"Время перемен"

Твою мать... Миша. Липкий страх окатил с ног до головы. Сердце рухнуло куда-то вниз. Он отшагнул, смотря ровно в карие глаза, которые пропитаны чем-то страшным, мерзким. Они не такие как у Кости, сколько бы он не сравнивал их. И это было такое ужасное чувство: абсолютная ебанутая беспомощность, ком в горле, ощущение дрожащий колен —нет, пожалуйста, нет.. - Влад отшагнул, искренне не понимая, для чего он ушёл из квартиры именно сейчас? А может, это было предназначено ему судьбой? Нет. Бред. Он резко побежал на почти негнущихся ногах в сторону многоэтажек, петляя в дворах, моля найти хоть кого-то. Но улицы были пусты. Ни души, словно все вымерли в одно мгновение. Коноплев постоянно оглядывается, наблюдая один и тот же силуэт - высокий, неаккуратный, идущий криво из-за того, что хромает на одну ногу. Блядь, как в кошмарах. Может, это были вещие сны? Все возможно. И теперь, он этого даже не отрицает. Особенно, когда запинается о развязанные шнурки обуви и летит метра два вперёд, сдирая кожу с ладоней и щеки. А Миша все идёт и идёт... неспеша... наслаждается буквально олицетворением страха, ощущает его всеми фибрами души. И ему нравится. Шаг ускорил, видя, как Коноплев жалобно ползёт по асфальту, выскакивает и бежит к подъезду. Серьёзно? Он думает, что сможет сбежать из собственного кошмара, избежав смерти? Нет. Не сможет. Не сегодня. Влад вбежал внутрь подъезда и рванул вверх по лестнице. Он не знает, куда деться. Бежит в квартиру. Барабанит по двери, звонит, но слышит лишь как щёлкает замок. Костя закрыл двери. У него больше нет шанса на выживание. Придётся все делать самому. Бежит, переступая через две, а то и три ступени, запинается, падает, рвёт лёгкие тяжёлым кислородом, но добегает до последнего этажа, надеясь спрятаться там, что и делает. Забегает к краю крыши, прячется за бетонными блоками и начинает молиться. В голове перебирает заезженное "отче наш...", но запинается, не помнит, что дальше. Адреналин настолько бьет в бедный разум, что не даёт ни капли возможности пораскинуть мозгами, вспомнить, что идёт после первой же строки. Видимо, от него отвернулся даже Господь. Шаг. Ещё. Они все ближе. Постукивание подошвы берцев о бетонный настил крыши отдавал дичайшим гулом в голове. На глазах созревали слезы. Страх окутал полностью, да настолько, что вело в сторону, так и норовя заставить хозяина тела упасть в обморок. Но нельзя. Не сейчас. Когда-нибудь потом, как обычно дома в ванной, или в углу кухни, когда Ева с Костей уйдут по делам. Когда будут мерещиться шорохи и голоса. Но не сейчас, когда буквально за спиной рыщет, словно хищник, человек, который несколько лет назад, на владовских глазах, убил его же отца и мать. Он гулко сглатывает, слыша приближающиеся шаги и искренне боится, что он слышит стук его бешено стучащего сердца. В теории, ведь, не может? Правда? Сердце не должно стучать настолько сильно и громко! Только не сейчас! Он жмурится, но слыша тихое "ку-ку" доносящееся откуда-то сверху, раскрывает глаза и резко вскочив, отшагнул назад, чувствуя, как стремительно кончается крыша. Едва не оступившись, он поймал равновесие, встав на обе ноги ровно, но его схватили за ворот свитера. — я же говорил, что найду тебя, Владен, - Миша мерзко улыбается, от него несёт чем-то противным, зрачки расширенные до одури, было ясно, что он не в себе, - и папашке я так твоему говорил... Влад сжимает кулаки, но не дав ему сказать ни слова, Горшенев перебивает: — и что с ним? Помнишь? Клянусь, что помнишь. И ты меня искал, боялся найти. Я все знаю. Знаю, как ты оглядывался на каждый шорох, знаю, как Костю боялся. Я всегда был рядом. Никуда не уходил. Он ухмыльнулся и тряхнул его, сильно, Влад пошатнулся и опять же, с трудом не упал. — а что сейчас? Хотел жить, хотел сделать все, для дочки... мм.. Ева, кажется? Сердце ухает и падает куда-то вниз, пропуская несколько ударов. Коноплева, кажется, начинает трясти. — не смей её трогать, - на глазах навернулись слезы, он всхлипнул и поджал губы, - не смей.. — а я не хочу. Хочу тебя заставить страдать. Чтобы ты умирал в мучениях, покаялся за своего непутевого отца. Улыбнулся и глаза на мгновение прикрыл, а затем, смотря в глаза полные слез, прошептал: — передавай Андрюшке привет. Толкнул. Влад оступился, почувствовал сначала край крыши одним ботинком, затем - пустоту вторым. Руками замахал, барахтаясь в воздухе, пытаясь на место встать. Но не смог, полетел вниз. А перед глазами, как и говорят все, вся жизнь пролетает: вспомнил как он отца мёртвого видел, как потом с Костей жил, как Еву впервые увидел, как им хорошо было, ссоры вспомнил, вспомнил, как Еве обещал вернуться поскорее, как обещал всей семьёй пойти в парк на выходных... А как упал... Все забыл. Навсегда. Он выгнулся в спине в немом крике и раскрыв глаза, лежал в ужасных агониях ещё несколько минут, пока прохожие увидевшие это нечто, звонили в скорую. И не ясно, к сожалению, или к счастью, но врачи не успели. Он умер. Умер в жутких муках, страх и боль застыла в блеклых глазах. Вокруг собралось множество прохожих, среди которых был и Миша. Плотников наблюдал за этим не то с ужасом, не то с апатией. Он пересекся взглядом с Мишей, а последний, в свою очередь, лучезарно Улыбнулся, махнул ему рукой и скрылся в толпе зевак. Он смотрел на это кровавое пятно на асфальте еще несколько секунд, смотрел, как уезжает скорая, а люди постепенно расходятся, передавая друг другу сплетни. Ему было мерзко от этого. Ни страха, ни горечи, ни осознавания, а только мерзость, которая раньше была в глубине души, всплыла наружу. Он знал, что это сделал его отец, ведь Влад не смог. Он слишком слаб для суицида, да и к тому же, не имел подобных действий в привычках, не упоминал желание смерти в разговоре. Так что, у него не было сомнений, что это сделал именно Миша. Костя зашторил окна, чувствуя, как мертвый груз с души наконец упал.