и запах вишни

тиори никогда не считала, что с ней что-то не так. это действительно не было проблемой: учиться дома, щурясь в приглушенном свете лампы и запоминая тихие объяснения репетиторов, приезжать сдавать государственные экзамены и слушать хлесткие слова матери, отдающиеся эхом от стен. с годами под её руководством свои манеры и выражение лица было контролировать все проще и проще. однако уже на этапе собеседования с психологом она едва не упустила свой шанс поступить в университет, и та порекомендовала матери отправить её в общежитие, чтобы там девушка начала социализироваться, привыкать к обычным разговорам и начала устанавливать хоть какие-нибудь дружеские связи; и, конечно же, начала разбираться со своими эмоциями. о таком слове, как "алекситимия", тогда ещё и речи ни шло. но чем дольше она ходила на встречи с сангономией-сан, тем больше сомнений появлялось на белоснежном лице её психолога. кокоми закалывала розовую челку невидимками, записывая что-то в небольшую записную книжку, а потом долго стучала по клавишам ноутбука, и в один из дней все же решилась позвонить её матери. это было ошибкой — не важно, чьей, сангономии-сан или её, но она случилась. почти сразу же кохаку приготовилась забрать тиори из общежития, чтобы "заняться этим дома и не затруднять нашим положением посторонних". только вмешательство внешнего специалиста и некоторых профессоров, заявивших об её отличной успеваемости, позволило тиори остаться тут. в мыслях на неё по-прежнему сверху давили их взгляды, а стены огромной аудитории сдавливали обручем и так пульсирующую голову. мать, непреклонно-острая в извечном темно-коричневом платье, поджавшая губы (тревожный сигнал, зачастую означает раздражение, то есть то, за чем может последовать наказание), долгие споры, какие-то справки, периодически поглядывающая на неё сангномия-сан, сжимающая отчего-то чуть ли не до боли свое запястье… и вот она снова стоит у двери в свою комнату в нервном ожидании чего-то ещё. нервное, конечно, громко сказано: то, что хотя бы отдаленно напоминало тревогу или нервное состояние, идентифицировалось как помеха и запиралось глубоко внутри. вдох-выдох, анализ… эмоций. так советовала психолог. "из-за чего ты переживаешь? что можешь сказать об этом? какие-нибудь внешние признаки есть?" "из-за того, что вернулась обратно в комнату, — мысленно ответила ей тиори. — не знаю, почему. просто при мысли об этом ладони потеют, а голова начинает болеть. кажется, это называют тревогой". почему тревога? как… как это принять? что делать? и вообще, что меняется? у неё такое же выражение лица, как всегда, такие же слегка поджатые губы — вся в мать, умилялись соседки, — и слегка прикрытые глаза. универсально-вежливая маска, будто вышитая на дорогой кукле. — тиори? ты забыла карточку? — девушка из соседней комнаты, камисато аяка, смотрит на неё, остановившись и подняв брови. рука быстро сжала лямку шоппера. значит, беспокоится — то есть сейчас начнет либо расспрашивать, либо предлагать помощь. — нет. просто задумалась, — быстро, словно по заученному алгоритму, выдавливает из себя тиори и достает небольшую карточку из кармана, демонстрируя, что все в порядке. никаких сигналов к беспокойству. аяка кивает и мягко улыбается, скулы покрываются чуть заметным румянцем. — тогда хорошего тебе вечера! прости за беспокойство, — неловко (?) вздыхает девушка. неловко? или просто интонация показалась чуть более приглушенной? что вообще подразумевает неловкость в такой ситуации? — спасибо. тебе тоже, аяка. тиори снова вдыхает и выдыхает, до боли сжимая руку вокруг ручки двери так, что наверняка останутся красные стежки-следы от ногтей. а вдохи и выдохи… очередное упражнение от сангономии-сан, схема, помогающая возвратиться на свою орбиту; простой и привычный ритм, который оказалось просто освоить. одно из самых простых, что вообще можно сделать. стук — хотя он, по сути, не так-то и не нужен. — шеврёз? никакого ответа. и тревога сразу же исчезает; тиори прикладывает карточку к датчику и входит в комнату, слегка скрипнув дверью. в последнее время, со смутным сомнением думает она, мысли о беседе с шеврёз, о самой шеврёз, о проживании с шеврёз вызывали слишком много не идентифицируемых эмоций. и с психологом, вспоминая её мягкую улыбку, сладкий чай с тостами из водорослей и уютную вязаную шаль, это вовсе не хотелось обсуждать. не то чтобы она не доверяла сангономии-сан… просто это было нечто другое. тиори вешает мягкое карамельно-светлое пальто на вешалку, а после на ослабевших ногах идёт к кровати и опускается на идеально ровное покрывало, уронив голову на руки. и тут наконец тиори чувствует в себе достаточно сил, чтобы выплакать все злые слезы. это было похоже на плохую мелодраму, одну из тех, что смотрела соседка аяки, йоимия: ей практически этим вечером диагностировали алекситимию, которая в некоторых кругах и проблемой вовсе не считается; за весь день она не выпила ни чашки достаточно отвратительно-крепкого кофе, чтобы прийти в себя; а шеврёз, да, шеврёз, из-за которой в голове все перепуталось, будто пропала из их общей комнаты, пропадая на тренировках; и, как вишенка на идеальном торте, словно приготовленном для её дня рождения — на следующий день зачёт, к которому она почти не подготовилась — разве что перечитала конспекты, что вряд ли понравится сайгу-сэнсэй. тиори преследует смутное чувство, напоминающее бесконечное падение в бездну. спустя несколько минут она находит в себе силы встать с уже изрядно помятого покрывала и стереть следы этой эмоциональной вспышки с лица. впрочем, тиори почти уверена, что придётся ещё несколько раз умыться, чтобы скрыть красные пятна на щеках и носу. как бы то ни было, ей вовсе не грустно, чтобы ни говорила сангономия-сан об этом. слезы льются не только при грусти: они выводят из человеческого организма химические соединения, отвечающие за эмоции — серотонин и прочее; а значит, у неё сейчас просто переизбыток какой-то эмоции. это легко решается. девушка глубоко вдыхает и выдыхает, теперь повторяя небольшую схему три раза и едва удерживаясь от того, чтобы сбиться и окончательно сорваться на истеричный смех и плач, происхождение которых она даже не может до конца понять. в комнате пахнет ранней осенью и подгорелой яичницей, которую шеврёз забыла снять с плиты перед пробежкой — все окна открыты, поэтому с кухни до сих пор ещё слышен аромат. из окна на тиори мягко падают золотые лучи заходящего солнца, окрашивая все краской другой реальности, где все возможно и понятно, и студентка медленно забывает про зачет и конспекты, открывает окно и долго смотрит на уже медленно укрываемый вечерней тенью стадион, где готовится к соревнованиям университетская команда по регби. в воздухе еле слышен стрекот сверчков. свежий ветер и громкие крики тренера откуда-то издалека действуют на неё отрезвляюще. ей остаётся только зайти в ванную и как следует умыться — так все переживания окончательно уйдут в раковину вместе с водой (тиори очень на это надеется, сдвигая ещё одно окошко в небольшом календаре, про который вечно забывает шеврёз, так что вместо начала октября у них на двоих тридцать первое августа и что-то ненастоящее).