Fractures on a marble body

      Шарль чувствовал себя так по-дурацки глупо и бесполезно. И дело совсем не в том, что он хотел бы полностью контролировать ситуацию. Наоборот, он всегда стремился и мечтал этого не делать. Правда, на сей раз его реально заботила и волновала дальнейшая развязка сюжета, а от того, что повлиять на нее он никак не может, в глазах лужами стояла детская горькая обида и ощущение тотальной несправедливости.              Тем не менее Шарлю верилось, что Макс тоже обо всем этом думает. Что Макс не вздохнул облегченно, покинув его квартиру, и не направился радостной походкой отмечать решение морочащей голову проблемы.              Потому что проблема вовсе не была решена, по крайней мере Шарль так думал. До дрожащих губ и ломки в костях ему хотелось, чтобы это был не конец. Ему ведь нравился Макс, и он Максу, наверное, тоже.              А еще у Шарля в голове облезлой и покоцанной кошкой шипела и напоминала о себе болезненным царапанием ужасно паршивая мысль. Шарль очень старался сжать ей горло и придушить к чертовой матери, чтобы не оставить ни единого шанса на выживание, чтобы не дать больше отравлять себе душу. Он старался, но ничего не получалось. Мысль терялась, Шарль кое-как выдыхал, а потом она снова всплывала, будто уже в другом месте, пытаясь предстать в новом свете, и ехидно хихикала.              «Ты придурок, Шарль. Ты раскис из-за бессмысленных эмоций, а есть проблема поважнее твоих глупых чувств. Ты, Шарль, настолько потерял хватку и забылся, что упустил свою главную цель, ради которой все это изначально затевалось. Ты забыл о своих принципах и жизненных установках так, словно тебе в глаза напускали радужной взвеси из звездной пыли и сахарной пудры. Поэтому, Шарль, ты придурок».              Суть Шарлю понятна, он все понимает. И именно поэтому усиленно жмурится, пытаясь как-то спрятаться, надеясь не услышать того, что будет дальше. Он это прекрасно осознает, но хочет забыть, как кошмарный сон. Он хочет, чтобы было по-другому. Ему сейчас нужно совершенно не то, что всегда, потому что этот случай особенный. Шарль уже давно сказал себе, что в этот раз все будет иначе, он будет вести себя иначе и думать иначе, и тогда, может быть, все сложится хорошо.              Может быть, он даже будет счастлив. Если, конечно, это не слишком смелое заявление для его положения и его скверной личности в принципе. А то вдруг окажется потом, что право на счастье еще надо заслужить — тут он точно в пролете.              «Хорошо ли тебе сейчас живется, а, Шарль? Легко, беззаботно, в коем-то веке нет долгов по счетам, тратишь деньги в свое удовольствие и ничего при этом не делаешь. Не жизнь, а сказка. Когда еще ты так сможешь, если сейчас все просрешь? Придется вернуться к вебке, стримам, нюдсам, мерзким мужикам в личке и клубах. Вряд ли ты этого хочешь… А знаешь, Шарль, почему сейчас ты только отдыхаешь и иногда развлекаешься легкими напускными загонами, чтоб отдаленно напомнить себе, каково это, когда тело трясет и хочется блевать от триггеров и отвращения к себе? Потому что, Шарль, ты сорвал джекпот — нашел себе идеального спонсора, который тебя содержит, ничего не требуя взамен. Так что подумай, как следует: ты замахнулся на то, чего не достоен; ты тут мечтаешь о высоком, отлично помня свое место на социальном дне. Игра в чувства, Шарль — это не твой уровень, и будь добр, не проеби из-за них комфортную жизнь, о которой так мечтал.              Макс дает тебе деньги, по сути, за красивые глазки. И это — самое главное, то, зачем ты вообще с ним общаешься. Все остальное уже второстепенно, а особенно то, что там думает и чувствует Макс, пока продолжает давать тебе деньги».              Шарль не хотел этого слушать. Его разум слишком безжалостно с ним обходится. Вытравить бы эти мысли до талого, а то от стыда за них уже безбожно тошнит. У Шарля вообще, видимо, слабая не только психика, но и кишечник, раз от малейшего эмоционального потрясения тянет блевать. Раньше он как-то не обращал внимания на это.              Постепенно приступ тошноты немного ослабевает, его место занимает понимание ситуации. Конечно, понимание — очень громко сказано, но хотя бы слабое представление того, что делать дальше, у Шарль потихоньку вырисовывается.              Он сейчас опять стоит перед выбором, как в детской задачке про комнату с подступающей водой и двумя дверями, только в его случае за обеими кроется провал, судя по ощущениям.              Шарль нервно хмыкает: что ж, похоже, его ситуация больше напоминает шутку о двух стульях, причем максимально буквально.              В целом, откатившись к своему стабильному по-сучьи эгоистичному состоянию, он лишится немногого, если быть точнее — возможности что-то поменять, однако сожаление со временем пройдет, а комфортное положение останется, в котором он будет условно счастлив.              Другой вариант пугает куда больше с этими своими абсолютно размытыми перспективами, начиная с того, что он будет реально счастлив, заканчивая тем, что он проебет все, что только можно, включая жалкие остатки нервов и здравого рассудка. И, разумеется, все это исключительно в сопровождении перманентных приписок «если» и «может быть». Очень неизвестно и очень пугает, правда ведь есть и хорошие варианты развития событий.              Аналогично со всем прочим, здесь перед Шарлем еще стоит вопрос личностного стержня: решится ли он рискнуть и сделать то, чего действительно хочет; либо же привычно сбежит от проблем, прячась за знакомыми стенами, в которых до этого он был на сто один процент уверен.              Как всегда, Шарлю было бы удобнее, чтоб его, будто с повязкой на глазах, провели за руку к нужному месту, уверенно подтолкнули в плечи и продемонстрировали приятный сюрприз. Вроде тех — с кроватью, усыпанной лепестками роз.              Только вот за последнее время Шарлю пришлось усвоить слишком много новых уроков, может, в отместку за каждый школьный прогул и невыполненное домашнее задание, а может, потому что в школе постулаты жизни просто не преподают. И, как бы парадоксально не звучало, одним из таких уроков стал тот, который жестоко и отрезвляюще окунает лицом в мутную дождевую лужу на дороге со словами, что хочешь чего-то — сделай это сам. И все это до крайности прискорбно и удручающе. Горькая правда, или как там оно называется.              Шарль тяжело вздыхает и с камнем на сердце решается быть адекватным. Да, сложно, но другого выбора ему будто не оставили. На помощь приходит относительно недавно полученный бонус — Максу теперь можно позвонить, не писать и ждать ответа после дождичка в четверг, который может и не пролиться, а сразу услышать хоть что-то: долгие гудки и звенящую тишину либо скомканное «алло, привет».              Кажется, что на его долю выпало не что иное, как долгие гудки, после которых скрежетом метала друг о друга проскрипит тоскливое пиликание. Тем не менее проходит пара невыносимо тягучих мгновений, и Макс берет трубку.              — Да? — создается ощущение, что он оторвал Макса от какого-то важного дела, судя по суетливой реакции и явному удивлению от поступившего звонка, хотя на заднем фоне Шарль без труда различает только звуки включенного телевизора и готов поспорить, что там наверняка идет какая-нибудь спортивная нудятина.              — Это Шарль, — он немного мнется и решает представиться, а то мало ли не удостоился еще чести быть сохраненным в контактах, или, может, Макс вообще это нужным не считает, тому по-любому постоянно звонит куча случайных людей.              — Я знаю, ты записан, — Шарлю кажется, что Макс начинает говорить на пару тонов ниже, что странно и заставляет накрутить себе массу глупых предположений, как нитки на катушку.              — О, а как? — Шарль не особо понимает, что вообще несет и зачем. На самом деле он просто почтен, ему приятна эта маленькая деталь или же акт внимания.              — Шарль. — Теперь уже Шарль отчетливо слышит, что Макс откровенно шепчет и явно прикрывает динамик рукой (у Шарля богатый опыт в неживом общении).              — А почему не «Шарль Леклер»? — в глубине души он рассчитывал на нечто более, может быть, ласковое.              — А почему должно быть так?              — Потому что это моя фамилия? — Шарль удивленно возмущается, прежде чем осознает, что вряд ли упоминал ее когда-либо.              — Ты в этом неуверен? — Макс посмеивается с толикой замешательства.              — В смысле? — Шарль не очень догоняет. Вроде, еще днем по паспорту был Леклером, он точно помнит, он для доставки еды данные вносил.              — Ты просто с вопросительной интонацией сказал, — Макс снова коротко усмехается, а потом в момент становится характерно спокойным и серьезным, — ты что-то хотел?              — А ты где сейчас? — в принципе, Шарль готов дать голову на отсечение, что тот дома, потому что в любой другой точке Монте-Карло было бы слишком много постороннего шума, да и время давно перевалило за полночь, хотя это, правда, он звонка его удержало. К тому же он планирует нормально поговорить, чтобы всем было удобно.              — Я у Ландо, — теперь все сразу встает на свои места: и звуки будто бы телевизора на фоне, и неловкий шепот, и динамик, закрытый рукой на произношении его имени. Шарль чувствует, как неосознанно закипает, все-таки Ландо его почему-то бесит. — Забыл ключи от дома у тебя на тумбочке в коридоре, пришлось идти к тому, у кого есть копия, — Шарлю льстит, конечно, что перед ним, очевидно, оправдываются. Но какого черта у Ландо есть ключи от квартиры Макса?              — Ты мог бы прийти и забрать. Или попросить принести, — Шарль в легком недоумении, он даже не заметил оставленную у двери связку с брелоком в виде кошачьей головы.              — Оставь себе, вдруг пригодятся, — Макс отмахивается, а у Шарля начинают трястись колени. Ну, потому что это вызывает ощущение доверия и какой-то близости, он даже боится начать представлять, как и в какой ситуации придет домой к Максу и откроет дверь своим ключом. Или просто утром первым делом Макс поменяет замки.              На заднем плане слышно, как Ландо что-то канючит и жалуется, что Макс «треплется по телефону слишком долго, а у них тут вообще-то игра в самом разгаре, и вообще не красиво бросать друзей в одиночестве». Шарль закатывает глаза. Нет, все же Ландо он не доверяет и слишком недолюбливает.              — Лучше приди и забери, пожалуйста, — Шарль переходит на самый самоотверженный тон, на какой только способен, насколько бы больно не было остаться без только что приобретенной привилегии.              — Шарль, два часа ночи, — он почти видит своими же глазами, как Макс там, где-то в квартире Ландо, покачивает головой с ласковой улыбкой. По крайней мере, ему хочется верить, что с улыбкой.              — И что? Просто приди, я хочу поговорить, а заодно заберешь ключи, — Шарль старается не звучать жалко. В первую очередь по непонятной причине он хочет под любым предлогом выкурить Макса из дома Ландо. Конечно, это точно не потому, что он ревнует.              — Что-то срочное? Я тут вообще-то занят, — возможно, Шарль был не прав, и Макс не в восторге от идеи пересечься с ним, и на еще один специфический разговор сегодня тоже не настроен.              — Пожалуйста, — Шарль умоляет и сейчас уже точно звучит жалко.              — Хорошо, — на том конце провода раздается выдох, напоминающий раздраженный, а потом звонок оперативно сбрасывают.              Если Макс правда придет, Шарль будет ликовать от восторга, потому что хотя бы выиграл свою несуществующую войну с Ландо за чужое внимание.              Поэтому, когда через не более чем полчаса кто-то нажимает на звонок, Шарль мгновенно подлетает к двери, сразу распахивая ее настежь. Макс выглядит помотанным и жутко сонным, от чего сразу становится неловко. Может быть, правда не стоило дергать того среди ночи. Заодно Шарль вспоминает, что тот ведь буквально прилетел к нему сразу после изнуряющей гонки, а потом они еще поругались как следует, и после всего Макс, наверное, с трудом дотащился до дома, чтобы осознать, что ключи остались здесь.              В этот момент, Шарль готов поклясться, его посещает крайне идиотская и, пожалуй, самая сомнительная идея за всю жизнь. Правда, кажется, что даже идея соврать про поступление в институт и все последующие попытки не пересекаться с родственниками в городе по размеру меньше сервировочной салфетки была менее абсурдной. В принципе, сейчас уже сам прецедент «влюбиться в донатера с онлифанс» выглядит менее безответственным и глупым, нежели его попытки спешно развить события.              В памяти Шарля пока еще отчетливо и маняще светится сцена, в которой они несколько часов назад сидели рядом с Максом в его комнате. Макс ненавязчиво и совершенно точно ни к чему необязывающе поглаживал его по спине и волосам. Беда в том, что сам Шарль невообразимо сильно хотел, что бы это было именно навязчиво и к чему-то обязывающе. Чтобы они, мать твою, поцеловались с такой же чувственностью и страстью, как когда Макс впечатывал его в стену в коридоре. Потому что в таком случае точно не пришлось бы разговаривать и решать проблемы. Шарль вообще убежден, что внезапный горячий секс — это лучший из всех существующих способ решить проблему, по крайней мере на какое-то время. Ну, и еще ему очень понравилось целоваться с Максом, так что Шарль справедливо надеялся, что то была не одноразовая кратковременная акция, а скидка на алкоголь в клубе по будням — нечто постоянное и стабильное.              Проще говоря, Шарль решил действовать хитрее. Хитрее чем кто? Может быть, Ландо, может быть, кто-нибудь еще. На самом деле, он всегда считал себя весьма хитрым и изворотливым, искусным лжецом, льющим сладкой патокой в уши собеседнику абсолютный бред, но, как выяснилось, с Максом этот навык брал билет в ближайший круиз, махал ручкой на прощание и отчаливал на Гаити. Однако без лисьей находчивости все равно ничего не клеилось, и Шарль подумал, что свое он получит в любом случае, вопрос лишь в том, как много понадобится усилий. Хотя подобное он, как мантру, говорил себе всякий раз, а потом опять ничего не получалось: будто бы это было вечное утро, начавшееся с подъема не с той ноги. Шарль не был намерен устраивать сюрпризов, они однозначно не в его стиле. Сюрпризы — это для девочек; он их не любит не получать, не делать — сюрпризы же бывают и плохими. Тем не менее, кто запретит ему старое доброе введение в заблуждение? Шарль помнил, как они сидели на кровати, и как его морально размазывали на протяжении получаса или около того. Теперь он был полон решимости воссоздать похожую картину, только с более выигрышной для себя позицией. Эдакий план-капкан, замаскированный под заботу, хотя на самом деле нет причины, по которой забота была бы не искренней, просто Шарль преследует определенные цели и воспользуется чужой усталостью. Пожалуй, это не слишком эгоистично.       — Проходи, ты, наверное, вымотался за день? — Шарль протягивает руку, приглашая Макса зайти.              — Какого черта? — Макс делает шаг вперед, позволяя закрыть за собой дверь. Это вызывает легкое чувство дежавю: очень неплохо было бы, если бы его снова прижали к стенке и поцеловали; плохо было бы, если бы это был Ландо, явившийся вместо Макса. Непривычно много гостей в его доме за последнее время, пора положить в ванной запасной комплект полотенец.              — Ты о чем? — Шарль совершенно невинно и ласково хлопает глазами и улыбается, незаметно заводя руку тому за спину и непринужденно подталкивая находящегося в прострации Макса в сторону спальни.              — Какого черта происходит? — Макс повторяет вопрос и смотрит перед собой нечитаемым взглядом, будто нарочно абстрагируясь, будто он предполагал подобное развитие событий, возможно, даже рассчитывал на него в глубине души.              — Все хорошо, — Шарль выдавливает крайне самодовольную ухмылку и подводит Макса ближе к кровати, тот задевает матрас задней стороной коленки и удивленно пошатывается, на секунду теряя равновесие. — Я знаю, что ты устал и очень хочешь спать, — он с усилием давит Максу на плечо, вынуждая скованно опуститься на край постели, — ложись.              — Что? — Макс продолжает расфокусировано смотреть вперед, но звучит при этом явно шокировано. Наконец-то выпала чья-то еще очередь пребывать на грани истерики от непонимания, а не Шарля.              Еще пару десятков минут назад Шарль преследовал совершенно другую цель. Он был уверен, что не самым замысловатым, но действенным способом воспользуется ситуацией и очень страстно и самозабвенно потрахается сегодня с Максом, как планировал. К сожалению и невовремя, его осенило, что так поступать неправильно и несправедливо. Почему-то, вот, именно сейчас на Шарля спустился дух благодеяния и здравомыслия, которые всегда казались ему бестолковыми. Точнее, проснулось желание поработать языком в другой сфере.              Внезапно ему вспомнились слова матери из детства о том, что, лежа в кровати друг напротив друга и глядя в глаза, скрывать секреты просто невозможно, нет более подходящей обстановки для честного разговора. Шарль ясно и четко помнил, что стеснительно крутился на подушке рядом с женщиной, как на духу выкладывая той все, что было на душе, вроде влюбленности в симпатичную одноклассницу, у которой волосы всегда убраны милыми заколочками с блестками. Возможно, насколько бы странно не звучало, с Максом это тоже сработает.              — Шарль, я здесь только, чтобы забрать ключи и уйти домой.              — Я знаю, ложись.              Макс смотрит на него снизу вверх с таким выражением лица, будто Шарль только что вынул горящую саблю изо рта у того на глазах.              — Никаких загадок, которые тебя так бесят, просто сними обувь и ляг на ебучую кровать. — Шарль нетерпеливо сводит брови, переходя для убедительности на приказной тон, и ставит руки на пояс. Эффект произведен, Макс неловко тушуется, но делает то, о чем его просят. — Замечательно, — Шарль моментально расслабляет лицо, одаривает Макса нарочито одобрительной улыбкой и легким движением выключает свет, тем самым погружая комнату в кромешную темноту, нарушаемую лишь тонкой полоской света ночных огней меж краев задернутых штор.              — М… — Макс издает неопределенный, но более чем многозначительный звук.              Шарль выдыхает, кое-как пытаясь унять бешено колотящееся в груди сердце. Конечно, это не совсем тот уровень спокойствия и уверенности, который ему необходим сейчас. Конечно, он полагал, что окажется с Максом в постели при несколько других обстоятельствах.              — Перейдем сразу к делу, — с деловым видом сообщает Шарль и обходит кровать по периметру, с осторожностью занимая свободную половину и интуитивно сворачиваясь калачиком.              — По-твоему, это не очередная загадка или намек? — тусклый луч света из окна, так удачно падающий струящейся дымкой на пол, подушку и прижатое сверху одеяло, слабо освещает фигуру Макса, который, отвернувшись, лежит на боку. Тот сейчас кажется Шарлю особенно привлекательным и каким-то недосягаемым и нереальным, почти персонажем сказки. Что удивительно, в голосе Макса нет ожидаемой агрессии, только тихий крик о помощи — так Шарль бы это описал.              — Если захочешь, то можешь повернуться ко мне, — Шарль вздыхает. Это дается ему с трудом. Он боится проебаться, как обычно. — Просто хотел задать тебе пару вопросов.              — Почему не по телефону? — Макс с толикой недовольства бурчит себе под нос. Шарль мысленно прикусывает язык, чтобы не съязвить что-нибудь про Ландо, ошивавшегося рядом, пока они говорили. — Мы, вроде, все уже обсудили и договорились. Честно, не знаю почему я до сих пор не ушел.              Шарль поджимает губы и смаргивает вставшую в глазах воду — такое обидно слышать.              — Может, потому что я все-таки тебе не безразличен?              — Может.              — Почему тогда ты не хочешь… — Шарль сверлит взглядом чужой затылок и отмахивается от навязчивого желания прикоснуться пальцами к жестким, немного покалывающим волосам, — не знаю, например, пригласить меня на свидание или поцеловать?              — Я приглашал тебя на свидания и целовал, — Макс не оборачивается и вообще не шевелится, пока Шарль ерзает по подушке, подкладывая руку под голову.              — И тебе не понравилось? — Шарль не до конца понимает, хочет ли услышать ответ.              — А тебе?              — Можешь не верить, но мне давно не было так хорошо.              — Мне тоже.              — Макс, в таком случае, что мешает тебе сделать это еще раз? — Шарль сдается и все же протягивает руку, быстро и еле заметно проводя по напряженной спине.              — То, что я боюсь ошибиться, — Макс с шумным вдохом приподнимается на локте и ложится на спину, вытягиваясь по струнке. Шарлю хочется верить, что, может быть, в следующий раз тот наконец-то развернется к нему полностью. — Ты то ли реально странный, то ли постоянно строишь из себя непонятно кого специально, — Шарля уже даже не переполняет злость от осознания, что его образ раскрыли, ему просто обидно. — И, как ты понимаешь, я тоже хочу, чтобы обо мне думали только хорошее и правильное, и я тоже постоянно боюсь оступиться, поскользнуться и провалиться под лед. Потому что лед, по которому все мы ходим охуительно тонкий, ты это прекрасно знаешь.              — Я же сказал, что ты мне нравишься, — Шарль снова вытягивает руку перед собой, но на этот раз не касается.              — Шарль, это было несколько часов назад, — Макс эмоционально вскидывает брови и пораженно шепчет. — Во-первых, я не могу быть уверен, правда это или нет, учитывая, с кем я имею дело. Не обижайся. Во-вторых, до этого момента я был на сто и один процент уверен, что на самом деле меня водят за нос, и тебе наплевать на меня так же, как Сасси на политические интриги в Экваториальной Гвинее. Опять-таки, не обижайся, но я и сейчас не знаю, могу ли верить тебе.              — Но ведь… — Шарль сразу же готов возразить, хоть еще и не придумал как, но его перебивают.              — И, прости, но если ты думал, что после твоего признания я завалю тебя на ближайшую поверхность и трахну, то это работает по-другому.              — Да, но… — предательски и непонятно почему слезы продолжают наворачиваться, — почему ты так уверен, что я какое-то зло во плоти, неспособное на искренние чувства?              — Я не считаю тебя злом во плоти, — Макс поджимает губы, выдерживая продолжительную паузу. — Я считаю тебя прекрасным, замечательным и невероятно красивым мужчиной с безумно забавными чертами характера и интересным, своеобразным ходом мысли, которому просто очень нравится вести себя по-блядски во всех смыслах.              Шарль, как губка, внимательно и жадно впитывает каждое слово с широко открытыми глазами, и в конце все-таки не выдерживает. Он сжимается в клубок, прикрывая ладонью задрожавшие губы, и ощущает, как по щеке медленно сбегает крупная, жгучая слеза, оставляя за собой мокрый след. А потом еще одна и еще. Первая интуитивная реакция — закрыться, спрятаться от чужого взгляда хотя бы за руками, чтобы его в таком состоянии не видели. Шарль не такой, он не плачет на людях, никто не должен стать свидетелем настолько глупой эмоциональной реакции. Его откровенно и беззастенчиво режут без ножа. Его задели, точно ущипнув за самое личное и сокровенное. Шарля потряхивает на каждом всхлипе, и он даже не понимает, от чего плачет: потому что его болезненно укололи, метнув дротик наугад, но попав точно в центр мишени, или потому что неосознанно он все был готов отдать за эти слова. Это ведь чистая правда. Нет, не в том плане, что Шарль видит себя «прекрасным, замечательным и так далее», просто сама суть убивает своей правдивостью. И Шарль даже не знает, как следовало бы реагировать, поскольку сказанное не шибко напоминает комплимент, больше похоже на оскорбление, но слишком странное, произнесенное с каким-то сожалением что ли. Он не догоняет — стоило бы радоваться или обижаться, слишком все это противоречиво, нелогично, но все так же отвратительно правильно.              — Ну, ты чего…? — Макс опять поворачивается на месте и с опаской кладет руку на мелко содрогающееся плечо, невесомо проводя вверх-вниз, — прости, я не думал, что это заденет тебя так сильно, я не хотел… — за пеленой соленых слез Шарль не видит лица Макса, хотя и не особо пытается, опустив голову, но чувствует, что тот бережно перехватывает его запястье, а потом и вовсе крепко сжимает его ладонь в своей, чтобы открыть лицо. Должно быть, у Макса теперь все руки мокрые, потому что тот задел шершавыми костяшками его щеку, а дурацкие слезы никак не остановятся, не позволяя следам высохнуть, оставив после себя ощущения обезвоживания и шероховатости на коже.              — Не трогай! — Шарль машинально дергается, озлобленно вскрикивая и давясь громким всхлипом, и утыкается носом в подушку, лишившись той скудной защиты, что у него была. — Не смотри!              Макс испуганно подается назад, как пешеход, в последний момент заметивший несущийся на красный автомобиль, но секундой позже аккуратно проскальзывает второй рукой между Шарлем и простыней, обвивая за спиной и с удивительной легкостью подтягивая его к себе. Шарль, в свою очередь, окончательно теряется и с большим усилием старается спрятаться с помощью поджатых коленок, футболки, подушки — только бы не поднимать голову. Вот бы кто-нибудь объяснил ему, что делать. Его ладонь плавно отпускают — это конец, поиграли в заботу и хватит, теперь его бросят в одиночестве, но это не страшно, по крайней мере никто больше не будет смотреть на его слабость — однако, Макс держит Шарля только уверенней, лишь вынуждает посмотреть на себя, приподняв за подбородок, и с нежностью проводит подушечкой большого пальца по векам, смахивая слезинки. Шарль щурится — он все равно ничего не видит кроме темноты и жгучей, соленой воды перед глазами, и вообще от всего происходящего его натурально кроет, а плач и всхлипы становятся сильнее, без каких-либо шансов их контролировать.              — Все хорошо, — Макс успокаивающе шепчет где-то сверху, нагибается и оставляет быстрый поцелуй на влажной щеке. У того обветренные, но мягкие, теплые губы, и Шарлю невероятно стыдно, потому что чьи-то слезы на языке — это не очень приятно и Макс, наверное, уже весь перепачкался, ведь, судя по ощущениям, в его слезах абсолютно все, но, господи, как же он хочет, чтобы его поцеловали еще раз. Макс отстраняется и потом обнимает крепче, прижимая к себе совсем близко, позволяет Шарлю прислониться лицом к груди, чтобы теперь и на одежде остались мокрые пятна.              Шарлю очень плохо и ужасно неловко. Его невесомо чмокают в пушистые волосы на голове и — самое страшное, но самое главное — снова берут за руку, успокаивающе гладя пальцем тыльную сторону ладони. Что-то все это слишком. Его, пожалуй, лет двадцать не целовали в щеку или макушку. Он постепенно перестает заходиться всхлипами и захлебываться слезами, которых, скорее всего, просто больше не осталось. Шарль чувствует, как размеренно вздымается грудь Макса с каждым вдохом, и слышит, как ровно тот дышит, источая спокойствие и вызывая доверие. Вероятно, это именно то, что ему необходимо — быть рядом с кем-то сильным и уверенным, потому что сам Шарль так не умеет. Он невольно опускает уставшие глаза вниз и сквозь оставшуюся влагу и мелкий тремор завороженно рассматривает сцепленные руки с его длинными пальцами, сжатыми грубоватыми пальцами Макса, свои согнутые ноги, оказывается, блять, все это время упиравшиеся коленями Максу в пах. В комнате совершенно темно, но полоса тусклого света из окна весьма кстати приходится именно ну ту часть кровати, где лежит Макс, что позволяет наблюдать картину более-менее отчетливо. Еще, если провести взглядом чуть выше — у Шарля перехватывает дыхание, и он неуверенно упирается свободной рукой в живот Макса с твердым прессом, тот на мгновение напрягается, а Шарль заторможенно скользит ниже, чтобы приподнять край футболки, коротким смазанным движением коснуться голой горячей кожи у кромки джинс и, будто бы убедившись в реальности человека перед собой, с глубоким вздохом отнимает руку.              — Извини, Шарли, я не хотел… — Макс начинает говорить после долгой паузы и немного сипит.              — Все нормально, — Шарль тут же тормозит того, морщась от собственного скрипящего и дрожащего голоса. Будь он в другом состоянии, прямо попросил бы Макса заткнуться к чертовой матери. — Просто будь здесь, пожалуйста.              Макс ничего не отвечает, но кивает, на что Шарль умиротворенно прикрывает глаза и обмякает в чужих объятиях, комкая в руке ткань максовой футболки — для надежности, чтобы тот не ушел.              Шарль изо всех сил надеется, что Макс правда никуда не сбежит и не бросит его в одиночестве, что они проснуться вместе, лежа рядом в обнимку, что его обязательно еще раз ласково поцелуют. Он хочет этого невыносимо сильно, до покалывания в конечностях: он засыпает с Максом в одной постели, он мечтает проснуться с Максом в одной постели, мечтает, чтобы это случилось не один единственный раз, чтобы все было хорошо. Чтобы его любили.              — Кстати, Макс, изначально я хотел спросить, что в коробке? — Шарль внезапно вспоминает предлог, под которым Максу звонил, а раз уж на то пошло, то надо все-таки воспользоваться случаем и узнать, пусть обстоятельства были не самыми располагающими. Поэтому он приподнимает голову, ожидая, что сможет заглянуть в глубокие и ясные глаза, оказывающиеся сомкнутыми.              — Знаешь что? — Макс хитро и заговорщически ухмыляется, не открывая глаз.              — М? — Шарль вопрошающе мычит, глядя снизу вверх и намекая, что он весь внимание и очень заинтригован.              — Никаких загадок, которые тебя так бесят, просто лежи на ебучей кровати, — Макс отвечает, сияя самодовольной улыбкой и отчеканивая каждое слово.              — Какого черта?              — Перейдем сразу к делу, — Макс с лисьим прищуром украдкой подсматривает одним глазом за недовольно сведенными к переносице бровями, — спокойной ночи, Шарли.