Твои руки укрывают пламя

Лично Айзава считает, что это ужасная идея. Нет, ужасные идеи. — Вы хотите, чтобы я был там? — спрашивает он, его темные брови поднялись высоко вверх. Каяма не сводит с него сурового взгляда. — Да. Ты его учитель. Из всех нас он доверяет тебе больше всего, — ее взгляд скользит в сторону. — Возможно, даже больше, чем Всемогущему, — говорит она больше себе, чем ему. Но Айзава не успевает возразить ей (потому что, нет, он не думает, что он лучший выбор, чем герой детства Бакуго), прежде чем она снова переключает свое внимание на него и продолжает: — И нам нужен кто-то, кто бы присмотрел за ним. Кто-то знакомый. На всякий случай. И тут Айзаву осеняет. — На всякий случай, чтобы быть уверенным, что его причуда не выйдет из-под контроля. Каяма морщится. Потому что, конечно, это единственная разумная причина, по которой она могла попросить его сопровождать Бакуго в участок, потому что идея выбрать его просто для моральной поддержки абсолютно неразумна. — Я чуть не напал на этого человека, когда видел его в последний раз, — замечает Айзава. — Ты напал на него, — огрызается Каяма. — И поверь мне, я помню. Я надеюсь, что ты хотя бы немного восстановил самообладание. Айзава скрещивает руки и наклоняет голову так, чтобы выражение его лица было скрыто лентой. Он в затруднительном положении. Честный ответ заключается в том, что он не знает. Ему хотелось бы думать, что он больше не позволит злодею подстегнуть себя, но он не уверен. Одна только мысль о Хироте Масаджи заставляет его кровь закипать, а сама идея о том, что тот может находиться в непосредственной близости от Бакуго Кацуки, заставляет его хотеть быть уверенным, что Хирота никогда больше не поднимет глаз на его ученика. Даже если ему удастся сохранять хладнокровие, мысль о том, что он снова будет слушать злодея, как тот злорадствует по поводу изнасилования ребенка, и быть не в состоянии ничего сделать, заставляет его чувствовать себя слишком напряженным и взвинченным, а глаз дергаться. Выражение лица Каямы несколько смягчается. — Вас все время будут сопровождать сотрудники полиции. Бакуго и Хирота никогда не будут находиться вместе в одной комнате. Просто… завершенность важна. Мы хотим, по крайней мере, дать Бакуго шанс на это. Так ли это? Айзава не уверен, что завершение всего этого означает для Бакуго то же самое, что для Каямы. Но все же… Он пытается представить Каяму на его месте. Или Хизаши, или Кана, или Всемогущего, и… это просто кажется неправильным. Никто из них не знает Кацуки так, как он, за исключением, возможно, Всемогущего. И он пытается представить Всемогущего, стоящего рядом с Бакуго, когда тот сталкивается лицом к лицу со своим насильником, пытается представить, как он утешает, о чем его не просят, пытается быть ободряющим. Для Бакуго это, вероятно, было бы удушающе. Айзава вздыхает и снова поднимает голову. — Хорошо, — говорит он. — Я сделаю это. Но для справки: я все еще думаю, что это ужасная идея. Каяма ухмыляется, но ей не хватает привычной дерзости. — Все в порядке. Просто постарайся вести себя как подобает представителю школы, хорошо, Шота? — Пока мне не приходится надевать костюм, думаю, я справлюсь.

***

Бакуго молчит рядом с Айзавой по дороге в участок. Его ученик сидит, ссутулившись, одной ногой упираясь в спинку пустого пассажирского сиденья. Он кажется более подавленным, чем обычно. Его взгляд лишен привычной язвительности, когда он смотрит перед собой, а уголки губ растягиваются в недовольную гримасу. Он горбится, как будто желая максимально ограничить любой возможный контакт. Айзава уже чувствует приближение головной боли. Предполагается, что большая часть этого должна быть очень простой. Полиция лишь хочет поговорить с Бакуго, рассказать ему, как все продвигается, расспросить его о любых недостающих деталях, о каких-либо предпочтениях, которые у него могут быть в отношении судебного процесса (например, предпочел бы он присутствовать на нем), о любых заявлениях, которые он хотел бы сделать, и, конечно, предложить ему поговорить с нападавшим. Для завершенности. Айзава здесь просто в качестве сопровождающего. Но Бакуго, похоже, относится ко всему этому с таким же энтузиазмом, как и он сам. Цукаучи приветствует и инструктирует их, и именно он садится напротив Бакуго за стол и начинает процедуру. По большей части это скучные формальности. Они просят Бакуго прояснить события, приведшие к их с Хиротой драке, спрашивают, не намекал ли Хирота на то, что это часть какого-то большого плана, и игнорируют Бакуго, когда тот становится раздражительным. Почти все, что им нужно, они уже получили от него после первого допроса. Это всего лишь перепроверка и уточнение деталей, оставшихся неясными. Но Айзава понимает, как это может раздражать. Бакуго явно хочет как можно меньше признавать факт нападения. Затем Цукаучи начинает подробно описывать, как будет проходить судебный процесс. — В этом нет ничего особенного, — утверждает он. — Это всего лишь вынесение приговора. Один человек утверждает, что ему следует вынести более суровое наказание, а другой наоборот. Несколько человек высказывают свое мнение, и судья решает, какой срок ему дать и где он будет его проходить. — Прекрасно, — говорит Бакуго, уставившись в потолок, изображая скуку. — Какого черта меня это должно волновать? Айзава хочет отдать должное Цукаучи — у него безупречное непроницаемое лицо. — Вы приглашены выступить на слушании. Бакуго замирает, его пристальный взгляд сменяется шоком с широко раскрытыми глазами — выражение, которое кажется слишком уязвимым для него, и Айзаве приходится бороться с желанием отвернуться. — Что? Цукаучи хмурится, он тоже выглядит немного смущенным. — Да. Как потерпевшая сторона, вы приглашены присутствовать. Вы можете сделать заявление, находясь там, или просто дать письменный вариант, который будет зачитан от вашего имени. На самом деле, вы могли бы сделать последнее и без присутствия, если хотите. Бакуго продолжает пялиться. Айзава пытается угадать, что сейчас крутится у него в голове, но у него ничего не выходит. Он действительно понятия не имеет, каково это — оказаться в таком положении. Получить возможность повлиять на судьбу нападавшего, но только обнажив свою душу, рассказывая об одной из самых ужасных вещей, которые когда-либо с тобой делали, в комнате с незнакомцами. Бакуго громко сглатывает. — А если я откажусь присутствовать или делать заявление? Цукаучи выглядит опечаленным, но не удивленным. — Это полностью зависит от вас. Хотя я должен сказать, что личные показания могут повлиять на присяжных настолько, что они могут вынести более длительный приговор. Выражение лица Бакуго снова замирает. — Тогда я не пойду. И не буду делать никаких гребаных заявлений. Суд может делать с этим ублюдком все, что захочет. Цукаучи кивает. — Я понял, — он что-то помечает в папке, затем поднимает взгляд на Бакуго с новым опасением. — Вам также предоставляется возможность поговорить с ним сейчас. Айзава внимательно наблюдает за Бакуго. Он напрягается, и кажется, что вообще едва дышит. Однако он знал об этом предложении еще до того, как пришел сюда, так что это скорее рефлекторное, чем искреннее удивление. — У вас будет возможность сказать ему все, что хотели бы, — продолжает Цукаучи. — Это будет записано, но если никто из вас не раскроет ничего особенно важного для дела, о чем не было известно ранее, это не будет использовано при вынесении приговора, — он перекладывает бумаги перед собой и закрывает папку. — Это шанс завершить начатое, если вы этого хотите. Бакуго делает несколько глубоких судорожных вдохов, выражение его лица остается отстраненным, поскольку он явно собирается с духом, чтобы принять решение. — Могу я его увидеть? — наконец спрашивает он. — Прежде чем решить, хочу ли я с ним поговорить? Могу я просто… — Конечно, — говорит Цукаучи, вставая. — Следуйте за мной. Разделяющее их устойчивое к причудам стекло действует как одностороннее зеркало, позволяя им видеть, но показывающее Хироте только его отражение. Его приводят через несколько минут после их прибытия. Айзава не сомневается, что тот знает, что они здесь, но Хирота ничего не говорит. Он просто ухмыляется, глядя в стекло, и непринужденно сидит на стуле. Ну, настолько непринужденно, насколько может человек, прикованный к столу, полагает Айзава. От него, как и прежде, веет высокомерием, и это действует на и без того расшатанные нервы Айзавы далеко не лучшим образом. Он не может представить, что чувствует Бакуго. Тот не сводит с Хироты глаз с тех пор, как его ввели в комнату. Он неестественно неподвижен. Если бы не резкие выдохи, которые Айзава время от времени слышит, он бы испугался, что Бакуго вовсе перестал дышать. Несколько минут никто не произносит ни слова, пока Бакуго стоит у стекла, глядя на своего насильника, ухмыляющегося ему в ответ. Наконец, Бакуго спрашивает: — Когда состоится слушание по вынесению приговора? — С сегодняшнего дня чуть больше двух недель, — говорит Цукаучи. Бакуго хмурится и опускает руки по бокам. — А как насчет его причуды? Насколько я знаю, большинство тюремных камер сделаны из металла. — Мы надели на него ошейник для подавления причуд, — заверяет Цукаучи. — Вдобавок ко всему, мы ограничили его доступ к металлу. Наручники из углеродного волокна, и мы держим его в одной из немногих камер из органического стекла, которые у нас есть. Бакуго кивает, но больше ничего не говорит — просто продолжает пристально смотреть на Хироту. — Меня призвали призраки? — внезапно спрашивает Хирота за стеклом, пугая всех присутствующих. Айзава рефлекторно становится в оборонительную стойку и видит, как Бакуго напрягается всем телом, а его ладони подергиваются. — Или, может быть, — говорит злодей, его голос приглушен помехами переговорного устройства комнаты, — меня навестил маленький котенок. В глазах Хироты вспыхивает искра, когда он наклоняется вперед, опираясь на стол. — Что ж, вы знаете, как легко их напугать. Ощущение, что из комнаты выкачали весь воздух. Айзава не знает, сообщила ли полиция Хироте, что Бакуго будет здесь, или нет. Он не уверен, что хочет знать ответ. — В чем дело? — насмехается Хирота, когда не получает ответа. — Надеюсь, я не слишком сильно напугал тебя, Кацуки. Оскал искажает лицо Бакуго, и Айзава готовится призвать на помощь свою причуду. Если Бакуго попытается использовать взрывы, чтобы добраться до Хироты, стекло и бетонные стены, устойчивые к причудам, веротно, ничего не смогут сделать. Но потом… — Пойдем, — рычит Бакуго, разворачиваясь прочь от комнаты для допросов. — Мне нечего сказать этому ублюдку. Цукаучи выглядит немного неуверенным, но Айзава качает головой детективу, прежде чем тот успевает возразить. Губы Цукаучи кривятся в очевидном недовольстве, но он молчит. Им нужно выбраться из этой проклятой комнаты. Им обоим. Но Бакуго особенно. Ничего хорошего из этого не выйдет. Цукаучи переводит взгляд с одного на другого, затем медленно кивает. — Хорошо, если вы уверены. Айзава клянется, что чувствует, как Хирота провожает их взглядом даже после того, как дверь захлопывается. Когда они снова оказываются в машине, Айзава ощущает, как ненависть волнами исходит от Бакуго, и теперь он знает, даже если не понимает почему, что эта встреча будет иметь далеко идущие последствия.

***

Кацуки. Голос подонка звучит у него в голове, повторяя его имя этим идиотским голосом, слишком фамильярно, слишком лично, снова, снова и снова. Бакуго ненавидит это. Ненавидит его. Завершенность? Да, черт возьми, верно. Ублюдка бросили в камеру, лишили его причуды, и он признал себя виновным в преступлении, за которое его приговорят к годам тюремного заключения. Но каким-то образом Бакуго все еще знает, что именно он обладает властью между ними двумя. Стоя в той комнате, глядя на Сталь… Кацуки вполне мог снова оказаться под ним на грязном металлическом полу. Наручники, камеры, приговор — все это ничего не значило. Сталь уже получил то, что хотел — власть над Бакуго. И ничто из этого дерьма не могло это изменить. Но Кацуки мог. План уже наполовину сформировался, прежде чем он покинул участок. Все, что ему действительно нужно, это подходящие люди.