17 мгновений вечности

      На стол с мягким стуком опустилась бутылка дорого вина. Забрать его у местных виноделов было не так сложно — особенно, оберст-лейтенанту, поставленному генералом во главе Лилля.       — Ты говорила, любишь красное? — зажав сигару в зубах, проговорил Нойманн. — Самое дорогое, говорят.       Теодора криво улыбнулась. В прошлой жизни она действительно отдавала предпочтение красному вину, но теперь ей было все равно. Сколько бы Альберт ни угождал ей, он делал это лишь для себя. Убеждал, что заботится о своей игрушке, дарит ей красивые вещи — и тут же забывал об утренней пощечине, ночном изнасиловании. Он просто наказывал за плохое поведение. Это было справедливо.       И сейчас мужчина выжидающе смотрел на нее, слегка вздернув от нетерпения верхнюю губу. Наконец, не выдержав, проговорил:       — Что нужно сказать?       Теодора спохватилась.       — Danke.       — Хорошая девочка. Иди ко мне, — он похлопал себя по бедру. Девушка послушно опустилась к нему на колени. На лице застыла пустая улыбка.       Пока пальцы Альберта беспрепятственно шарили у нее под юбкой, она продолжала растягивать губы все шире, потому что привыкла: за любым недовольством следует наказание. Рассеченная ладонь болела еще слишком сильно, чтобы забыть об этом.       Грубые руки с легкостью подхватили ее, усаживая на стол. Требовательный рот накрыл губы, царапая истончившуюся кожу, разрывая до крови. Ее пьянящий аромат ударял в голову. Язык Нойманна тут же слизывал набухающие капли, наслаждаясь их пряно-солоноватым вкусом. Его запах — уставший, пропитанный порохом и властью, — смешался с ее собственным — дрожащим от страха и ненависти, — хотя… Она уже давно пропахла им. Насквозь.       Теодора неловко махнула рукой, пытаясь опереться о столешницу, но вместо ровной деревянной поверхности наткнулась на холодное стекло, которое, не выдержав ее напора, тут же отлетело в сторону и с грохотом разбилось. Альберт отстранился, обводя глазами беспорядок.       — Es tut mir leid, * — тут же прошептала она заученные слова.       На полу, в брызгах вина, лежали крупные осколки бутылки. Нойманн перевел недовольный взгляд на девушку.       — Es tut mir leid, es tut mir leid, es tut mir…       — Замолчи, — он пальцем надавил ей на губы. — А если хочешь искупить свою вину, станцуй для меня.       Теодора осторожно соскользнула со стола, стараясь не наступить на осколки. Голые ступни с тихим шлепком опустились на пол. Размазывая вино по паркету, девушка сделала несколько неуверенных движений в сторону, но Альберт только недовольно цокнул:       — Нет, meine Liebe. На стекле.