Юношеский максимализм

Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их социальное существо определяет их сознание. Карл Маркс Прежде чем мы погрузимся в захватывающую историю жизни одного юноши, дорогой читатель, давай сначала разберемся с тем, что представляет собой этот роман. Конечно, все эти герои лишь плод моего воображения, с реальностью их объединяют только события, в которых им не повезло оказаться в столь юном возрасте. А вдруг и в нашей реальности были подобные личности? Вряд ли, но никто не мешает нам пофантазировать и выдумать столь странных героев. Скорее всего мой герой не особо придется вам по душе, и это немудрено. Никому и не может понравится столь мерзкий тип, но при этом нам невообразимо приятно наблюдать за ним и с замиранием сердца ждать его следующего шага или слова. Возможно, вы привяжетесь к некоторым героям, но право, не стоит! Чем больше они западут вам в сердце, тем больнее будет их отпускать. Хотя, если мои подопечные смогут вызвать у вас столь яркие эмоции, значит я, как писатель, действительно хорошо справилась и создала достойные, как жизни, так и смерти, лица. Итак, не буду больше вас томить и начну свое повествование. Эта ночь была, на удивление, неспокойна, контрастируя с беспечным летним днем, что ослеплял всякого на него смотревшего своей яркостью и теплотой. От былой ясности не осталось и следа: к вечеру на небе начали собираться угрожающие спокойствию облака, которые к настоящему времени переросли в, исполинских размеров, тучи, не оставившие и шанса на сухие дороги и чистый разум, не замутненный коварными мыслями, что как осенние назойливые мушки мучают своим жужжанием голову. Недалеко от города N располагалось небольшое, относительно столичных, поместье Красновых. В темноте ночи оно угрожающе возвышалось над рощей, что также принадлежала хозяевам дома. Не сказать, что они были особо богаты или же бедны, но при этом они были довольно частыми гостями у петербуржских вельмож, блистая на балах и различного рода приемах. Особенно завораживал вид державшегося особняком ото всех юного наследника, Федора Павловича, или, как его чаще всего называли в поместье, Феди. Сам он не был особо примечателен, но только со стороны. Его рыжие часто похожие на солому волосы редко видели расческу, хотя служанки дома Красновых часто принимали попытки их уложить, но все было напрасно. Его фигура казалась жутко нескладной из-за нежного возраста в пятнадцать лет. Он часто не спал по ночам, пренебрегая режимом, оттого его кожа порой казалась прозрачной и веснушки на лице казались особо заметными в летнюю пору, раздражая своим присутствием всякого смотревшего на них знатного лица. Но, не смотря на общую неказистость, он не был обделен женским вниманием столичных дев, что всякий раз надеялись, что тот удостоит их своим вниманием. Сам Федя был непреклонен, всякий раз отводя взгляд от всей светской жизни. С таким же равнодушием он относился и к делам, и к амбициям собственного отца. Павел Александрович всю жизнь считал, что только в строгости возможно вырастить достойного наследника. Ежедневно Федя старался пропускать мимо ушей все нотации отца. Но вот от его ударов было не так уж и просто увернуться; зачастую, начавшие с нелицеприятных слов, перепалки, мгновенно могли набирать обороты, и по мимо криков можно был услышать, леденящие кровь, удары. Каждая подобная потасовка всегда находила свое место на страницах дневника юноши, который тот вел уже на протяжении пяти лет. Туда же Федя выписывал и отрывки из любимых книг. Пока не будем говорить, что это за книги, но можно сказать одно – все они явно не должны были быть им прочитаны. Также стоит упомянуть самую значительную часть из всего написанного Федей – план рощи, про которую мы уже упоминали. Этой ночью он, как и всегда, не спал, сидя возле камина в гостиной и методично вырывая страницы дневника, чтобы потом легким движением руки, предать огню. Сегодня в нем как будто что-то окончательно переломилось, а ненависть к отчиму дому заполонила разум. Лицо юноши было мокрым от высыхающих в тепле огня, слез, при этом его выражение оставалось равнодушным, лишь иногда на губах подрагивала робкая улыбка. После того, как толстая тетрадь превратилась в пепел, Федя медленно поднялся с ковра и направился в свою комнату. По пути он старался создавать как можно меньше шума, чтобы не разбудить ни одного жителя поместья. Его тень, словно призрак, кралась за ним. Когда она попадалась ему на глаза, все его тело содрогалось от страха, а скрип половиц под ногами вызывал необъяснимый ужас перед неизбежным. Дверь в комнату отварилась с особенно громким и жалобным стоном, а в глубине спящего дома послышались приближающиеся шаги. Тогда Федя подбежал к отворенному заранее окну и, зажмурившись, прыгнул вниз. Его окно находилось не так уж высоко над землей, поэтому после падения юноша смог без труда подняться и рвануть в сторону ставшей родной рощи. В этот переломный для него момент он не мог думать ни о чем, даже о том, куда он вообще бежит. Ноги сами несли его в нужном направлении. Когда он наконец достиг первых деревьев, его лицо озарила почти безумная улыбка, но при этом его колени и ладони, на которые он приземлился, начало жечь от боли. Феди не было до нее никакого дела. Тогда он привалился к одному из стволов дерева, что в ночной мгле отдаленно напоминало сосну. На его щеках снова появились тоненькие ручейки слез. Вместе с ним заплакало и небо. Грудь Феди разрывалась от рыданий. Его бросало от безудержного счастья до отчаяния, что наваливалось всем своим весом на хрупкие плечи. Надолго оставаться было нельзя, вдруг кто-то все же услышал шум в комнате и отправился за ним. В непроглядной темноте он мог ориентироваться только наощупь и по воспоминаниям. Также в памяти всплывали отрывки строчек дневника. Как только он достиг опушки, то увидел столь любимую им гладь озера. Сейчас оно не было столь зеркальным, как днем: вся поверхность воды прерывалась рябью от крупных капель дождя. В этот момент Феде не было все равно на его красоту. Его волновало одно – куда делась извечно находившаяся неподалеку от берега лодка. Глубоко вздохнув, он решил пойти в обход, на свет редких огней, исходивших из небольшой, но такой любимой деревеньки. Только в ней Федя находил покой своей неугомонной душе. Там же он и нашел единственного друга, к которому и направлялся сейчас. Еще за неделю до настоящего момента он рассказывал ему о предстоящем побеге и наказал ждать. Путь до деревеньки предстоял довольно долгий, около двух часов. Конечно, на лодке это было бы намного быстрее, но немного привести мысли в порядок перед предстоящей встречей тоже не помешает. Федя спокойно шел по тропинке, стараясь ни о чем не думать. Весь путь он знал наизусть. Во время семейных прогулок по роще, на которых непременно присутствовали столичные гости, он часто отбивался от компании. Когда разговор переставал касаться его персоны, Феня устремлял свой внимательный взгляд на красоты отцовской рощи, запоминая самые мелкие детали, а затем, в глубине ночи, со всей аккуратностью, которая редко была ему присуща, зарисовывал все увиденное днем в своем ныне преданном огню дневнике. Теперь он с легкостью мог найти необходимую тропку, по которой часто сбегал к другу. Ноги плохо слушались юношу, то и дело норовя занести его в ближайшую лужу. Один раз он даже поскользнулся, но все же смог удержать равновесие. Дождь уже стих, и на небе начала заниматься ранняя зорька, оповещая о начале нового дня. С травинок, веточек деревьев, лесных цветов и кустиков то и дело стекали капельки, с тоненьким плеском попадая то в лужицы, то на сырую землю, что после дождя отдавала летней свежестью, которая вселяла надежду на лучшее. За еще одним поворотом показались неказистые, маленькие, но такие любимые бревенчатые домики. Невзирая на безумную усталость и боль во всем теле, Федя кинулся в самый конец деревни. Все пространство сливалось в одну картинку, полную мыльных цветов, и только тот самый дом оставался неизменным. Заветная дверь в мир спокойствия становилась все ближе и ближе, и силы постепенно покидали уставшее от прошедшей бессонной ночи тело. В знакомом окошке виднелся слабый огонек свечи. По всей видимости, не один Федя провел эту ночь, не смыкая глаз. Юноша быстро постучал в хлипенькую дверь. Также скоро она оказалась открытой, а на ее пороге появился обеспокоенный юноша. Федя, не дав ему вымолвить и слова, кинулся на его шею, сжимая в крепких объятиях. Из глаз его вновь брызнули слезы. Только сейчас он понял, насколько устал. - Паша, я смог, у меня получилось, - задыхаясь от нахлынувшего счастья, прошептал Федя. - Тихо, не хнычь. Все прошло. - обнимая в ответ, сказал Паша, - Давай, проходи скорее, а то весь мокрый. Он оказался прав. Вся Федина одежда была насквозь промокшая, а кое-где были налипшие куски грязи. Юноши прошли в небольшую избу, принадлежащую отцу Паши, главному рыбаку деревни. Обставлена она была весьма скромно, но не лишена определенного уюта и духа его жильцов. Большую часть основного помещения занимала побеленная этим летом печь, на которой лежало множество подушек, набитых куриным пухом. В топке мягко горел огонь, наполняя светом и теплом избу. Вдоль стен стояли низенькие лавки, под которыми лежали различные вещи небольшой семьи. На согретым печью полу лежало несколько пестрых половиков, при взгляде на которые рябило в глазах. Возле небольшого окошка, прикрытого белой вязаной занавеской, стоял столик с квадратной, зашкуренной столешницей, на тоненьких ножках. Пара стульев стояла возле него, накрытые какой-то хмурой тканью. Возле одной из стен стояла хлипкая лесенка, которую использовали для подъема на чердак. Паша усадил друга напротив печи, перед этим заставив снять промокшую и грязную одежду, а сам принялся, на все той же печке, разогревать оставшиеся с обеда пирожки с грибами и заваривать чай, наполненный лесными ягодами и полевыми травами, источавшие невероятные ароматы, вмиг заполонившие комнату. Федя же, переполненный эмоциями и, одновременно с этим, совершенно ничего не ощущавший, уставился на тлеющие угли, изредка наклоняясь ближе к теплу. Когда стол был накрыт для позднего ужина или же раннего завтрака, Паша обратил свой взгляд на сидевшего. Тот, словно мраморная статуя, был недвижим, как будто и не дышал даже. Паша тихо подошел к нему и осторожно потряс за плечо. Федя резко повернулся к нему, почти врезаясь лбом в его руку, испуганно глядел в глаза, будто не узнал друга, настолько глубоко погрузился в свои раздумья. - Ты есть-то будешь? Голодный, небось, вон как исхудал. - Да, конечно. Ты извини, что вот так, без предупреждения, ночью, - немного отрешенно пробубнил Федя. - Не поверишь, как знал, что ты придешь! Несколько ночей не спал, все ждал. Дождался – последнюю фразу Паша сказал словно для себя, шепотом. Они сели за стол, и Федя сразу же, ощутив невообразимую жажду есть и говорить, впился зубами в пирожок, откусывая большой кусок. В перерывах между откусыванием, он в подробностях старался передать всю историю своего побега. - Ты хоть запивай! Подавишься же, дурень, и помрешь в первые часы свободы, причитал Паша. Федя, конечно, изредка отпивал чай, но большую часть времени он либо говорил, либо жевал. В это же время Паша уже забрался на нагретую печь и оттуда выслушивал друга. Разморенный теплом и убаюканный торопливой, иногда неразборчивой речью, он чувствовал, что его глаза начинают закрываться сами собой, не согласовывая свои действия со своим хозяином. Тарелка перед Федей опустела, и он хотел уже было отправится его мыть, но Паша остановил его. - Да потом помоем, ложись уже спать. - Я бы с радостью, ты только скажи куда. - Можешь лечь на лавку, на чердак, ко мне можешь подняться, Ложись, где хочешь. Федя с минуту постоял на месте, пытаясь определиться со спальным местом. В итоге он забрался на разогретую печь, чем потревожил уже успевшего задремать Пашу. Расположившись на новом месте, Федя ощутил давно позабытое чувство спокойствия, оставшееся в далеком детстве, в теплых и мягких материнских руках, в груди, к которой она прижимала младенца в бессонные ночи. Разморенный, Федя даже не заметил, что Пашин внимательный взгляд направлен строго на него. Пока наши герои думают каждый о своем, остановимся на личности нашего нового героя – Паши. Это совершенно обычный деревенский паренек, каких по всей России огромное множество, только отличавшийся особо развитым любопытством. Он только на несколько месяцев младше своего друга. В связи со скромной деревенской жизнью, он имеет лишь одно увлечение, что по совместительству являлось делом жизни его отца – рыбалка. С ребятам в деревне он за всю жизнь так и не завел такой крепкой дружбы, как с Федей, слишком уж он отдавал себя в этих взаимоотношениях, не давая места другим. От этого в деревне его считали нелюдимым и вечно угрюмым. Угрюмость его выражалась в вечно грустных темных глазах и тяжелом взгляде, которым он одаривал свою жизнь. Смотря в эти глаза, Федя часто думал: «В этих глазах точно потерялась Вселенная». В остальном Пашу трудно было бы вычленить из топы. Он был сложен достаточно неплохо, широкие плечи и сильные руки выдавали в нем человека, не боящегося тяжелого труда. Ростом он не особо удался, был несколько ниже своего друга. После еженедельной бани он редко утруждал себя укладкой короткостриженых темных волос. Вид его в целом был весьма «средним», в худшем смысле этого слова. Но, не смотря на внешнюю простоту и обыкновенность, Паша не был лишен ума. После знакомства с Федей в нем открылась жажда ученья, которая утолялась редкими встречами с новым другом, на которые тот, по просьбе Паши, приносил самые разные книги. По началу он читал их с большим трудом, но через некоторое время «проглатывал» их за несколько дней, а то и меньше. Больше всего он полюбил читать о различных приключениях смелых капитанов, отправлявшихся в плавание в шторм ради исследования новых земель или обретения несметных богатств. Теперь, когда вы имеете представление о Паше, предлагаю вернуться к нашим друзьям. Паша все также внимательно всматривался в черты лица друга, словно пытаясь найти ответы на какие-то свои вопросы. Федя же упорно не замечал этого взгляда, воображая, как же переполошится все имение утром: «Первой мое отсутствие точно заметит Нюрка, если, конечно, не забудет разбудить меня, как обычно. Если все же не забудет, то поднимет весь до на уши. Отец непременно будет кричать на всех и каждого, пока прислуга в ужасе мечется по округе, даже не догадываясь, что я здесь, в этой Богом забытой деревеньке». Реакцию матери он тактично опустил, чтобы не тревожить свою и без того беспокойную мятежную душу. Он знает, та определенно будет ронять на ситцевую сорочку горькие слезы, но, при этом, в ее душе будет теплится надежда, что ее сын сейчас находится в лучшем месте, нежели этот дом. Федя издал короткий смешок, в красках представляя всю утреннюю суматоху. Голос друга вывел Пашу из некого подобия транса. - Чего смеешься? - Ты только представь, какая паника в имении начнется! Они же будут носится по всюду, прям как муравьи! - Даже думать об этом страшно. Пропал единственный наследник рода! Небось, до самой столицы новость дойдет. - Здесь ты абсолютно прав: отец ни за что не упустит возможности рассказать кому бы то ни было о том, какой у него непутевый сын. Только этот самый непутевый сын будет уже далеко-далеко! По комнате разнесся тихий мальчишеский смех. Они еще недолго говорили, прежде чем провалиться в сон, что не мог бы прерваться, даже если начнется война и деревня начнет гореть.