Двое на одного

      Хелена поднялась на следующее утро с трудом — несмотря на приятный теплый (Хелена, ты точно из ада не сбегала, мыться в таком кипятке?) душ, тело всё болело и приятно потягивало, как будто её… кх, в общем, ожидаемо побаливало.       Только работу никто не отменял. Привести себя в порядок оказалось той ещё задачей. Во-первых, довольная затраханность из взгляда никуда не делась. Во-вторых, два мудака оставили ей засосы на челюсти и затылке так, что их было крайне тяжело скрыть, а пользоваться косметикой она не любила. В-третьих, её походка говорила либо о хорошей тренировке, либо о хорошей е… кх, в общем, о том, о чем оно и говорило.       Интересный опыт в жизни, она, может, как-нибудь и повторила бы, но на постоянку таким бы не занималась, это немного ту мач для неё. Со второго раза явно могло выйти удачнее, поскольку появился опыт, но раз Гоуст сегодня отчаливает, то хай бы с ним.       На работе всем хватило тактичности проигнорировать лишние следы на теле, а обеда они и не дождались — сегодня был сокращенный день. Ничего, завтра её замечательные коллеги её тоже не достанут, в субботу у неё выходной. Можно будет отлежаться (сидение вызывало смутные ощущения). И врубить сериал какой-нибудь. И порефлексировать.       Пройдя в ванную, шлепнулась, ступив на голую плитку. Из-за мыла из размокших тут вчера капсул, весь пол был скользкий.       Выругавшись на гэльском, потерла ушибленную задницу, не торопясь вставать; Хелена перевела взгляд вперёд, морщась от неприятных ощущений.       Опа.       Рядом со стиральной машинкой лежал телефон в большом чехле. Моментально проявилась в голове логическая цепочка: двое солдат в её ванной вчера, их взаимное падение примерно в этом же месте… Понятно.       А ещё они что-то говорили про то, что у них остались всего сутки, а это было вчера…       Какова вероятность, что они в городе, а не уже в части? Позвонила бы Прайсу, только вот телефона его у неё не было, он всегда звонил напрямую в клинику… точно, если лейтенанта вносили в базу данных, то там должен быть номер телефона!       — Он отказывался указывать номер телефона, — проинформировал её администратор. — И… доктор Аберкромби, это очень непрофессионально.       — Он больше не мой пациент, я знаю, что такое профессиональная этика, Эрик, — отбривает женщина спокойно. — Хорошего дня.       И после холодного «и вам того же» кладёт трубку. Эрик наверняка сам хотел бы в эти «непрофессиональные» взаимоотношения и просто завидовал. Про двух огромных солдат по клинике прошелся небольшой слух, меньше всего волновавший саму Аберкромби. Были, конечно, контакты ребят с базы, но вряд ли хорошая идея сообщать им о ситуации, да и пока объяснишь… Вздохнув, она прошла в коридор и надела обратно пальто.       Телефон оказался разряженным, пытаться его заряжать она не рискнула, мало ли там технологии другие… А оставлять что-то из другой вселенной у себя дома… Она пока не совсем умом тронулась.       База была в получасе езды от города. Она была секретной, но те, кто жили в городе рядом, примерно — или точно — знали, где она находится и это было скорее секретом Полишинеля.       Так что второй раз за сегодня она завела любимую серую Мазду, положила на соседнее сиденье сумочку и выдвинулась. Тормознула у КПП, вышла из машины. Оглядела высокие серые стены, шлагбаум и солдат, которые с подозрением на неё смотрели. И ни одного знакомого… Ну, хоть не целятся в неё и на том спасибо. По ней, в общем-то, достаточно очевидно, что она гражданская.       — Здравствуйте, можете связаться с лейтенантом Райли? Он вчера забыл телефон в городе, я бы хотела отдать.       На неё посмотрели с подозрением, осмотрели телефон, проверили документы. Солдат с кем-то связался, потом оглянулся на неё и сказал нечто неожиданное:       — Вас проводят, мисс Аберкромби, — и протянул ей и телефон, и документы. Развернулся, оглядываясь на подошедшего и салютуя. — Сержант МакТавиш, посетительница к Гоусту.       — Вольно, рядовой, — у сержанта прозрачный взгляд и небритость. Судя по ирокезу и фамилии, тоже из горцев. — Мисс Аберкромби? Пойдемте, я вас провожу.       Да и по говору точно шотландец. Он оглядывает её, подмечая детали. По внешности из-за некоторой восточности и небритости походил бы на кого-то с Ближнего Востока, если бы не чрезвычайно светлые пронзительные глаза.       За прутьями ворот действительно виднелась база — корпуса, плац, кажется, отблескивали за всем этим ангары. Асфальт и люди в форме. Практичность во всём и общая же обезличенность. Лично ей находиться тут было неприятно, слишком всё было пусто и одинаково. Упорядоченно.       — Вы где-то успели познакомиться с лейтенантом? — спрашивает ненавязчиво, с приятной улыбкой.       — Оказались вчера в одном баре волей случая, — чуть кивает она.       — Интересные, должно быть, случаи… — он охватывает взглядом нижнюю челюсть. Ничего, увидел бы затылок или грудь вообще бы охуел. — И как пообщались?       — Сержант, вы это для поддержания беседы спрашиваете или с личным интересом?       — Скорее с профессиональным, — поправляет МакТавиш, игнорируя жирный намек. — Интересно, как он ведет себя в располагающей обстановке.       — Если интерес профессиональный, то и спрашивайте у своих коллег сами.       Любопытные бросал сержант на неё взгляды, как и многие другие, потому что, очевидно, редко на базе появлялись женщины в штатском. Ещё и крашенные в голубой. О цветных волосах вспомнилось как-то мельком, она-то к ним привыкла настолько, что уже считала этот цвет едва ли не вместо родного.       МакТавиш понял со второго раза намек, но молчать не стал. Скорее, наоборот, задал несколько нейтральных вопросов, рассказал немного о себе.       — Вы родились в Шотландии?       Женщина пожимает плечом:       — Да. Коренная, можно сказать.       — У Элти, судя по всему, нетипичная для британцев любовь к горцам, — хмыкает он неоднозначно.       Слова царапают чем-то внутри, она даже не может понять, в чём дело, банально не успевает. Её подводят к нужной двери и запинывают внутрь, почти обещая как-нибудь встретиться за бутылочкой скотча.       Аберкромби проходит внутрь, оглядываясь на МакТавиша с легким раздражением, а потом закрывает дверь, переводит взгляд на кабинет.       И застывает. В комнате не два шкафа почти шести с половиной футов, а три.       — Экхем, добрый день, — здоровается она скомкано, разглядывая третьего из братства хмурых лейтенантов.       Он отличается. Те два были более схожими, чем однояйцевые близнецы, а у этого был шрам, рассекающий бровь, да и костюм отличался тоже, не темно-синий с нашивкой «SAS», а в иной форме, но больше всего выделялась маска-черепа, кажется, нашитая на ткань. Ей следовало найти пугающим, а не горячим.       Вспомнилась оброненное перед уходом этих двоих: «Лучше одного Гоуста может быть только два». Наверное, лучше двух может быть только три. Она пока про это шутить не будет.       — Гоуст. Ты кое-что забыл, — она протягивает спокойно телефон между Гоустом и Райли. Теперь она не может их отличить, надо заново вспоминать, в чём заключались различия.       Тот, что справа, забирает телефон, бегло его осматривая.       — Неудивительно, что ты не мог дозвониться, — бросает он Райли. — Тебе представить доктора или ты уже знаком?       — Не знаком, — бросает… пусть будет Саймон. Хм, кажется, они его так и называли. — Доктор Аберкромби?       — Да, помогла наладить этим двум взаимопонимание, — чуть кивает на двух солдат.       — Ваши пациенты? — уточняет он, переводя тяжелый взгляд на Райли и Гоуста. В хриплом голосе слышатся рычащие нотки. — Я же четко сказал: сидеть на жопе ровно, пока разбираюсь с осталь… с делами.       Голос тоже один в один, как у тех двоих. У Аберкромби от этого голоса нещадно слабеют колени.       — Она больше не наш психотерапевт. Одного приёма оказалось достаточно. Хороший специалист.       Ей почти смешно. Она бы, черт возьми, посмеялась, если бы могла не думать о вчерашней ночи и не ощущать предательского узла в животе.       Что она там говорила про рефлексию? Забудьте, даже если это была ошибка (а это не ощущалось как ошибка), то лучше позориться до последнего, чем останавливаться на полумерах.       — Да, больше не лечащий врач для этих двоих. Потому что спать с пациентами не входит в профессиональную этику.       Гоуст давится смешком, но их этот сухой и суровый профессиональный настрой въебывает по ней также сильно, как и раньше. Хочется посмотреть на него в действии.       — Так ты не о чем не жалеешь, док? — уточняет Райли будто осторожно. Холодный взгляд касается лица, даже нет, губ и… так, он что-то спрашивал, надо ответить…       — Я бы повторила, — и добавляет спокойно, хотя и приходится для этого найти некоторую смелость. — Даже с расширенным составом.       Блять, ей нравится отсасывать Саймону Райли.       Как член в презервативе и со смазкой проезжается по горлу, почти заполняя полностью, выбивая из головы мысли, проезжаясь по нёбу.       Хелена не смогла бы сказать, как они выбрались с базы и целой толпой поехали к ней. Помнила только брошенную вскользь шутку про пятичасовой чай, и то, кажется, рисковала забыть.       Горло постоянно чуть хрипело, а рефлекторные слёзы никого не беспокоили; Саймон, этот, третий, внешне в другой форме, сейчас даже маски не снял, похожий больше на якшу и злого духа, чем на человека, но чёрт…       Как же это было охуенно. Её немного двинули выше, усаживая, она бы посмотрела вниз и увидела Гоуста, но не могла. Он скользнул внутрь легко, даже лубрикант не добавил, и так всё скользило по мягким, влажным складкам.       За дорогу до базы трусы промокли настолько, что их наверняка пришлось бы отжимать.       Член опять скользнул в горло, а тёмный взгляд над ней ещё дальше, в самое нутро:       — Смотри на меня, — а ведь про её кинки не знал ничего, зато попал сразу в несколько: и взгляд, и маска, и… — Не отводи взгляд.       И даже этим почти безразличным, ровным, сука, тоном. Снизу началось движение, к кольцу мышц прикоснулись длинные пальцы в холодном и липком.       — На второй раз уже приятнее, не так ли? — голос Райли, в котором, ва-ашу мать, эта мудаческая ухмылка. — Вот и умница, Хелена.       Прости Господи, как хорошо. Она держится бедрами за Саймона, открывая рот шире, когда со спины вжимаются, ощущая себя заполненной настолько, насколько вообще может быть возможно.       Их — охуенных — три, и лишние мысли покидают её голову, выбиваются с каждым толчком не в темп.       Сильные пальцы оглаживают голову, касаются уха, словно поворачивая от мира направляя внимание на него одного, тёмная бездна в карих глазах не должна ощущаться так горячо и волнующе, но ощущается.       Мягко толкается Гоуст, сипло выдыхая, придерживает её снизу под грудью и играет пальцами с нежной, светлой кожей ореолов. Вчера он мало видел грудь, а сегодня, что называется, дорвался, и Хелена чувствует, как он чуть вжимает пальцы, водит крошечные круги на коже, иногда приподнимается и ловит губами то шею, то грудь, то ложбинку между ними, словно собираясь добавить к старым меткам новых.       Словно хочет, чтобы она никогда не забыла.       Такое разве забудешь?       Мысли выбиваются снова — вскрикнула коротко от небольшого укуса под ягодицей, который оставил Райли и что-то хриплым, сводящим с ума тоном, прорычал, почти заставляя её упасть ниже, на Гоуста.       Но её держат, поэтому ей удается только чуть распахнуть рот, окружая вибрацией чужой член, почти в самое горло.       Саймон чуть отстраняется, вынимает, давая перевести дыхание. Хелена дышит надсадно, тяжело. Удивленно смотрит, как Саймон обводит контур припухших, мокрых губ, а потом без предупреждения давит на затылок, заставляя наклониться к Гоусту, который лежит под ней.       И три мудилы, видимо, врали про проблемы в командной работе, потому что Гоуст понимает сходу, целует её влажно, мокро и грязно, оставляя одного себя и никого больше. Поднимает её за бедра над собой, сминает ягодицы руками, а потом удерживает её чуть на весу, разводя их в стороны. Толчки короткие, глубокие, он и наполовину не выходит.       Несколько мокрых поцелуев ближе к пояснице и ниже, пару укусов, на одном из них Хелена вскрикивает рефлекторно, но крик тонет в чужом горле, пройдя сплетение языков. Райли бормочет в ухо что-то успокаивающее, пропадает со спины тепло, а с боков — пара мозолистых рук. Хелена стонет надсадно, открыв рот, пока член медленно погружается внутрь. Ощущения куда привычнее, чем вчера.       Гоуст ловит её звук губами, сжимает так крепко, что, кажется, синяки останутся, но че-е-ерт, как же ей хорошо.       — Бля-ать, — выдыхает она шепотом, когда от её губ отвлекаются и дышат в щеку. Бормочет что-то совсем несвязанное, когда Гоуст опускает её обратно, уже на два члена, вроде давая и самой решать, но не требуя от неё сейчас здравого рассудка.       Ей тепло от самого низа до горла, до кончиков пальцев рук, как в бане, только без страшной духоты, но тоже от жара дышать невозможно.       — Умница. Продолжай, — спокойно и властно сверху. Возможно, она немного умерла в эту секунду.       Хелена не фанатка подчинения. Просто не её, но тут… если он назовет её «моя» она растечется лужицей и возражать не станет. Не признает, но очень хочет услышать короткое и с легким рычанием, потому что чёрт, как же ей нравится…       Саймон подается бёдрами вперёд, утыкаясь головкой в щёку, и Хелена медлит, оглаживает мощные бёдра, смотрит на член перед своими глазами, словно запоминая каждый момент, чтобы ни за что не забыть. Касается головки губами, потому что ей так хочется, и совпадение её интересов с интересами разделённой на разные воплощения сути одного человека бьёт по сознанию, пусть и не проговаривается в слух.       Мозолистые пальцы оглаживают груди, снова возвращаются к ореолам. Ловят губы соски, чуть втягивают нежную кожу, а толчки с обеих сторон снова выбивают мурашки от живота по животу и до подрагивающих коленок.       Она чуть ли не вибрирует, дрожа от удовольствия. Перемещает руку на основание, делает несколько размашистых движений, поднимает голову, наблюдая за хмурым взглядом над собой — наверняка он выглядит также, как Райли позади неё и Гоуст под ней, только это всё равно — тайна, пусть и безопасная, и она прокатывается тугим жаром от пупка и ниже. Наверняка те же шрамы, то же хмурое «английское» ебало. Темный взгляд окружен черной краской, от этого их выражение видится более острым.       Хелена тяжело сглатывает, чувствуя, как в ней двигаются двое. И принимает третьего, проводит языком, а потом снова возвращает в рот.       Ей нравится отсасывать Саймону, почти до пьяного блеска в глазах, расплывающимся на крошечных слезках, появившихся, потому что им там самое место.       И взгляд напротив, как выстрел в висок, как тьма, безликая и бесстрастная. Даже когда отсасывают. Руки Гоуста возвращаются к груди, и становится как-то совсем не до всего, хочется закрыть глаза, а они сделают всё сами… но сильнее хочется продолжать, двигаться навстречу, вжиматься и держать чужую кожу под собственными пальцами. Шрам на бедре, плотная кожа рубца под подушечками, над животом, там же, где у всех остальных.       — Руки, — бросает Саймон.       И она послушно убирает руки с поджарого живота, опуская их из-под одежды к подвздошным костям и резко очерченным косым мышцам. Они не торопятся, несмотря на то что у них всего часа три осталось. Они возьмут всё — медленно, основательно.       Толчки размашистые и спокойные, а тугой узел в её животе и не думает пропадать, удовольствие накатывает постепенно и неотвратимо, и если она умрет после — она предстанет перед апостолом Петром без капли стыда и попросит проводить её до Ада — заслужила, ни о чем не жалеет.       От рук никуда не деться, и тепло, буквально жар чужих тел доводят до того, что, кажется, дыбом встают волоски на затылке. Безразличие Саймона, тёмные его глаза под почти демонической маской выбивают воздух не хуже, чем его член, норовящий проскользнуть внутрь и то и дело вызывающий чуть булькающий, пошлый хрип, когда не попадает в такт дыханию.       У любого другого, наверное, в чуть напряженной линии плеч, в этом взгляде, Хелена бы прочитала исступлённую жажду. Саймон смотрел на неё. На слезящиеся глаза, поплывший от возбуждения взгляд.       Он, черт её дери, пялиться на неё, видит и собственную руку в перчатке, запутавшуюся в лазурных волосах, и линию спины, и то, как наклонился к ней Райли, как он до мурашек прикусывает уши, целует лопатки.       И от этого взгляда внутренности скручиваются в узел, который ей не размотать.       Райли толкается сильнее, быстрее, вминая и её, и Гоуста в постель, заставляет её сильнее прогнуться в спине и взять глубже, так, что она почти давиться жалобным стоном. Она поплыла окончательно. Обхватила бёдра лежащего под ней Гоуста крепче своими, до мокрого шлепка. Гоуст прикусывает ключицы, ощущается движение под ней, в ней, с трёх сторон, оно сплетается, выжимает лишнее, не оставляя внутри ничего и заставляя пальцы на ногах поджиматься от удовольствия, дрожать колени, пока её качественно ебут с трех сторон. Совершенно охуенно, так, что больше, кажется, некуда.       Стонать сил уже не было, только дышать хрипло и сорвано, пока член раз за разом проезжался по языку до самого корня, мимо губ. Она — Боже, помилуй — едва ли не скулит от ощущений, подаваясь бедрами к ним, а лицом — к Саймону. От ощущений словно распирало, сформулировать бы не вышло, даже несмотря на обилие эпитетов и терминов в её голове. Распирает до чувственной дрожи.       — Продолжай, — подстегивает Саймон, и от этого хриплого тона подкосились бы колени.       Она задыхается.       И ничего не может, кроме как дергано двигать бедрами навстречу, заглатывать от ощущений и пытаться разобрать, где просто ощущения, а где — подступающие огромной волной наслаждение. На второй раунд её не хватит.       Райли, наверное, даже слабого сопротивления мышц не чувствовал, как в начале, потому что чуть покусывает мочку и шелестит на ухо своим этим голосом, Хелена не может разобрать, что он говорит.       Зато прекрасно чувствует, как он ещё немного увеличивает темп, посылая волну дрожи и мурашек от них обоих по остальным частям тела, ощущение, что она вся сейчас — один оголенный нерв. Одна эрогенная зона.       Рука Гоуста переходит к ключицам, на затылок, касается большим пальцем уха смазано, поднимает её голову.       — Хелена тебя глазами почти облизывает, мог бы и снять маску эту свою уродскую. Или дать себя потрогать нормально, неженка.       Женщина не видит, но слышит небольшую улыбку в его тоне.       — Гоуст, лучше закрой свой рот, — от одного этого тона — серьёзного, с четкими точками в интонациях — можно кончить. — Я в твои дела не лезу.       — Точно видел эту маску, — голос Райли не похож на мёд, но по ощущениям действует также — медленно и сладко втекает в уши. — У кого забрал, чтобы потаскать?       Она едва ли их слышит.       — Моя, — бросает Саймон тем же тяжелым голосом, каким говорил Райли, только смотрит всё ещё ей в глаза.       Черт, Хелене бы хотелось, чтобы он тем же тоном, тем же резким словом про неё сказал, а не про какую-то деталь из своей чертовой амуниции. И женщина решает подумать — на секунду, сладкую и бесконечную, что это действительно про неё.       И, толкнувшись навстречу им, увеличивает темп уже до почти яростного, бьет по своему телу, по этому оголённому нерву…       Она не кончает. Она, блять, кончается.       Удовольствие обрушивается, запирая её где-то не здесь на быстрые-быстрые удары сердца.       Хелена то ли поскуливает, то ли стонет, выгибаясь и открывая рот сильнее, беря чужой член глубже, до самой глотки, сверху доносится тяжелый вдох и Саймон замирает.       В несколько хаотичных толчков заканчивают и Гоуст, и Райли, сжимая, мнут в ладонях её тело.       Она завтра не встанет –– это точно.       — Саймон, — роняет она спокойно. — Ну, тебе сложно что ли? Я унесу эту тайну с собой в могилу, дай посмотреть на порталы.       Мужчина вздыхает, потирая переносицу.       — Не дойдешь.       — Доползу, — тут же находится с ответом она, устало проворачиваясь.       До запланированного перемещения, по его словам, было ещё около полутора часов, так что полчаса на «прийти в себя» у них было.       — Так, я это забираю, — бормочет Райли и вытягивает её из постели под тихое ворчание.       Саймон, единственный из всех сидящий в кресле, а не валяющийся на кровати, чуть кивает.       — И вбей этой горе-исследовательнице в голову, что ученье — свет, но некоторые знания ведут на тот.       — Угрожаешь мне? — лениво уточняет женщина. Между ног приятно ноет. По идее, порвать не должны были — или не слишком сильно, по крайней мере. — Как низко, лейтенант.       — Так, пошли, — и, понимая, что Хелена в ноль, переворачивает её, не упустив возможности огладить бок, едва прикрытый одеялом, подхватывает под коленями и спиной. — А то рискнешь прилипнуть.       Душ действительно кстати. Сидеть голой задницей на стиралке, она, правда, не пробовала раньше, зато можно любоваться широкой спиной Райли, который настраивал воду и бросить взгляд на зеркало, рефлекторно втянуть живот и выпрямиться.       Верхняя часть тела и бёдра усыпаны засосами так, будто она попала под град. Бросив позерство, она опирается на руки, отклоняясь назад. Волосы растрепаны, взгляд — довольный и уставший. На плечах пара укусов.       Райли заканчивает с водой, подходит к ней. Втискивается коленом между бедрами. Поднимает подбородок, оглаживает с довольной улыбкой нежную кожу.       — Аберкромби.       — Райли.       Наклоняется ниже, так, что не сдвинуться и не сбежать. Хелена ловит чужие губы своими, прикрывает глаза, втягиваясь в мокрый и грязный поцелуй, выдыхает медленно, когда рука переходит с талии на шею и оглаживает, чуть сжимает.       Отрывается от неё спустя какую-то крошечную вечность.       — Хочу довести тебя снова. Без них.       — Собственники, — фыркнула бы, не будь такой уставшей. — Снимай меня, нужно помыться. Я всё ещё хочу уломать того Саймона, чтобы он меня с собой взял, мне посмотреть хочется.       Восхитительные длинные пальцы, исчерченные светлыми шрамами, оказываются в волосах, потирая кожу головы. Смотря в эти карие глаза невозможно врать. И, кажется, ещё пара минут таких гляделок — и она снова будет на взводе.       Или ещё минута.       Сердце отстукивает ещё десяток ударов, прежде чем она слышит:       — Не люблю доверять людям. Паранойя.       — Так не отпускай меня далеко. Чтобы знать, если у меня появится мысль, кому-то, кому не надо, рассказать.       Кривая ухмылка рассекает чужое лицо, показывая зубы:       — У меня на тебя планы, док, — и подхватывает её под бедра, опрокидывая на себя и делая несколько шагов, вскоре оказываясь под тёплым душем. — А теперь — мыться.       Ей явно недостаточно единственного раза между ними, недостаточно того, чтобы просто забить и забыть. Она касается мокрого тела Райли, а потом, уже приведя себя в порядок и подсушив волосы феном, стараясь ходить по дому ровно, собирается. И брызгается любимыми духами. Груша и черная смородина, SI Passione от Armani, немного ванили и жасмина — то, что чувствовала лично она. Почти соответствует ситуации.       О чём они договариваются и каким образом Саймона убедили в её надежности — она не знает.       Перед выходом из спальни её чуть вжимает в дверной косяк Гоуст, проходится по уху носом, прежде чем натянуть маску на лицо и скрыться за привычным и темным.       Когда выходят из прихожей — Гоуст и Райли оказываются на улице, Саймон отодвигает Хелену и оставляет их внутри. Щёлкает замком.       Нависает сверху:       — Ты понимаешь, что может произойти, если информация о подобных вещах попадёт не в те руки?       Хелена может думать в данный момент только о мощных плечах и темных глазах, но кивает:       — Я же знаю, что такое врачебная этика.       Саймон внезапно оказывается ещё ближе, вжимая в стену до подкашивающихся ног.       Ведет по шее той частью головы, где под маской скрыт нос. Хорошие духи, надо запомнить.       — Я сам тебя убью, если ты что-то выболтаешь, док. И не очень профессионально было заниматься групповым сексом с двумя своими пациентами.       — Они мои бывшие пациенты, — препирается она упрямо. — Я не против такой близости, но ты же сам куда-то торопился.       Саймон морщится, это угадывается по чуть сощурившимся глазам.       — Закрой глаза. И не открывай, пока я не скажу.       Хелена делает удивительно быстро — быстрее, чем планировала бы. Шорох ткани, знакомый по последним суткам. Тянет открыть глаза, но, чувствуя теплое дыхание, приоткрываются только губы (и как будто немного разъезжаются ноги), встречая тёплым и горячим.       Саймон целует сразу глубоко, не церемониться, языком обводя язык и вжимает в спину, выбивая остатки дыхания. Переходит ниже, на шею и ключицу. Замирает. Целует ещё раз мокро, яростно и ярко.       — Моя, — бросает он коротко, именно тем своим идеально-серьезным чуть лающим тоном, впечатывая окончательно и смешивая троих в единое. Одинаковые. До последней черты, все они — образ одного человека, распавшийся на грани разных реальностей.       И пока Аберкромби приходит в себя от ощущений, борется с желанием открыть глаза и посмотреть на чужой поплывший тяжелый взгляд на пару мегатонн, тот снова шуршит тканью.       — Можно.       Перед ней оказывается пальто и сумка.       Взгляды Райли и Гоуста чуть подозрительные, словно они не ждали от себя хорошего. Саймон и Райли садятся на передние сиденья Мазды, пока Гоуст утягивает её к себе на колени и просто держит так, наплевав на то, что в машине для таких маневров попросту мало места и выпускает её только по прибытию на базу.       Поправляет её шарф на шее, потому что осень и ветер. И засосы.       — Это со мной. Потом проведу обратно, — объясняет Райли, пока Аберкромби достает документы — это тот же рядовой, который видел её пару часов назад.       Надо же, у них даже пересменка не случилась, пока она успела…       — Нам сюда.       Они идут долго. Проходят мимо нескольких ВПП, внутрь здания даже не заходят.       — Мистер Прайс, — кивает она военному с роскошными усами и ухоженной бородой. — Давно не виделись.       — Мне привычнее всё-таки «капитан», доктор, — улыбка у него такая же, что и раньше, делающая лицо сразу добрым-добрым, будто он не прожжённый вояка, а плюшевый мишка. — Как вам данные… индивиды?       — Феноменально, — хмыкает женщина, садясь на старенькую скамейку с облезлой краской. — Но я не специалист с вашей базы, отчитаться по их состоянию не могу. Конфиденциальность.       И разводит руками.       — О, так вы доктор? — раздается веселый голос с тем же шотландским акцентом, что и у неё. — Давно не виделись, док.       — И вам здравствуйте, сержант, — Аберкромби смотрит на него секунду.       — Кстати, док, вы консультации проводите по… эм… — сержант замирает, вспоминая слова. — РПП. У меня девушка думает, что она толстая и не может с этим справиться.       — Девушкам часто обычное телосложение кажется недостаточно стройным, — чуть пожимает плечом Аберкромби.       — Ну, в её случае она действительно толстая, — поймав несколько недовольный взгляд женщины, тот поясняет. — Что-то там с гормонами, она весит около ста кило. И вот для меня это не проблема, а она поверить не может, что её можно считать… ну, желанной.       — Ладно, дам вам контакты одного специалиста.       И, пока троица солдат разбиралась с чем-то, во что ей хотелось сунуть нос, открывает контакт в своем телефоне и диктует МакТавишу номер.       После этого хочет встать и направиться посмотреть, что там устанавливает за конструкцию Саймон, что пишет в ноутбуке, как он прохлопывает Гоуста, словно обыскивая… но тот кидает на неё взгляд и качает головой. Приходится остаться на месте.       — Да, трех Саймонов Райли нам много. Тут бы с одним справиться, — вздыхает Прайс, потирая брови. — Один, как только явился, сразу чуть солдат не перестрелял, потом вообще окопался в лесу…       — А мне можно это всё знать, капитан Прайс? — уточняет Аберкромби.       — Ну, вы уже здесь, — пространно отвечает он. — Да и во время сессии они что-то вам наверняка рассказали. Я в вашей надежности не сомневаюсь, иначе бы не рекомендовал. Или вам не интересно?       — Интересно, — тут же заверяет женщина.       — Вот, выловили мы этого бедолагу, Гоуст с ним поговорил, — Хелена на секунду выпадает, вспоминая, что «Гоуст» — её собственное обозначение для конкретного человека, а не просто позывной для любого из троих. — Через пару часов явился третий, в такой вот маске как у черта. Но мы люди привычные, лейтенант иногда себе маски тоже меняет… Но этот оказался с норовом, дал нам доказательства, объяснил нам ситуацию… В общем, пришлось сотрудничать.       Хелена смотрит на него с любопытством. И что же там за ситуация, о которой ей не говорят, да и не факт, что скажут?       Саймон, стоящий к ней спиной, немного облегченно выдыхает.       —…но кажется там было что-то про двойников одного человека в других вселенных, — доносится голос сержанта.       Аберкромби переводит на него и Прайса любопытный взгляд, но те замолкают. От же… партизаны.       Хм, чем отличается Гоуст от Райли, кажется, они так и не поняли. Подошёл Саймон:       — Как загрузиться, отправлю Гоуста домой.       — И нельзя было это сразу сделать? — ворчит МакТавиш. — Меня устраивает Элти в единственном числе. Вас не различишь без масок.       — Их — да, — Хелена помалкивает, что ей это почти удалось. Но тут скорее дело в том, что их судьбы перестали быть одинаковыми, и по этим крошечным изменениям она и разобралась немного. — А я отличаюсь немного больше. Док, вопросы?       Слишком, блять, много.       — Про технологии рассказывать не буду, военная тайна.       Так, понятно…       — Что всё-таки случилось?       Саймон чуть в сторону смотрит, словно… сожалеет? Винит себя? Просто вспоминает? Не понятно.       — Я попал под определенное воздействие, и как… эм… как попроще объяснить? Как концепт начал собираться. Самые похожие по судьбам начали перемещаться друг к другу.       — То есть то не единственный случай, ты эти пару дней мотался постоянно… — тяжелый кивок прерывает её, не давая закончить. — И ты знаешь, в чем между ними различие?       Саймон смотрит чуть вбок, кивает:       — Пока — никаких, кроме того, что с ними случилось в течении пары этих дней. Скорее всего, будет. Больше сказать не могу.       — Саймон, девяносто три процента, — бросает Гоуст.       Саймон от его слов замирает, смотрит на неё долгим и тяжелым взглядом. Чуть кивает:       — Прощай, док.       И шагает в сторону техники, стоящей на паре ящиков. Райли подходит к ней, усаживается на скамью рядом.       Пока военные быстро прощаются между собой, она молча наблюдает, как растет процент до девяносто девяти.       — И передай привет Белл, — вдруг вскрикивает МакТавиш. — А то она тебя побаивается.       И, прежде чем исчезнуть в следующую секунду, Саймон и Гоуст хмурятся, пытаясь вспомнить. Сказать, правда, ничего не успевают.       — А Белл… это имя? — разворачивается Хелена к сержанту.       — Это прозвище, — бросает Райли прохладно, — его гиперопекающей девушки.