17 мгновений вечности

      В ресторане играла спокойная мелодия. Певица вторила ей со сцены, расслабляя уставшие умы немецкой элиты, позволяя окунуться в легкую негу и хотя бы ненадолго забыть о своих заботах. Нойманн, едва покачивая корпусом, блаженно постукивая пальцами по краю своего снифтера.       Теодора стеклянными глазами смотрела на лежащий перед ней кусок мяса, отражая в зрачках совсем другую картину: серое небо над лагерем, грязь и девочку –худенькую избитую девочку с вырезанным куском бедра. Крысту.       Она пообещала себе забыть эту маленькую полячку, но каждую ночь та восставала в ее кошмарах, пробуждая от сна, заставляя вглядываться в темноту и искать ее доверчивые заплаканные глаза. Теодора клялась, что делала все — спасти девочку было невозможно. Она была обречена с первого мгновения. Одним взглядом Отто решил ее судьбу, но Теодора пыталась бороться и… опять проиграла.       Она проигрывала раз за разом — с того момента, как оказалась в руках Нойманна, с того момента, как он парализовал ее серыми пулями пустых глаз. Тело безропотно подчинялось грубым приказам, и девушка была даже рада раствориться в его отрывистых словах, сбивчивом морозном дыхании: чтобы не быть ответственной за его — за ее — поступки.       — Ешь.       Насмешливый голос глухо отозвался в сознании.       Теодора слабо мотнула головой. Ее тело истончалось все сильнее, а каждый прием пищи становился настоящей пыткой. Привкус чужой крови преследовал ее, присох к губам, и его было не оттереть даже наждачной бумагой.       — Meine Liebe, — Альберт слегка наклонил голову, — ты хочешь, чтобы я тебя покормил?       Она еще раз мотнула головой — точно кукла.       — Конечно, хочешь, — улыбнувшись, мужчина ласково похлопал ее по руке.       Хорошенько прожаренное мясо с легкостью поддавалась острому ножу, и вскоре на тарелке лежало несколько кусочков. Высмотрев самый маленький, Нойманн нанизал его на вилку.       — Отрой рот.       Девушка хотела мотнуть головой в третий раз, но ее перебил раздраженный голос:       — Отрой рот, meine Liebe.       Теодора послушно приоткрыла губы. В ноздри ударил приторно-сладкий запах живой плоти. В горле поднялась волна отвращения. С трудом сдерживая рвотные позывы, она прожевала кусочек. За ним был следующий, еще один…       — Хорошая девочка, — похвала из его уст была также тошнотворна, как и мясо, смешивавшееся во рту с чужой кровью.       Слишком поздно почувствовав горечь на языке, Теодора едва успела придвинуться к столу. Мясо — почти не переваренное, немного размякшее — кусками шлепнулось на тарелку, обрызгивая руки Нойманна липкой слюной.       — Ты съешь это, — в тихой ярости проклокотал мужчина, брезгливо обтирая пальцы белыми салфетками, — сейчас же.       На затылок девушке легла тяжелая ладонь, ткнувшая ее лицом прямо в тарелку.