацкий фейерверк! Я не знал, что она там… но это не оправдание! Она могла… Боже, я мог её убить… Я…       Он не договорил. Его вырвало. Резко, судорожно. Он корчился, хрипел, кашлял, пока из него не вышло всё и даже больше. А потом просто остался сидеть, прижавшись ко всё ещё тёплому пластику ведра, дрожа от рыданий и осознания. Как будто с каждым вздохом он проживал всё заново. Как будто чувство вины сдирало с него кожу. Лишь спустя пару минут, сквозь надрывные всхлипы, он почувствовал как кто-то мягко гладит его по спине.       — Мы все совершаем ошибки, парень. — Голос Итана был ровным, почти ласковым. — И, похоже, ты не хотел, чтобы сестра пострадала. Хочешь рассказать, как всё было?       И всё вырвалось наружу. Слова хлынули потоком, как лавина, которую уже не остановить. Джон не щадил себя, выкладывая всё — каждый шаг, каждую мысль, каждый промах. Он открылся перед этим незнакомцем, словно перед исповедником, и тот выслушал молча. Только когда рассказ подошёл к концу, Итан глубоко вздохнул.       — Джон, не буду врать. Я видел многое. В своей работе и раньше, в армии — я встречал множество пострадавших. Взрывчатка — это не игрушка, как ты сам теперь понял. Но главное, чтобы ты сделал из этого вывод. Может, стоит найти себе хобби поспокойнее, а? Соуп коротко хмыкнул без тени смеха, горько, почти машинально. Как будто он когда-нибудь снова притронется к фейерверкам… Само воспоминание об этом заставляло сердце сжиматься в ужасе. Казалось, его вот-вот снова вырвет, хотя внутри уже не осталось ничего.       Итан, не говоря ни слова, подошёл к раковине, наполнил пластиковый стакан водой и протянул ему.       — Пей. Поможет немного.       Соуп с благодарностью взял стакан и отпил. Вода смыла горечь, но жжение в горле осталось. Он снова ссутулился, свернулся почти вдвое, словно хотел исчезнуть, стать как можно меньше. Он знал, что заслужил всё это. И даже больше. За свою глупость. За свою детскую безответственность. За ту боль, которую причинил тому, кого должен был защищать.       Итан снова сел рядом с ним и мягко похлопал по ноге, возвращая его внимание.       — Я не буду тебя ругать, парень. Вижу, ты и так уже сам себя наказал. К счастью, твоя сестра серьёзно не пострадала, так что постарайся не позволить этому раздавить тебя. Ошибки совершают все. Главное — что мы делаем после.       Итан взглянул ему в глаза — тёплые, орехового цвета, полные сочувствия, но серьёзные.       — Ломать всегда легко, Джон. Взорвать — просто. А вот собрать заново то, что разрушено? Вот это по-настоящему трудно. Я видел, как многие страдали от чужих поступков. Этот мир может быть ужасным, но я остаюсь в этой работе потому, что нет ничего важнее и ничто не приносит больше удовлетворения чем осознание: я помог кому-то выжить.       — Ты скучаешь по армии? — прошептал Соуп, подтянув колени к груди и обхватив их руками, словно прячась от самого себя.       — Иногда да. Иногда нет, — ответил Итан, не задумываясь. — Служба — это палка о двух концах. Там ты обретаешь настоящих братьев, смотришь мир, переживаешь вместе нечто огромное. Но ты также видишь, как всё рушится. Видишь страх, боль, ярость, — всё это в самом обнажённом виде. Честно? Это не так уж сильно отличается от скорой помощи. Мы приходим тогда, когда у людей худший день в жизни.       Он на мгновение замолчал, как будто собирался с мыслями.       — Я хотел служить, но ещё сильнее — хотел помогать. Поэтому стал медиком. К тебе бегут, когда страшно. Твоё лицо первое, что видят, когда кровь мешает думать. Твои руки последние, что чувствуют, когда всё висит на волоске. Нужно быть сильным, не физически — духом. Смотреть в лицо боли и не отворачиваться. Ты улыбаешься, потому что для них ты — спасение. А улыбка… она может вернуть надежду даже в самый тёмный момент.       Эти слова остались с Соупом надолго. Он вспомнил их, когда родители приехали в больницу, а он рухнул в их объятия, захлёбываясь извинениями. Эшли оставили в стационаре под наблюдением, и всё это время он был рядом, свернувшись на раскладушке в углу её палаты. Сканирование показало, что всё в порядке, и хоть ей пришлось наложить несколько швов на лице и груди, травмы были неопасными — зажить должны были быстро.       Но Соуп не мог забыть, как она тогда лежала без движения, в крови. Вернувшись домой, он с яростью выбросил все зажигалки и фейерверки, что только нашёл. Эшли, наоборот, вела себя так, будто ничего не произошло: хвасталась «крутыми шрамами», смеялась, ловила каждый взгляд родителей. Она возвращалась к жизни. А вот он — нет.       Вина сжирала его изнутри. Каждый день. Он жил так, будто ходил по тонкому льду. Любой резкий звук заставлял подпрыгивать, сердце вырывалось из груди. А ночи были адом. Кошмары становились только хуже. Он просыпался в холодном поту, звал сестру, бежал в её комнату и ложился рядом, обнимая — просто чтобы убедиться, что она жива, что он всё ещё рядом, а не вернулся в тот страшный день.       Родители не знали, что делать. Он замкнулся в себе, избегал разговоров, не мог даже посмотреть им в глаза. Они записали его к психотерапевту, но Соуп лишь сидел в молчании, не желая делиться тем, что хотел забыть.       Оно не отпускало. Раз за разом в его голове проигрывался тот день, и каждый раз — с более ужасным концом. Однажды он услышал, как психотерапевт говорил с родителями после сеанса. В воздухе повисли слова вроде «возможное ПТСР» и «эмоциональное отключение». Он не хотел ни слышать, ни понимать этого.       Дошло до того, что теперь уже Эшли приходила к нему по ночам, ложилась рядом и шептала, что всё хорошо. Что она жива. Что простила его. Но даже это не могло прогнать холод, поселившийся в глубине его костей.       И вот однажды всё встало на свои места. Он сидел за кухонным столом. Все разговаривали, делились историями, смеялись. А он чувствовал себя где-то очень, очень далеко. Эшли рассказывала, как она и её подруги прикололись в школе. И вдруг в его голове прозвучал голос. Тихий, ядовитый:

Ты едва не убил её. Из-за тебя она могла погибнуть. Её свет мог погаснуть — навсегда.

      Соуп опустил взгляд на нож для стейка перед собой. А голос продолжал звучать в его голове.

Ты не заслуживаешь того, чтобы быть здесь. Им будет лучше без такого неудачника, как ты. Для всех было бы лучше, если бы ты просто исчез, не так ли?

      Рука Соупа лежала на ноже. Большой палец скользил по острой кромке, почти разрывая кожу, и он глубоко вдохнул, когда в голове вспыхнул образ: лезвие, упирающееся в запястье. Давление. Конец. Но в этот момент Эшли повернулась к нему. Её большие голубые глаза светились теплом и любовью. Она улыбнулась и игриво ткнулась лбом в его плечо. Соуп вздрогнул, как от удара, и с ужасом выронил нож. Он резко отпрянул, прошёл мимо неё, не сказав ни слова, поднялся по лестнице и захлопнул дверь в свою комнату. А потом заплакал — беззвучно, как может плакать только тот, кто долго сдерживал всё это внутри.       Он знал, что его семья любит его. Он знал, что если с ним что-то случится, они будут убиты горем, и говорил себе об этом снова и снова, крича голосу в голове, чтобы тот просто замолчал и оставил его в покое.       На следующий день он прогулял школу и направился прямиком в больницу, надеясь найти единственного человека, который мог бы понять, через что он проходит. Итан был искренне рад его видеть — прихрамывая, обходил пациентов, пока Соуп стоял посреди коридора, не в силах сдержать слёз. Он просто сломался.       Всё вырвалось наружу, когда Итан усадил его в дальнем углу комнаты отдыха. Кошмары, вина, отчаяние — всё, что так долго давило на душу. Итан слушал молча. Когда Соуп наконец договорил, он просто притянул его к себе и крепко обнял, давая понять, что он не один.       Позже у Итана состоялся долгий разговор с родителями, и вместе они решили, что       Соупу нужна помощь, пусть даже просто в лице того, кому он доверяет. Ветеран сразу предупредил, что он не сертифицированный психотерапевт, но родители не возражали. Они были благодарны уже за то, что их сын начал открываться.       «Сеансы терапии», которые они проводили, в основном сводились к прогулкам в местном парке. Соуп говорил о страхах, о пережитом, о себе. Итан слушал. И этого было достаточно. Это помогало больше, чем Соуп мог ожидать. Мужчина предложил ему вести дневник — писать, рисовать, делать хоть что-то, чтобы выплескивать эмоции. Он объяснил, что выражение чувств даже на бумаге может сильно облегчить состояние, особенно в те дни, когда говорить слишком трудно.       Сначала Джон скептически отнёсся к этой идее. Но быстро понял, что ему нравится делать наброски. И выходит у него неплохо. Как-то раз его старшая сестра Лиза застала его на крыльце, где он, свернувшись в кресле, пытался нарисовать большое дерево перед домом. Она посмотрела на рисунок и отметила, как красиво получилось. Впервые после инцидента Соуп почувствовал гордость. А на следующее утро нашёл в школьной сумке набор угольных карандашей.       Итан начал брать его с собой в тренажёрный зал, объясняя, насколько важно физическое здоровье для психики. Соуп с удивлением узнал, что Итан проводит занятия по самообороне и тут же записался на все. Тренировки помогали сосредоточиться, а усталость после них приносила облегчение.       Со временем Итан начал делиться историями из своей службы в армии и случаями из скорой помощи — смешными, странными, порой абсурдными. И Джон начал смеяться. Начал улыбаться. С помощью Итана и при поддержке семьи, Соуп понемногу выбрался из депрессивной ямы. Он стал больше общаться с сёстрами, и облегчение родителей было видно невооружённым глазом.       Через несколько месяцев после начала встреч с Итаном он, наконец, набрался храбрости поговорить с Эшли о случившемся. Он нервно смотрел на свежие розовые шрамы на её щеке и лбу, пока говорил, что хочет хоть как-то искупить свою вину.       Эшли только хмыкнула, в миллионный раз повторив, что уже простила его и ни в чем не нуждается, но он намерен все исправить, заявив, что она может просить все, что захочет и что в его силах дать.       Возможно, ему стоило уточнить условия. Он ожидал, что ей нужно будет делать за неё уборку или отдавать десерт до конца жизни. Вместо этого она взглянула на него с блеском в глазах, и на её лице появилась дьявольская улыбка.       — То есть я могу попросить что угодно? И ты это сделаешь?       — Да… но ничего незаконного, Эш, — осторожно сказал Соуп, чувствуя, как начинает потеть.       Эшли почти визжала от восторга, когда потащила его по коридору.       Так он оказался сидящим на табуретке в ванной, наблюдая за её отражением в зеркале. Его младшая сестра стояла рядом, ухмыляясь, с машинкой для стрижки в руках.       — Ты уверена, что это то, чего ты хочешь, Эш? — спросил он, нахмурившись.       — Да, определённо!       Спустя полчаса Соуп расчёсывал прилипшие к плечам волосы, разглядывая в зеркале свой новый ирокез. Когда Эшли начала стричь его, он ожидал обычную короткую стрижку и сильно удивился, когда она оставила толстую полосу волос посередине головы. Она с особым вниманием выравнивала линии, и Соупу пришлось признать — ирокез получился чертовски крутым. С каждой секундой он нравился ему всё больше.       — Чёрт возьми, Эш, ты отлично справилась, — воскликнул он с широкой улыбкой, поворачивая голову в разные стороны. — Выглядит потрясающе!       Эшли стояла рядом, сияя от гордости.       — Видишь? Я же говорила, что будет круто. Когда ты, наконец, начнёшь мне доверять, глупыш? Я ведь знаю, как лучше.       — Это точно, Эш, — усмехнулся Соуп и крепко её обнял. — Перестань так переживать, — мягко сказала она, прижавшись к его груди. — Со мной всё в порядке. Тебе не нужно продолжать наказывать себя, слышишь?       Впервые со всей той фейерверочной катастрофы Соуп почувствовал хоть какое-то спокойствие. Он обнял Эшли крепче.       — Хорошо. И эй, спасибо тебе, курочка.       — Пока не благодари, — лукаво ухмыльнулась она, отстраняясь. — Этот ирокез остаётся с тобой навсегда… или пока я не решу отпустить тебя на волю.       Соуп фыркнул от смеха, впервые за долгое время чувствуя, как возвращается лёгкость. Он провёл рукой по пушистой полосе волос и посмотрел в зеркало:       — Думаю, я смогу с этим жить.

***

      Шло время, и с каждым днём Соуп чувствовал себя всё лучше. Плохие дни случались — тьма возвращалась, накатывала, но он уже умел распознавать её признаки и справляться с ней. Он научился прятать тревоги за улыбкой, чтобы не волновать близких, но Итан всегда всё замечал и тащил его в спортзал или на прогулку, если погода позволяла.       Когда говорить было трудно, Соуп записывал мысли в дневник или рисовал. А иногда просто слушал истории Итана, о его службе, дежурствах в скорой, экстренных ситуациях. Чем больше он узнавал, тем сильнее рос интерес. Медики, спасавшие жизни и на войне, и в госпитале, зажгли в нём что-то новое. Там, где раньше была пустота, появилось ощущение смысла.       Так у него и появился интерес к медицине. Он начал впитывать любую информацию, которую мог найти. Итан стал для него наставником в полном смысле: учил, как драться, и делился опытом фельдшера. Но когда перед выпуском Соуп заявил, что хочет стать военным медиком, Итан отнёсся к этому серьёзно.       — Джон, подумай хорошо. Армия — это не то, к чему стоит относиться легкомысленно, — сказал он после очередной тренировки, когда Соуп плюхнулся на скамейку, вытирая пот полотенцем.       — Но я хочу. Хочу служить, как ты. Хочу помогать. Хочу быть… как ты.       Последние слова повисли в воздухе, но Итан понял и без пояснений.       Он видел, как Соуп смотрел на него с уважением, с восхищением. Он знал, что не идеален, не скрывал своих шрамов, ни внешних, ни внутренних, но это не уменьшало авторитет в глазах парня.       — Ты можешь помогать и без формы. В больнице, например, — тихо сказал Итан, присаживаясь рядом. Его взгляд скользнул к колену, где начинался протез. — Я видел слишком много таких, как ты, кого срезала война. Я не могу спокойно послать тебя туда. У тебя вся жизнь впереди, Джон.       Соуп нахмурился. Он думал, Итан обрадуется. А вместо этого — тревога, страх, тяжесть в голосе. Но решение он уже принял. Итан тяжело вздохнул:       — Хорошо. Тогда вот компромисс.       Он посмотрел Соупу в глаза:       — Ты можешь стать отличным медиком. У тебя есть мозги и подход. Но обучение в армии.. не лучшее. Поступи сначала в университет. Получи диплом. Выучи теорию, практику. И я помогу с остальным. Когда мы закончим, базовая подготовка будет тебе как прогулка.       Соуп обдумал это. Он не хотел ждать, но понимал, в этом есть смысл. Обсудил с родителями, те сперва пытались отговорить его от армии, но потом согласились с планом Итана.       Последней каплей стала Эшли, которая, надувшись, обвила его, как паучонок, и заявила, что бросать её одну — предательство. Соуп сдался.       И не пожалел. Он поступил на сестринскую программу в Университете Глазго и с первого семестра ушёл с головой в учёбу. Итан, как обещал, гонял его на тренировках, учил стрелять и оказывать первую помощь.       Несмотря на бешеный ритм, Соуп завёл друзей. В основном девушек. На курсе их было большинство. Он стал частым гостем в учебных (и не только учебных) группах. Отношений никто не искал, но разрядки хотелось всем. Соуп, будучи открытым к обоим полам, быстро понял, что его привлекают мужчины чуть больше, особенно те, кто был сильнее его в постели. Но и роли менялись. Свобода, сексуальные эксперименты, всё это стало частью его нового, взрослого мира.       Он не искал серьёзных отношений. Учёба, семья, Итан — это занимало его полностью. На четвёртом курсе он взял дополнительные предметы по неотложной помощи и расписание стало ещё плотнее.       В финальный семестр его отправили на стажировку в отделение экстренной помощи, где работал Итан. Тот сам подал заявку стать его наставником. Обычно студентов туда не направляли, но Соуп показывал отличные результаты и ему пошли навстречу. Реальность неотложки превзошла все ожидания. Хаос, о котором предупреждал Итан, оказался в разы мощнее. Но Соуп быстро втянулся. Он горел этой работой. Даже Итан признал: парень справляется.       Иногда он приходил домой, падал на кровать в одежде и думал: «Что я вообще творю?» Но чаще он чувствовал азарт. Оставалось совсем немного до конца учёбы и до армии. Больница предложила ему остаться, взять постоянную должность. И он почти согласился. Но армия всё ещё звала.       — Вижу по лицу: ты не собираешься принимать предложение, да? — спросил Итан в день выпуска, поправляя шляпу Соупа. Вся семья пришла. Итан взял выходной, чтобы быть рядом. Соуп посмотрел на него, на своего наставника, второго отца и ощутил, сколько этот человек для него сделал. Он покачал головой:       — Извини, Итан. Я иду в рекрутинговый офис завтра.       Итан просто хлопнул его по плечу и обнял:       — Я знал, что не отговорю. Но ты готов, Джон. Ты станешь отличным солдатом. И отличным медиком.       Соуп с трудом сдержал слёзы. Он поблагодарил его — дрожащим, но искренним голосом. Итан улыбнулся:       — Задай им жару, сынок.