Ядовитая тьма

–Василиса… — хриплый шепот оглашал пространство. — Василиса.. Снова бредит. Опять. Удушающая тишина забирается в самую глубь, сердце колотится быстрее — очень быстро! Иван чувствовал, как кто-то держит его за руку. Медленно проводит пальцами по ключицам и прозрачными ногтями касается лба. Кажется, будто после этого жеста Ване пришлось лишиться половины своих воспоминаний. Белогорье, их мерзкая шестёрка… Кощей, Баба Яга, Колобок, Водяной… Василиса. Он любит их всем своим нутром, но корни колдуна сковывают его сердце, в лёд превращают. — Отец… — слабо лепечет. Ещё один важный человек в его жизни. Он нашел его совсем недавно, спас Белый город. Он любит его! Любит всем сердцем… А сейчас во тьме. Предательской тьме. Сокрушенно понимает бредом затуманенный — жизнь прежней не будет… Роголеб забрал у него всё: дом, семью, надежду на будущее. Остался только он, раненый и измученный собственной глупостью — кто ж знал, что Варвара сорвёт оберег? Он даже предугадать не мог. Варвара же давно очнулась, пусть и голова гудела, и руки тряслись — всё давно прошло. Злорадно улыбалась, стоило ей оказаться наедине с беспомощным Иваном, который лежал на широкой кровати в одной из мрачных покоев терема и что-то беспокойно ежеминутно лихорадочно бурчал. Варвара понимала, что сила, которая таится внутри Муромца слишком велика. И она выпустила её наружу. Всю. Без остатка. А если без остатка, то Ивану недолго осталось. Известно, что колдуны, использующие магию, истощают не только свои колдовские способности, но и жизненные. И, что самое важное, не выпускают всю силу наружу, оставляя чуточку себе. Это работает, как подушка безопасности. — Но здесь… Недолго мучаться тебе… — зашептала на ухо, глядя в безэмоциональное, бледное лицо. — Умирай спокойно, Ванюша… — девушка провела рукой по груди парня, с его губ сорвался тяжёлый стон; он весь полыхает, от него веет лютым огнём. Будто, он сопротивляется неизбежному. Глупо. Отчего так? Почему такая ненависть у неё возникла к Ивану? Но она возникла ещё давно. Больно живучий сын Ильи Муромца… Испортил весь замысел, влез куда не надо да так, что пришлось пред матерью ей оправдываться. Выставил её никчёмной, ничего не смыслящей дурой! — Я ничтожная… А ты сыночек любимый у неё… — цедила сквозь зубы Варвара. А всё вышло бы куда лучше, если б Ивана в Белогорье не вернули! А тут… Такая возможность. Эта битва, которую пожелал Господин — лишь разминка была, кто же знал, что так всё… Просто прекрасно для неё обернётся? Она даже виноватой не будет — Роголеб виновен, он устроил показательную бойню. — С меня взятки гладки… — выдохнула и улыбнулась девушка. — Прощай, Иван Муромец…

***

Вечер затягивался тягучей, липкой темнотой. Свет свечи не рассеивал мрак, а лишь подчеркивал его гнетущую глубину. Галина не могла успокоиться, найти в себе силы сесть или обдумать дальнейшие действия, что скрывать — ей было страшно. Сердце колотилось в груди, словно пойманная в клетку птица. — Да как же… Как же это… — как ни старайся уберечь его, ничего не выходит. — Он многого не знает… — ком застрял в горле. Ведьма повторяла одно и тоже раз за разом. Не верила в происходящее. Сколько лет прошло — она же всё о нем знала: чувствовала каждый шаг, ощущала его присутствие рядом, даже когда он был далеко, в отъездах во время съёмок очередной серии «Битвы магов». Ей снились сны. В частности, к сожалению, это были кошмары. Просыпаясь в холодном поту, она кричала его имя, потом долго себя успокаивала и настойчиво говорила, что это просто сон! Очередной кошмар! Сейчас бы на это сослаться… Галина помнила его совсем маленьким и смешным. Сейчас он был взрослым и безумно уязвимым, а она не могла ничего сделать, чтобы защитить его. Что лукавить-то? Он умирает! Ведьма сжимала в руке оберег, изготовленный Ягой, но нагло сорванный её дочерью. В голове всплывала картина из одного её ночного кошмара: Иван стоит на краю обрыва, собираясь прыгать, а она не может его остановить. Слёзы катятся по щекам бесконечным потоком. Стоит ему спрыгнуть, как его пленяют страшные корни… Не иначе Роголеба… В глаза тут же бросается мрак и тлен. Резкий скрип половицы заставил вздрогнуть. Галина покосилась на дверь. — Ярослава? — на пороге стояла служанка, которую она недавно пощадила. — Тебе чего? Ярослава стоит, а что сказать не знает. Напугана. Иван же для неё друг дорогой, она помочь ему желает, только как?

***

— Я над Кладенцом покумекаю… — Илья давно удалился от жаждующей освобождения родного города их маленькой, но какой приметной группки в самую гущу леса. Не работал меч. Иссяк. Ночная мгла сгущалась в небе. А каждый сидел в своих тягостных думах. Яга разожгла костёр, готовя в своём котелке еду; Василису заодно к себе приставила, чтоб мысли дурные отпугнуть. Девушка покорно выполняла приказы колдуньи, а у самой пелена перед глазами сгущалась часто. Ваня, совсем другой… Околдованный. Что-то изменилось в нём, что-то неуловимое, но очень важное. Между ними, словно выросла невидимая стена: холодная и непробиваемая. Василиса чувствовала, как их связь, такая крепкая и надежная, начинает трещать по швам. Или уже разошлась… От его взгляда пробирало, от голоса и нынешней повадки тем более! Но… Они же смогли достучаться до самого нутра Вани? — Василисушка, не перевари, — резкое наставление от Яги; она вздрогнула и кивнула, устремляя глаза, полные грусти на их лёгкий «походной супчик», так его обычно Иван называл. Девушка помрачнела ещё больше. А колдунья лишь глядела на неё сочувственно, сама знала о чём думает, об ком переживает. — Беда… — издали послышался тяжёлый голос Кощея. Он стал ещё более низким, хриплым и зловещим. — Надобно скорее в Белый город воротиться… — взгляд излучал только мрак сердца Бессмертного. — Окаянный! — шикнула Баба Яга. Была б здесь её метла — верная спутница, точно бы в лоб Кощеев прилетела. — Ты к чему это? Аль, что скверное чуешь? — А ты нет? — Кощей только руку вперёд протянул; к Белогорью. — Тьма… — он осёкся сначала, но продолжил. — Сильный мрак… Позади напряглась Василиса: — Роголеб поди? — тихо вопрошала она. Но сердце ей другое вещало, в голову било одно единственное — Ваня. — Да не токмо он один… Ванька тоже. Отчётливо чую. Пленили его вновь. — колдунья обернулась, сзади стоял сражённый вестью Илья; меч в руке светом райским горел. Лезвие так и блестело, желая встретить пару врагов, дабы поразмяться. Заработал меч. Как и богатыри все — силу от земли-матушки питал, она-то, кормилица, силы ему и дала. — Надобно в город воротиться да немедля. — сказал Муромец твердо, но глаза страхом, неведомо откуда взявшимся поблёскивали. По взору и тону говора Яги было ясно: сейчас не вернуться — конец всему настанет. — Значит, возвращаемся.

***

Мир вокруг давно расплылся, словно картина, написанная акварелью. Знакомые очертания мебели и лиц превратились в жуткие карикатуры. Деревья за окном вытянулись неестественно, их ветви стали похожи на когтистые лапы, тянущиеся к Ивану. Ему казалось, что он смотрит на мир через искаженное стекло, где все знакомое и безопасное превратилось в кошмар. В его самый ужасный кошмар. Вокруг Вани, словно образовался пузырь тьмы. Свет от свечей в опочивальне мерк, не в силах пробиться сквозь эту плотную завесу. Тени стали неестественно глубокими и живыми, вытягиваясь из углов и обвиваясь вокруг него, словно змеи. Парень с трудом повернул голову, пытаясь сопротивляться. В отражении зеркала вместо Ивана мелькнуло нечто чудовищное, с горящими глазами и хищной ухмылкой. Он хотел кричать, но из горла не вырвалось ни звука. Тело слабело с каждой минутой, однако, Ваня не сдавался и боролся, пытаясь показать свою, пусть и хилую, но богатырскую натуру. Он услышал, как двери в опочивальню приоткрылись и кто-то вошёл. Кто — разглядеть он не смог. Осталась лишь давящая тишина, в которой слышалось тяжелое дыхание Муромца. — Ваня! — ладони коснулась теплая рука. — Ваня… — голос стихал. — Ярослава… — парень узнал её сразу. Она здесь, с ним рядом, так близко. — Не умирай, слышишь. — пальцы вцепились в руку Вани. — Ты не можешь… — на безэмоциональном лице Ивана, казалось, проскользнула улыбка. Еле видимая, но улыбка. После исчезла, будто её и не было вовсе. — Не могу… — прохрипел едва-едва. Ивана вдруг пробило в судорогах, он заметался, тяжело дыша. — Я не могу больше… — повторил отчётливее и, кажется, он говорил о другом. Боль. Тьма просочилась в него, как яд, отравляя каждую клетку, каждую мысль. Она изменила его изнутри, исказила его сущность, превратила его в свою марионетку. Он больше не был собой, он был лишь сосудом для этой темной силы. Но он выпустил её. Не смог сдержать. А теперь мучается. Ярослава отшатнулась и покосилась. Позади неё стояла обеспокоенная Галина. — Видите? — процедила служанка. Ведьма тяжело вздохнула, приказывая немедленно удалиться Ярославе. Девушка кинула взгляд на мающегося Ивана; он снова лежал недвижимый, и ушла. — Ваня… Ванечка… Ванюша. — женщина села на край кровати и провела по взъерошенным волосам. Иван приоткрыл глаза; четкая картина не смогла создастся — пелена. Но он знал и понимал, кто здесь с ним. — Галя… Что тебе нужно? Ответа не последовало. Она только продолжала гладить его по голове, дабы облегчить состояние… Ему не кажется ли? Легкие касания, теплый голос — всё навевало спокойствие. И… Сейчас Иван чувствовал именно его! Нет… После того, что она делала, что скрывала от него? — Галя…? — парень почувствовал на своей шее оберег — тот, что был сорван. Галя его вернула? Внутри всё поутихло. Боли затупились; Ваня, наконец смог глубоко вздохнуть, не опасаясь быть искалеченным. Он хотел узнать всё, добраться до истины. Всю жизнь от него что-то скрывали, недоговаривали, он метался в поисках ответов, но никогда не находил настоящие и истинные! Иван силился подняться, разузнать всё; нотки сонного наваждения помешали. Галя отчего-то не уходила, наоборот ещё больше приблизилась. Успокаивала. Глаза Вани слипались. Он боролся со сном, как с назойливой мухой, но силы его покидали с каждой минутой. Тепло, то ли от прикосновений, то ли от того, что ему вернули оберег, подаривший спокойствие и надежду, разливалось по покоям, убаюкивая, как в детстве. — Глупый, Ваня. Глупый… — ведьма продолжала гладить по голове и сопротивляться, казалось, бессмысленным. Будто, она всегда знала, что дарит ему тепло и умиротворение всю жизнь. — Завтра нас ждёт долгий разговор… — Я хочу знать… Сейчас. Всё. — выдохнул еле-еле слышно Муромец. Эти нелепые вступления били его наотмашь, он мучался в лабиринтах собственного разума. Уже давно. Старался выведать у отца, хоть что-то — он постоянно уходил от ответа. Всегда. Может не хотел говорить? Или боялся? Но разве он чувствует страх? Для него же этого слово в принципе не существует. Бред… — Галя, я… — попытался выдавить из себя ещё что-то, заставить ему всё рассказать, но был остановлен. «Ласковый ветер погладил тебя, носик и ушки потрогал любя… Глазки закрой, спешит к тебе сон, слышишь вдали сказочный звон?..» Иван невольно дрогнул и застыл. Сердце бешено колотилось, отбивая панический ритм. Он не понимал, что происходит, и не мог ухватиться ни за одну разумную мысль. В горле пересохло, он почти ушел в сон, такой нужный ему сейчас… Но в один момент перед глазами всплыли обрывки фраз отца, обрывки воспоминаний, кажется из детства, из Белогорья, но они не складывались в единую картину. Ваня почувствовал себя марионеткой, дерганой за нитки неизвестным кукловодом, потерявшей контроль над собственной жизнью и волей. Он тяжело дышал, пытаясь унять дрожь, но ничего не помогало. В голове гудело, и мир вокруг расплывался. Он не мог поверить своим ушам. Он помнил её — песню. Однако, никогда не задумывался, откуда её вообще знает. Она помогала ему уснуть в детдоме, когда это вовсе не выходило. Шепотом напевал и засыпал крепко. «Может мама мне её пела…?» — единственная мысль, за которую он цеплялся все эти годы. — Мама…?

***

Ярослава уже вышла из терема, аккуратно, осторожно, дабы никто её не увидели. Чувства тревоги все эти дни не покидали да и что уж, какое сейчас спокойствие? — Эх, как ты, пирожочек мой? — резкий возглас, дрожь и вскрик. — Колобок! — теперь настала очередь девушки пинать его. Появляется неожиданно и без предупреждения, что сердце в пятки уходит. И не отучить главное никак! Колобок лишь смеётся по-своему. — Как Иван? — спрашивает вдруг. — Плохо… Через чур. Колобок вздыхает и легонько бьётся о ноги служанки, мол, не раскисай, Иван справится, совладает. — Как же нам ему помочь? — угнетения полная девушка берёт Колобка на руки и глядит, с надеждой, что ей подскажут совета. Колобок, обычно резвый, затих. Нечем ему помочь здесь и сейчас. — Да… Беда-беда… Но ты, хоть Ясну Соколу подсоби. — говорит невзначай. Ярослава взор недоуменный поднимает: — Что? Он в городе? Колобок хмыкает: — А то! Иван его раненного Якову передал, стоило ему вернуться. Сам видал. Муромец бледный, усталый, чуть ли не падал. А опосля в птицу обратился и полетел. — Быть может, Ясного Сокола нам проведать? — с ноткой радости проговорила, кажется, помощник объявился. — Дело говоришь, девица.

***

— Отец… Отец врал мне! Врал всё время! — зубы стиснулись с таким усилием, что послышался скрежет. В горле клокотало рычание, готовое вырваться в проклятья. Гнев сдавил грудь Ивана, словно железные обручи, не давая вздохнуть. Казалось, что сердце сейчас разорвется от переполняющей его тьмы. Правда… Это та правда, которую он не ожидал… Та Галя, которую он считал прислугой, уборщицей, ничем больше оказалась для него самым родным человеком. Черт! Почему он должен ей верить? Отчего в нем взялись такие силы и заполыхала ненависть? Его обманывали! Галя… О, нет… Мама… Рассказала ему всё! И от таких новостей ком застревал в горле. «Я ведь так ему доверял…» — мысли об отце путались. — А Светозар?! — рявкнул. — Он знал?! — обернулся на ведьму, выведывая больше. Галина ухмыльнулась. — Этот старик знал всё куда лучше… Руки задрожали не от страха, а от ярости, готовые сорваться в неудержимом порыве разрушения. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, до боли в костяшках: — Что ж он тогда переправил меня сюда, если всё так опасно?! — Богатырей спасать надо было, а ты один единственный остался тогда. Он пошел на крайние меры. Думал, наверное… Ничего не случится. — Не фортануло! — всплеснул руками; сна уже не было ни в одном глазу. — Как уж есть, Ванюша. — А ты… Врала мне также, как они! — испепелил, не сдерживаясь. Желая всё высказать. — Я не обманывала тебя, просто… Ты бы отверг меня. Галина даже не пыталась усмирить буйство сына, которое лилось в нескончаемом потоке. Она лишь смотрела на него, понимая, что тьма поглощает его. Сочла также, что он… Выздоровел? Кажется, тёмная сила давно стала его неотъемлемой частью и всегда поддерживала в нем жизнь. И не дала бы ему умереть в любом положении… — Я ненавижу их! — вырвалось, как крик души. — Они должны заплатить… Обида, долго тлевшая в душе, вспыхнула яростным пламенем, подпитывая ненависть и жажду мести. — За что? — решилась поинтересоваться Галя, глядя на метающегося сына. — За свою ложь.