Óни в бейсболе

            Ну, ладно. Допустим, Тома понимает, почему Камисато-сан так переживал о том, поладит ли Тома с Хэйдзо. Тома терпеливо и медленно выдыхает, разворачиваясь от дверной ручки с галстуком и доносящихся из комнаты стонов какого-то семпая, которого его сосед нагло продолжает таскать к ним уже третий по счёту день.       Благо, Тома уже начал хранить некоторые вещи в шкафчике в ванной, так что он решает, не сильно раздумыая, отправиться мыться. Его тело уставшее. Он провёл весь день с Аратаки Итто, на которого, как он и предполагал, форму подобрать практически невозможно. Ему её будут шить на заказ. Так что у Томы теперь в голове сведения и об обхвате груди, и об обхвате бёдер, и об обхватах всех других частей тела, которые его ручонки точно обхватить не смогли бы, даже если бы ему очень хотелось.              Тома старается не думать о таких вещах. Честно. Он пытается думать о том, какое выражение лица было у тренера, или какую палитру эмоций выдало лицо Кудзё-сан, или о том, как ас команды похлопал его по плечу, улыбнулся, показывая клыки, и похвалил, мол, молодец, знал, что ты справишься.       Тома теперь официально помощник менеджера. Правда, это всё ещё ощущается, как ситуация с подвохом, потому что единственное его занятие — нянчить Аратаки Итто. Томе нужно составить ему распорядок тренировок, следить за его питанием, помогать ему растягиваться — словно его жизнь теперь просто обязана вертеться вокруг гигантского óни, с которым их связывает одна крайне сомнительная история. Из всех людей.              Нет, проводить с ним время вне занятий оказалось не так уж и страшно. Итто познакомил его со своими подельниками, которые оказались, вроде, добрей, чем он предполагал, но, тем не менее, всё ещё слегка пугали. Особенно третьегодка, которая не снимает с лица маску. Тома не решился спросить, простуженная она или что-то вроде.       Тома также узнал кучу довольно бесполезной информации об оникабуто. И он также таскался за своим семпаем по парку, пока тот выискивал подходящего жука, не переставая выдавать случайные факты об их окраске, влиянии питания на их силу и прочем. Он также рассказал, что дружит с Аято уже довольно давно, и что объединила их именно любовь к жучиным боям. Всё это — за два дня. Томе слегка страшно представить, что ждёт его дальше.              Медленно раздеваясь, Тома думает о том, каким таким образом капитан сильнейшей бейсбольной команды Инадзумы нашёл себя увлекающимся драками жуков. Ну, не его дело.       Тома наконец-таки включает дождик, усевшись на низкий стульчик перед маленьким зеркальцем, и принимается мыться. Горячая вода и правда расслабляет его натруженные мышцы. И, нет, он не таскал тяжестей. Даже не тренировался. Кажется, просто ходить за Аратаки Итто по пятам — та ещё нагрузка.              Тома занят ленивыми размышлениями о том, как, когда Хэйдзо вдоволь натрахается с кем бы он там ни трахался, он спокойно вернётся в комнату и сядет составлять план тренировок для Итто. И план питания, если уж на то пошло. Он и так особый у спортсменов, а этот ещё ж и óни — там вообще надо литературу об их здоровье поднимать. Тома слышит, как в ванные открывается дверь, невольно реагирует на звук.       Ас бейсбольной команды, виляя хвостом, чему-то улыбающийся, заходит в помещение. Тома тут же отворачивается, чувствуя, что краснеет.              — Тома-кун! — Горо, его заметив, тут же радостно к нему обращается. — Привет!              — Здравствуй, семпай, — Тома бросает короткий взгляд на голого третьегодку, который усаживается на соседний стульчик.              Как будто бы в помещении больше деваться некуда. Тома сглатывает, принимается натирать себя мочалкой. Он не извращенец, как бы тяжело ни было в это поверить после инцидента с Аратаки Итто. Но он также шестнадцатилетний парень. Он и сам прекрасно понимает, что в его организме бушуют гормоны. Ловить случайные стояки, тем более, когда рядом кто-то вроде их аса команды с пушистым хвостом и такими красивыми глазами — вполне себе естественно. Тома может представить, как засовывает большой палец в его рот, чтоб оттянуть щеку в сторону и посмотреть на его клыки. Его семпай бы нахмурился и спросил «что ты делаешь?» слегка шепеляво, но в целом бы против не был. Его хвост вильнул бы в предвкушении, и Тома — Тома обдаёт себя ледяной водой из душика, содрогается.              — Тома-кун, ты чего, простудишься же! — его добрый, ничего не подозревающий семпай тянется и меняет настройки. — Ты до сих пор не привык к нашим душевым?              Тома неловко смеётся. Ох, если бы он знал. Он бы не то, что отсел подальше. Он бы побежал говорить Камисато-сану, что Тому надо выселить за извращенство и домогательства. Выдыхая, умывшийся, Тома идёт отмокать в огромную ванную в конце помещения. Горячая, приятная вода обволакивает его тело. Тома закрывает глаза, чтоб не думать об их асе, который что-то себе мурлычет под нос, намыливая свои пушистые волосы, свой хвост. Интересно, как он за ним ухаживает?       Дома Тома несколько раз встречал девочку-почтальоншу, с которой они иногда болтали. Тома даже не помнит, на почве чего они сошлись. Но он помнит, как она жаловалась на то, как тяжело ухаживать за шерсткой хвоста.              — Ох-х, какая водичка приятная! — Тома вздрагивает, потому что семпай его залезает в воду и устраивается снова неподалёку.              Да что с ним такое? Это ощущается, как странная шутка. Тома даже смотрит по сторонам, чтобы убедиться, что их реально двое, и никто не выскочит сейчас с криками и смехом. И камерой, если уж на то пошло.              — Да, и правда, — отвечает Тома.              С ним рядом так отиралася прежде только тот кохай из бейсбольной команды в средней школе. Но быть не может, чтоб тут происходило то же самое. Поэтому, прежде чем позволить своему воображению взять бразды правления, он спрашивает:              — Горо семпай, вам чего-то от меня нужно?              Горо тут рукой машет, говорит:              — Можешь звать меня просто Горо-кун, не нужно этих семпаев, — замолкает.              Тома рад, конечно, но это не ответ на его вопрос. Горо почёсывает затылок и говорит: — Ну… Вообще, да. Кое-кто любопытствует, как ты Аратаки-куна заманил в клуб. В смысле, Сара-тян чего только не делала, и всё только хуже становилось. Ты же слышал небось, какие он вещи о бейсболе говорил?              — Ага.              — Ну, вот. Отчасти, — тут он понижает голос и придвигается ещё ближе, да настолько, что их коленки стукаются, — Сара-тян виновата. Она хорошая, очень серьёзная, но после каждого её разговора с этим óни дела становились всё хуже и хуже. А он ведь может быть таким клёвым раннером, а?              — А, так вот оно что, — Тома старается незаметно отодвинуться. Ему любопытно, кто этот «кое-кто», но он решает не лезть с неловкими вопросами. — Не обошлось без помощи Камисато семпая. А в остальном… наверное, он просто прислушался ко мне, — Тома чувствует себя так, словно сочиняет на ходу.              Потому что отчасти так и есть. Ну что за ерунда? Прислушался? Да Аято его задавил чувством вины, и Тома даже не знает, почему это сработало. Аратаки Итто ни разу не упоминал их разговор, просто воспринимая всё, как должное. Тома и сам голову ломает, с чего бы ему тревожиться о мечтах кого-то, кто напал на него в поезде. Он старается не поднимать эту тему, надеясь, что каким-то мифическим образом тот случай сотрётся у Аратаки из памяти. До этого, правда, ещё очень далеко, потому что даже на снятии его параметров Аратаки Итто, покосившись на Тому, спросил у швеи:              — А этому обязательно присутствовать?              И Тома, не дожидаясь ответа, вышел в соседнее помещение сам. Параметры он всё равно все слышал. Да и измеряли их в одежде. И, тем не менее, возможно, Итто не хотел, чтоб Тома видел, как плотно прижимается к нему измерительная лента.              — Я рад, что у тебя получилось! — ас бейсбольной команды возвращает его в реальность яркой клыкастой улыбкой.              — Да… Спасибо. Правда, такое чувство, что он будет моей ответственностью до конца года.              — Он и первогодки, — поправляет его Горо.              Тома впервые об этом слышит.              — Что?              — Тебе завтра на утренней тренировке скажут. Саре и правда нужна помощь, первогодок в этом году многовато. Там есть хорошие. Твой сосед, например. Им нужно особое внимание. Всё-таки, они — наша замена, — ещё одна клыкастая, очаровательная улыбка.              Горо, кажется, снова невольно ближе придвинулся. У него, вероятно, не такое понимание личного пространства, как у обычных людей. Тома, уже зажатый у угла, говорит тихо:              — Горо-кун, ты не мог бы…              Тома не продолжает, потому что «ты не мог бы не делать из меня извращенца, потому что у меня вот-вот встанет от твоей милой улыбки и трущейся о мою коленку твоей коленки» вряд ли куда-то его приведёт.       Горо, наконец-таки заметивший, что загнал Тому в самый угол, широко распахивает глаза, его уши дёргаются.              — Ой-ой! Прости! Я не специально! — он отодвигается на приличное расстояние, позволяя Томе наконец-то расслабиться.              Тома задерживается даже после того, как Горо уходит. И вовсе не из-за полувозбуждённого члена (всё-таки Тома не железный, и трущейся коленки ему было достаточно, чтобы начать ловить стояк). Скорее, он тянет, потому что не знает, освободилась ли комната. Ему совершенно не хочется вернуться к по-прежнему висящему на двери галстуку и непрекращающимся охам-ахам какого-то там семпая. Ему начинает казаться, что Хэйдзо хвастается наличием личной жизни.              К счастью или нет, но когда он, распаренный и разморенный возвращается, Хэйдзо стоит в коридоре. И, более того, Тома это на слух распознаёт, потому что Хэйдзо ссорится. С Камисато Аято.              — Да не повлияет это!              — Хэйдзо. Вам нужно сбавить обороты, — настойчивые нотки. — Как он играть-то будет?               — Семпай! Ты ж не думаешь, что я дурак какой?! Я знаю, как всё делается!              Хэйдзо, видя Тому, замолкает. Аято поворачивается следом, смотрит на Тому тоже. Тома, с влажным полотенцем в руках, в пижаме, переводит взгляд с одного на другого. Ох. Надо было, всё же, в ванных дольше посидеть.              — Ну, продолжайте. Я ничего не слышал, — говорит он, намереваясь проскользнуть мимо них в комнату, но Аято хватает его под руку на удивление крепко, тормозит, к себе притягивает.              — Вот! Спроси его, комфортно ли ему, что вы как кролики себя ведёте!              — Семпай! — Хэйдзо хмурится и, кажется, начинает краснеть.              Тома тоже, но по совсем другим причинам. Да что ж ты будешь делать. Теперь он думает о том, каково это, когда его с такой же силой на кровать толкают. Желательно вот этот пахнущий чем-то сладковатым семпай, что продолжает держать его под руку.       Нет. Это кошмар. Томе срочно надо подрочить. Уже даже не важно, на кого. На хоть кого-нибудь, иначе его башка собственная с ума сведёт.              — Тома, — Камисато произносит требовательно, смотрит на него.              Ну и как таким глазам отказать? Тома заторможенно кивает. Еле отводит взгляд. Говорит Хэйдзо:              — Ну, если бы это можно было сократить до нескольких раз в неделю, я, признаться, был бы благодарен. А то как-то не знаю, куда себя девать.              — Можешь идти к Аято-сану в комнату! Вон, гляди, как вы спелись! — Хэйдзо топает ногой. Он краснеет, и кричит явно только потому, что пытается скрыть смущение. Ну, естественно. Шестнадцать лет, гормоны. Да ещё и то, что старший отчитывает, мол, трахаешься слишком много. — И Аратаки в команду загребли, и сейчас ты ему потакаешь! Охренительный дуэт!              — Хэйдзо, — Аято реагирует на ругательство.              Тот подходит ближе, уже на Тому даже внимания не обращает:              — Семпай. Ты же в курсе, как долго мы не могли вместе быть. Он сам сказал, что ты знаешь, потому что капитан. В чём твоя проблема? Он выпускается, блин, в этом году. Мы снова сто лет видеться не будем. Ну будь ты человеком, а?              Тома правда хочет уйти. Он чувствует себя невольным лишним зрителем разворачивающейся перед его глазами драмы. Ему не нравится также, как его мозг коллекционирует информацию об этом неизвестном семпае: бейсболист, третьегодка. Как он тут же начинает его в своей голове вычислять. Почти вся команда до сих пор состоит из третьегодок. Беттери, клинаперы. Камисато и ещё несколько второгодок пробились в состав незаметно для переставшего следить за основным составом Томы. Он уже заметил, как много талантливых запасных второгодок сидят на скамье. Пересмотрев последние пару матчей заметил, что те выходили на поле несколько раз. Всё-таки, команда у этой школы лучшая. Не удивительно, что даже запасные — монстры бейсбола.              — Что же с вами делать, — Камисато проводит рукой по лицу. Смотрит на Тому, которого продолжает придерживать под руку, словно удерживая от желанного побега. Догадываясь, что Тома в принципе хочет от этого сбежать. — Давай посоветуемся в моей комнате.              — С ним? Не со мной?! — возмущается Хэйдзо, пока Камисато тянет Тому в комнату.              — Он менеджер, Хэйдзо. Его мнение касательно бейсбола важней твоего. Особенно в этом случае, — в обычно мягком голосе появляются раздражённые, стальные нотки.              Томе с одной стороны приятно, что Камисато Аято назвал его менеджером. С другой — этот его страшный, сексуальный тон. Тома оглядывается на Хэйдзо перед тем, как его затаскивают в комнату. Словно ища спасения. И, естественно, он его не находит. Хэйдзо явно не в настроении даже для того, чтоб смотреть Томе в глаза.              Тому вот уже второй раз усаживают на кровать в этой комнате. Он ловит лёгкое дежавю.       На Аято ведь снова та пижама, только волосы до сих пор в низком, маленьком хвостике, что лежит на его довольно худом, изящном плече. Он прикрывает своё красивое лицо руками, сидя напротив, и вздыхает. Потом кладёт руки на свои колени и спрашивает прямо:              — Что ты думаешь по этому поводу?              — Как менеджер или как его сосед? — осторожно уточняет Тома. Потому что, вообще-то, это две разные вещи.              — И то, и другое.              Тома оглядывается на соседа Аято, который вновь не проявляет и капельки интереса к происходящему. Возможно ли, что подобные происшествия — нечто постоянное?              — Если то, что они делают, может повлиять на состояние команды, то, естественно, я бы сказал, что это стоит обсудить с ними. И выразить свою позицию, так сказать.              — Это ты сейчас как менеджер говоришь? — Тома кивает. — А как сосед тогда?              Тома морщится. Ему не хочется, чтоб Хэйдзо на него обижался. Он вымученно вздыхает. Аято кладёт руку поверх его руки. Слегка сжимает. В глаза смотрит доверительно и серьёзно. Говорит тоном, полным чего-то покровительственного:              — Можешь быть со мной честен, Тома-кун.              Ну, пиздец. Он вообще знает, какой харизмой обладает? Он специально? Тома хочет выскочить в окно, и ему плевать, что это второй этаж. Его сердце стучит немного быстрей прежнего. Ну а как ещё, когда кто-то настолько красивый, утончённый, буквально идеальный прикасается к его руке и смотрит на него такими глазами?              — Н-ну, — Тома сглатывает. — Я был бы рад, если бы меня по вечерам пускали в комнату. Как сосед я бы сказал, что можно поменять нас с его… партнёром местами. Но как менеджер, — Тома замедляется. Стоит ли это говорить? Аято смотрит на него пристально, слегка хмурится, слушает с предельным вниманием. Тома внутренне хочет закричать. Ну и выпрыгнуть в окно ещё больше тоже хочет. — Как менеджер я бы сказал, что это может сказаться на качестве игры. Раз они оба бейсболисты. Я же правильно понимаю? Они оба бейсболисты?              Аято смотрит на него, смотрит. Отпускает его руку. Выпрямляется на своём кресле. Вздыхает.              — Да, всё верно. Они учились в одной средней школе. Хэйдзо-кун, по словам Такео, признался ему, когда тот выпускался. Они оба не местные, как ты понимаешь. Так что со времён признания Хэйдзо виделись редко. Хэйдзо-то и в бейсбол подался только ради него. Мне он сказал, что хотя бы недолго побыть беттери вместе с Такео — его мечта.              Такео. Кэтчер команды. Тот парень с приятным голосом, который Хэйдзо выше на голову минимум. И его Хэйдзо. Они с Хэйдзо. Тома трёт глаза. То есть, первым в своей старшешкольной жизни членом, который Тома увидел, стал член кэтчера. Сегодня, вторым, член питчера. Вот тебе и беттери команды. Прямо-таки совместная работа. Тома, если честно, надеялся, что первым, что он увидит, будет стояк, который он сам освобождает из чьих-то штанов. В голову приходит Аратаки Итто, но Тома отмахивается. После всего, что случилось, это кажется невозможным. Даже не смотря на ту странную фразу, вскользь брошенную Аято.              — Я понимаю их… отчаяние, — семпай его в этот момент выглядит крайне вежливым, если так можно выразиться. Очень гуманно называть многочасовые трахосессии, в которые Тома себе место по всей общажной территории ищет, «отчаянием». — Но ты мои мысли читаешь, Тома-кун. Полезно, конечно, иногда пар выпустить. Но надо ведь и о пояснице Такео-куна не забывать.              Тома только теперь задумывается о том, что Камисато семпай откуда-то знает, кто кого и куда. Ну и разговор у них.              — В общем, рад, что ты согласен, что менять вас с Такео местами — не лучшая идея. Я скажу Хэйдзо, что это не вариант. И как-нибудь объясню им двоим, что они должны больше думать о людях вокруг себя.              Говоря это, Аято выглядит уставшим. Ну, да. Он ведь не просто капитан команды. Он — пример для подражания. Он тот, кто должен поддерживать боевой дух. Поддерживать сплочённость.       Тома просто привык, что в средней школе эта роль отходила к нему долгое время. Да и потом, когда появился капитан команды, Тома всё равно частично отвечал за всё это. Позволяя себе некоторую вольность, теперь он сам кладёт руку поверх руки семпая, слегка сжимает.              — Камисато семпай, — смотрит ему в глаза проникновенно. — Если что, вы всегда можете положиться на меня.              Мгновение он выглядит так, словно его застали врасплох, но в следующую же секунду улыбается, кладёт свою руку поверх руки Томы. Тома не может не отметить, какие они у его семпая мягкие несмотря на то, что тот занимается бейсболом.              — Мне очень приятно это слышать, Тома-кун, — ему улыбается этот привлекательный парень, и у Томы ёкает сердечко. — И ты тоже всегда можешь положиться на меня. Давай вместе трудиться на благо нашей команды.              — Да, семпай, — отвечает Тома.              И его голос вовсе не дрожит.

      ***

             Очередное солнечное, весеннее утро. Томе и правда говорят, что отныне он обязан заниматься первогодками. Тем не менее, тренер подчёркивает, что основной его задачей остаётся заниматься Аратаки. Им нужно, чтоб он как можно быстрей смог выйти на поле. Тома, если честно, сомневается, что тот правила бейсбольные знает.       Когда утреннее собрание из тренера, ответственного за клуб учителя, менеджеров и капитана команды заканчивается, каждый отправляется выполнять свои задачи. Камисато семпай уходит тренироваться. Кудзё-сан уходит следить за третьегодками и второгодками. Тома идёт забирать Аратаки Итто из-под дерева.              Гигантский óни спит, раскинувшись, как ни в чём не бывало. Тома со вздохом усаживается на корточки неподалёку от его лица.       Ну, он хотя бы встал рано. И приехал. Уже что-то. На нём свободные шорты, футболка и кроссовки. Тома попросил его одеваться во что-то удобное, пока для него не сделали подходящую ему форму.              — Аратаки семпай, — говорит он. Тот не реагирует. Тома говорит чуть громче: — Аратаки семпай!              Тот открывает глаза, морщась, а потом выдаёт:              — Чего тебе, сдохлик?              Если бы Тома сейчас что-то пил, то он бы поперхнулся. Он хлопает глазами, пока Аратаки зевает так широко, что у него аж глаза увлажняются. Садится. В таком положении Тома снова осознаёт разделяющую их физическую пропасть.              — На тренировку пора. Растяжкой займёмся.              — А. Ок.              Он удивительно покладист для кого-то, кто ещё на прошлой неделе отказывался о бейсболе даже слушать. Они идут обратно на площадку молча, и только перед входом на неё Аратаки вдруг говорит:              — Только не хочу рядом со всеми заниматься. Найти место посвободней.              Просьба немного странная. По крайней мере, в глазах Томы. Почему Аратаки не боится остаться практически наедине с ним? Тома же такое вытворял. Разве не нормально его теперь опасаться? Потом до него доходит, что, видимо, у Итто с растяжкой беда. И, вероятно, он стесняется. Он ведь называет себя «великим» постоянно. Не хочет, может, в глазах окружающих падать или что-то типа того.              — Хорошо.              Тома сканирует огромное поле взглядом. Кто-то бегает, кто-то уже приступил к тренировкам бросков. Кто-то отбивает фастболы специальных машин для отработки ударов.       В отдалении, ближе к трибунам, пусто. Тома кивает в ту сторону:              — Подойдёт? Там сейчас точно никого не будет.              — Подойдёт.              Они идут, в целом, молча. Вокруг них и так довольно много звуков. Бегающие бегают с кричалкой. Звуки отбиваемого мяча, крики вроде «хорошая подача!», железное «А ну не сбавляем темп!» Кудзё-сан. Тома, бросив на Аратаки, глядящего себе под ноги, взгляд, напоминает себе: он тоже менеджер.              Он должен что-нибудь сказать.              — Семпай. Это нормально, если у тебя пока что плохо с растяжкой. Все ведь с чего-то начинают. Мы будем тренироваться. К концу недели уже сможешь на шпагат сесть при желании.              Аратаки Итто смотрит на него, изогнув бровь. Сверху вниз смотрит, надо добавить. Какой же он, всё-таки, огромный.              — Кто тебе сказал, что у меня с растяжкой плохо? Я сам Аратаки Итто, если что. У меня всё с растяжкой просто супер, — уверенно и самодовольно.              Тома с сомнением соглашается:              — Ну да.              И, окей. Когда Тома смотрит, как Аратаки, приземлившись жопой в траву, без разогрева сгибается пополам, обхватывая свои ступни руками и сцепляя пальцы в замок, ему тяжело держать рот закрытым.       Томе нравится наблюдать да тем, как ребята разогреваютая. Как тянутся так и этак. Руки, плечи, бёдра, ступни. Раздвигая ноги в стороны ровно на шпагатную дистанцию, Аратаки следом тянется к каждой из них по отдельности, точно так же обхватывая руками ступни и сцепляя в замок пальцы. Потом поднимается, в полуприсяде разминает позвоночник, плечи — Тома даже слышит хруст нескольких суставов.        Тома хочет спросить, как такое возможно. Правда хочет. Но Аратаки двигается так умело и уверенно, что ему вообще становится не до разговоров. Когда тот принимает ту же самую позицию, тянется к обеим ногам, он вдруг говорит:              — Слыш, сядь на меня.              Подразумевая, конечно же, спину. Тома садится. Этого явно не достаточно, потому что Аратаки говорит:              — Ты сел?              — Сел.              — Я ничего не чувствую. Мда. Упрись во что-нибудь, что ли. Дрищ.              Тома ощущает приливающий к лицу жар. Он немного меняет позицию, упирается ногами, толкает своим задом, бёдрами, ощущает при том сквозь все слои ткани его позвоночник. И целую гору мышц.       На этом всё не заканчивается. Аратаки, встав, командует, говорит стать позади него и помочь ему прогнуться в другую сторону, после чего добавляет с сомнением:              — Хотя достанешь ли ты мне до позвоночника вообще…              Тома ниже, но не настолько ведь. И у него всё с растяжкой тоже хорошо. Пусть, оказывается, и не настолько, как у этого гиганта.              — Достану! — схватив его за локти, Тома поднимает ногу, упирает колено в позвоночник, и всё это немного резче правильного, из-за чего Аратаки Итто ойкает.              Хруст суставов. Аратаки выдыхает блаженно:              — Ага, вот так. Давненько так хорошо не было.              Тома говорит себе успокоиться. Но потом Аратаки укладывается спиной на траву и говорит:              — Так, теперь помоги мне с ногами.              Тома представляет, как сжимает лодыжку. Как помогает согнуть ногу в колене так, чтоб та доставала груди, пока вторая лежит прямо. Как ему придётся приложить все силы и. Как близко он будет к тем частям тела, которых уже касался.              — Я ненадолго отлучусь, — нервно говорит он, после чего, ничего не объясняя, разворачивается и отправляется в раздевалки.              Если быть точней — в туалеты. Потому что он больше не может. Ну просто не может. Заперевшись, лихорадочно расстегнув школьные брюки, Тома обхватывает себя и жмурится. Голый Горо-кун, изящный Камисато-сан, ослепительно сексуальный и гибкий Аратаки Итто. Такие разные, привлекательные парни, с которыми он каждый день взаимодействует. Засунуть бы Горо-куну большой палец в рот. Оттянуть бы щеку. Услышать его «фто ты делаеф?», и, следом, заметить вильнувший хвост. Прикоснуться бы к плечу Камисато-сана, провести по пижаме, задев хвостик. Чтоб приятная даже с виду ткань упала, оголив его грудь, его сосок. Они у него, небось, нежного розового цвета. И, Аратаки Итто. Тома двигает рукой быстрей, зажимает свой рот рукой, чтоб заглушить звуки. Даже ладонь свою прикусывает. Вот бы снова смять его грудь руками. Снова обхватить его член руками. Поместится ли он Томе в рот? Скорей всего, нет. Но попробовать — попробовать-то можно. Как бы он отреагировал? Надавил бы на голову, заставив взять глубже, или бы просто закрыл лицо руками в смущении, полностью отдаваясь Томе на милость? Тома изливается в свою ладонь, попадает в загодя открытый унитаз, давит в себе на корню любые пошлые звуки. Разрядка, слишком быстрая, слишком бурная, не приносит реального удовлетворения. Томе мало. Но, всё же, стало немного легче. Он стирает туалетной бумагой следы своего позора, смывает её к чертям в унитазе вместе с остальными следами позора. Застегнувшись, выходит из уборной. К счастью, никого нет. Тома моет руки, поправляет свой галстук. Из зеркала на него в ответ смотрит слегка раскрасневшийся, стройный парень со светлыми волосами, завязанными в низкий хвостик. Конечно же ему не тягаться с милашностью Горо-куна. И ему далеко до изящности и естественной притягательности Аято семпая. И он уж точно не сможет тягаться с Аратаки Итто. Но, пожалуй, он всё равно неплох. Тома выдыхает, окончательно успокаиваясь. Он ещё встретит кого-нибудь. Учебный год только начался. Не надо вообще обо всём этом слишком сильно задумываться.       Аратаки растягивается сам, когда Тома возвращается. Его заметив, тот недовольно кричит:              — Ну что ты за менеджер такой! Чего меня кинул, да ещё и так надолго!              — Мне жаль, семпай, — извиняется он, даже кланяется. — Продолжим?              — Да я уж размялся. Дальше-то что?              — Бег, а потом тренироваться отбивать.              — Сколько кругов?              Тома открывает рот, чтоб ответить, когда его осеняет. Он хочет себе по лбу дать. Как он мог не спросить?              — А ты хоть правила бейсбольные знаешь?              — Ну да. А что там знать? Один бросает, другой отбивает. Бегать ещё надо.              Тома хочет хлопнуть себя по лбу ещё сильней. Чего он ожидал-то?              — Так, ладно. После занятий встретимся, и я все тебе объясню. Хорошо?              — Да что там объяснять-то! — хмурится, а потом отмахивается. — Ладно, договорились. Я побежал.               — Бегать десять минут! Чем больше кругов, тем лучше! — Тома повышает голос, чтоб стартанувший Итто его услышал.              Его физические показатели ненормальные. Тома, наблюдавший всю утреннюю тренировку за этим монстром спорта, не понимает, как его не попытались утащить к себе другие спортивные клубы. Хотя, возможно, все понимают, что с ним немного муторно иметь дело, и только бейсбольный клуб в этой школе настолько упёртый, чтобы попытаться его приручить. Аратаки и правда напоминает чем-то дикое животное. В плане того, с каким видом он отбивает мяч. И у него, кстати, тоже есть клыки. Тома не знает, как раньше этого не заметил. Но отбивая Аратаки так скалился, что его клыки бросились Томе в глаза.       Горо в его голове теперь заменился Итто. Вот бы засунуть ему в рот большой палец и оттянуть щеку, чтоб повнимательней рассмотреть его зубы. В его голове, конечно же, Итто смущается и даже ничего не спрашивает, а ещё сидит перед ним с разведёнными коленями на полу, упираясь в него своими огромными руками, чтоб не упасть. Тома тяжело вздыхает, понимая, что начинает краснеть. Мысли об Аратаки Итто начинают отвлекать его от уроков. Это какой-то ужас. Тем более после того, что Тома с ним сделал. Тома всё ещё не может отпустить это. И всё ещё не понимает, как этот семпай с ним ничего не сделал в отместку. Тома слышал, что старшеклассники на Ясиори и трусы до лба натянуть могут, и запереть в комнате с инвентарём на ночь в наказание за какие-то проступки. А тут ведь не просто проступок. Это уже целое преступление. Тома снова вздыхает. Он понимает, что должен считать себя везунчиком. Мол, сделал что-то ужасное, да так легко отделался. Но мама его не так воспитывала. Сделал что-то ужасное — неси наказание. А его никто не наказывает. И это странно.              Несколько дней спустя, глядя на своё умытое лицо, в свои глаза, он хмурится. Тома обещает себе вслух:              — Это в прошлом, я его больше не коснусь, и всё будет нормально. Он достаточно добр для того, чтобы меня простить. Значит, я должен показать, что заслуживаю его прощения.              Небольшая речь на него самого производит впечатление. Тома решительно сам себе кивает. Так он и сделает.