Óни в бейсболе

      Это плохо. Это очень, очень плохо. Вновь ощущая лицом чужую грудь, слыша очередное, уже куда менее терпеливое «эй», Тома думает о том, что это однозначно худший день в его жизни.       А ведь он так радовался тому, что наконец-таки попал на Наруками, ещё пару часов назад. Но сейчас, когда сумка с вещами первой необходимости зажата между ним и этим страшным, огромным парнем, а сам он из-за давки то и дело упирается в его грудь лицом, Тома совершенно не чувствует былой радости. Ему страшно даже глаза поднять, чтоб на него посмотреть ещё раз — одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что его угораздило оказаться прижатым к какому-то хулигану: причёска, подводка, пирсинги, какой-то непонятный ошейник — так точно только хулиганы выглядят. И в манге, которую он читал, и в соседствующей с его домом старшей школе на Ясиори, в которую мама его не отправила именно потому, что боялась, что он либо станет таким же, либо подвергнется со стороны таких издевательствам. Тома в глубине души понимал, что таким же ему не стать даже при великом желании — хотя бы потому, что он слишком вежливый. Да и вообще идти в старшую школу на Ясиори он никогда не рвался — их бейсбольная команда ужасная, и Тома не хотел бы с ней связываться. И не то, чтобы он сам играет в бейсбол. Но он был менеджером команды средней школы Ясиори, и лучшим менеджером из всех, что у бейсбольной команды Ясиори только были. И это даже не его слова. Под его надзором и благодаря его харизме команда средней школы смогла войти в восемь лучших команд Инадзумы на его последнем году обучения в средней школе. Это оказалось лучшими результатами за последних десять лет. Тома, если честно, особенного ничего не делал. Просто следил за питанием, режимом сна, успеваемостью и здоровьем участников клуба. Ну и пороги учительской обивал, выклянчивая команде спортивный лагерь каждое лето и уговаривая физрука потренировать ребят. Ему нравится бейсбол и нравится заботиться об участниках команды, и Тома мечтал попасть в лучшую старшую школу на Наруками, чтобы подать заявку и стать менеджером лучшей бейсбольной команды Инадзумы. Так что он был в экстатическом состоянии, когда поступил, и чуть не подпрыгивал от радости, когда прощался с матерью перед своим отъездом.       Он не ожидал, что Наруками будет… таким. Огромное количество людей, транспорта, и все куда-то спешат, всё забито. Тома прежде на Наруками бывал только в детстве, когда они с мамой переехали из Мондштадта. Да и то они оставались на Рито, пока оформляли документы, а после сразу уехали на Ясиори, и бывал Тома после этого только на Каннадзуке, как раз-таки благодаря летним тренировочным лагерям. Так что Тома привык к относительно спокойной, размеренной жизни тихих городов и ещё более тихих деревень.              — Да ты заколебал, — из-за того, что транспорт качнуло, Тома снова уткнулся носом в чужую грудь, тут же спешно отстраняясь и сглатывая.              — Я прошу прощения, я не специально, — Тома говорит это только потому, что слышит в голосе стоящего рядом реальное раздражение. Так бы Тома не заговаривал с ним вовсе.              Он смотрит прямо перед собой, на внушительные грудные мышцы, скрытые (?) обтягивающей футболкой, когда незнакомец говорит:              — У меня глаза выше, дрищ.              Тома чувствует, как стыд крепко ударяет по голове, поджигает его щёки, словно свечку. Конечно же по сравнению с такой махиной он — дрищ. Но на самом-то деле он тоже всегда занимался наравне с бейсболистами из своей команды! И рост у него хороший, выше среднестатистического! Это этот какой-то ненормально высокий.              — Для чего мне смотреть вам в лицо? — у Томы вырывается с искренним непониманием, хотя внутри он старается подавить мысль о том, что действительно пялился. И его спалили. Ну, довольно сложно не пялиться, когда такие махины покачиваются прямо перед носом. Это размер какой? Второй? Третий? Тома старается перестать задаваться этим вопросом.              — Потому что я, великий Аратаки Итто, так сказал! — он произносит это почти с угрозой, и Тома действительно невольно поднимает взгляд, чтоб посмотреть в его лицо.              Одновременно происходит несколько вещей. Качнувшийся транспорт снова впечатывает Тому в незнакомца. Тома чувствует, что его сжимающая сумку рука оказывается прижатой к определённой части тела этого человека. Выражение лица этого человека из грозного и очевидно недовольного принимает удивлённое, даже слегка смущённое выражение. Тома с пробегающимся по спине холодком понимает, что его запястье трётся о пах этого пугающего одним своим видом парня. Аратаки Итто, он сказал? Ну да, даже имя какое-то хулиганское. Тома сглатывает. Он буквально всем телом теперь к нему прижат. Чувствует исходящий от него жар, рельеф скрытых под одеждой мышц, едва уловимый запах его одеколона. Он как скала в мягкой оболочке. Спортсмен? Наработал себе такую силищу в драках? Тома не уверен, да и не сильно его это интересует — он дёргает рукой, пытаясь освободиться, и Аратаки Итто произносит куда менее твёрдым голосом:              — Э-эй, ты чего творишь такое?              Делу не помогает то, что оба они зажаты у самой двери. Аратаки Итто деваться некуда.              — Я извиняюсь, но у меня рука вам упирается прямо в, — до Томы доходит, почему стоящий перед ним краснеет, ровно в тот момент, когда нечто становится больше ровно там, где его рука невольно жёстко трётся.              Тома хотел бы в этот момент побледнеть, ужаснуться, убрать руку, в конце-то концов. Но выражение лица этого вроде бы опасного человека становится таким… другим, что он вместо этого ощущает, как в ушах начинает звинеть от приливающей к лицу крови, и, по непонятной для себя причине, Тома двигает рукой вновь. Этот Аратаки Итто, который выше него на добрую голову, огромный, с массивной грудью, хмурыми густыми бровями и явно крашеными волосами, закусывает губу, стараясь подавить какой-то рвущийся наружу звук, и следом говорит куда тише:              — Да я уж в курсе. Руку убери.              — Я бы хотел, — Тома сглатывает, и тут их качает ещё раз, только теперь Тома, ни за что не держащийся, начинает лететь в противоположную ему сторону.              По какой-то неясной причине, возможно — на автомате, Аратаки Итто хватает его одной рукой за талию, чтоб удержать на месте. Господи, блять. Его ручища такая огромная, что Тома чувствует его пальцы у себя где-то в районе позвоночника, в то время как большой надавливает прямо на скрытый одеждой пупок. Какого хера он такой огромный и что он делает. Или, вернее, что они оба делают, потому что Тома, вновь ощущая рукой чужую промежность, не так уж случайно двигает ею снова. К его действиям зарождается явный интерес, пусть этот грозный шкафоподобный хулиган и хмурится. Тома в панике повторяет в своей голове «что я делаю, что я делаю, что я делаю», когда, пользуясь положением, сначала кладёт подбородок между этих огромных грудных мышц (и чувствует, как те подпирают его щёки), и внимательного теперь глядит в лицо стоящего напротив, вновь совершая прежние, грубые, рваные движения запястьем. В этот раз парень напротив выдыхает резкое «ха», после чего жмурится, опускает голову, предоставляя Томе возможность разглядеть целый букет эмоций. Этому Аратаки Итто настолько очевидно хорошо, что у Томы даже голову ведёт от мысли об этом. Он раскраснелся, хмурится ещё сильней, челюсть сжимает и давит изо всех сил короткие звуки, которые нет нет да и вырываются из его груди. И он так и не отпустил талию Томы. Он буквально удерживает его на месте.       Тому посещает странная, извращённая мысль: возможно ли, что этому опасному, гигантскому парню нравится, когда его домогаются незнакомцы? Надломленные брови, всё сильней краснеющее лицо, сильней сжимающая его талию рука — Тома роняет сумку, и та громко падает между его ног, пока его ладонь обхватывает скрытый одеждой член внушительных размеров. Тома чувствует, как его рот наполняется слюной. Державшийся свободной рукой за перила Аратаки Итто зажимает свой рот, выдав перед этим нечто, слишком сильно напоминающее всхлип. У него браслеты с шипами и ногти накрашены чёрным. Тома не столько осознаёт, что делает, сколько, скорее, со стороны слышит свой тихий шёпот:              — Пожалуйста, потише, а не то кто-нибудь решит, что вы извращенец.              Аратаки Итто отвечает кивком. Тома поверить не может в то, что происходит, когда принимается мять ладонью, сжимать, массировать чужую длину, тяжёлые, поджимающиеся яйца. Ещё ни один парень, к которому Томе довелось прикасаться, не был так возбуждён от обычных прикосновений сквозь ткань. Какая-то дикая, животная его часть, обычно спящая, вдруг заполняет весь его разум: что будет, если он заставит этого человека кончить?       Он двигает рукой быстрее, сам невольно дышит тяжело, пока Аратаки Итто изо всех своих сил старается сдерживаться, сжимает свой рот, жмурится, пунцовый до невозможности, теперь уже выглядя скорее мило и эротично, а не как хулиган, который мог бы свернуть Тому в крендель. И Тома начинает чувствовать влажность под своей ладонью. Он видит, как шире раздуваются ноздри, как он жмурится ещё сильней, и как член в его штанах явно дёргается — Тома понимает, что, ещё чуть-чуть, и он реально заставит незнакомого огромного хулигана кончить. В его ушах стучит кровь, его собственное лицо, кажется, не менее красное, и он сам уже возбуждён. Тома двигает рукой резче, сжимает крепче в погоне за чужим удовольствием, когда — объявляют его станцию, и поезд начинает замедляться. Он понимает это, только когда тот останавливается окончательно, и ему приходиться в растерянности пытаться потянуться за сумкой, задевая чужой член локтем. Это должно быть больно, но вместо этого, кажется, происходит нечто иное. Тома слышит заглушаемый объявлением станции низкий, надломленный стон, пока его талию продолжает аж до боли сжимать чужая рука. Чувствует локтем усилившуюся влажность. Аратаки Итто не держат ноги — когда дверь позади него открывается, он буквально вываливается, утягивая и Тому, и его сумку за собой. Приземляясь на него сверху, Тома в ужасе наконец-таки понимает, что натворил: влажные глаза, красное лицо, вздымающаяся от тяжёлого дыхания грудь и мокрый пах, прижимающийся к его паху. Люди обходят их, некоторые шепчутся. Тома давит из себя заикающееся, испуганное:              — В-вы как?              На него смотрят обиженно. Всё ещё красный, хулиган хмурится. Сбрасывает с себя, как тряпичную куклу, и уносится на такой скорости, что только пятки сверкают. Тома чертыхается, наконец-таки поднимаясь, плотнее запахивая свой кардиган, потому что у него тоже стоит. Вот жеж блять. Какого чёрта он сделал?!              Всю дорогу до общежития Тому омывает волнами стыда и раскаяния. Он никогда не был тем, кто мог бы вот так вот напасть на кого-то. Тем более на кого-то настолько пугающего. Все его предыдущие взаимодействия с парнями были по обоюдному согласию и редко заходили дальше глубоких поцелуев или неловких ёрзаний. Пару не самых лучших в его жизни минетов Тома не считает вовсе. Он пытается успокоить свои дрожащие руки и колотящееся сердце, про себя повторяя, что, по крайней мере, он вряд ли вновь когда-либо с ним встретится. Ему не многим легче оттого, что теперь где-то на Наруками находится опасный парень, рука которого обхватывает половину его талии, и которого он буквально домогался в поезде. Лицо Томы вновь приобретает полное страданий выражение. Это кошмар. Он сам на себя похож не был. Он же даже вещи свои на пол уронил, чтоб его потрогать! Огромного страшного хулигана! Что с ним не так?! И, ведь, тому небось было страшно. О, господи. Тома чувствует себя монстром.       Видимо, это отпечатано и на его лице, когда встречающий его у входа парень с милой родинкой перестаёт улыбаться и вместо этого слегка хмурится:              — Тома, да? У тебя всё в порядке?              — Просто устал, — ложь даётся на удивление легко.              Ему понимающе кивают в ответ.              — Я Камисато Аято, староста мужского общежития. Твои вещи уже прибыли и находятся в твоей комнате. Я живу дальше от тебя по коридору, в двести десятой, так что всегда можешь ко мне обращаться. Твоим соседом будет другой первогодка, Хэйдзо-кун. Думаю, вы поладите. Если нет — сообщи мне.              — Да, спасибо, — поднимаясь по лестнице, Тома старается впитывать всю получаемую информацию.              Этот Камисато Аято кажется неплохим. Улыбается дружелюбно, да и красавчик к тому же. Он вдруг сменяет тему:              — Слышал, ты хочешь быть менеджером бейсбольного клуба?              — Откуда? — Тома удивляется искренне. Аято пожимает плечами.              — Я вхожу в бейсбольный клуб. Капитан команды.              — Ох, — всё, на что Тому хватает.              Если присмотреться к этому семпаю, то становится довольно очевидно: он высокий, сложен спортивно, у него хорошая выправка и уверенность на лице. Примерно таким и должен быть капитан команды.       Тома не был в курсе, что это он, правда. Он слышал много об их беттери, а также смотрел предыдущие игры, но этот Камисато — второгодка, и за последними матчами Тома не следил, слишком сосредоточенный на нереальных проходных баллах в эту дурацкую частную школу.              — У нас уже есть менеджерка. Кудзё. Так что не уверен, что тебя возьмут. Но ты можешь попытаться. Зайди на площадку завтра обязательно.              Он хлопает Тому по плечу, когда они останавливаются возле двести восьмой комнаты. Тома давит из себя улыбку. Воспоминания о ситуации в поезде всё ещё крайне яркие.       Комната в общежитии оказывается именно такой, какой он себе её представлял: две стоящие у противоположных стен кровати, два стола, один шкаф, крошечный холодильничек. Бело-чёрные цвета, элементы фиолетового тут и там. На кровати, что ближе к окну, болтая босыми ногами валяется невысокий темноволосый парень, читающий мангу. Он хрустит чем-то, но стоя у входной двери Тома не видит, чем именно. Тот оборачивается, окидывает его не особо заинтересованным взглядом.              — Привет, — бросает, прежде чем вернуться к своему занятию.              — Привет, — вяло отвечает Тома.              Честно говоря всё, чего ему хочется сейчас — это помыться. Смыть с себя прошедший день. Разобрав кое-какие вещи, он достаёт свои ванные принадлежности и интересуется у продолжающего хрустеть и читать мангу соседа:              — А где тут ванные?              — На первом этаже. Там табличка будет. Разберёшься.              Тома к двери двигается, когда слышит:              — Семпаи говорят, ты менеджером стать хочешь, — оборачивается. Ухмыляется. — Ну, придётся постараться. Так что желаю удачи.              Тома оборачивается всем телом. У него не самое лучшее настроение. Во-первых, дорога была жаркой — весна эта оказалась ужасно душной. Во-вторых, ситуация в поезде до сих пор не покидает его памяти. Поэтому он говорит:              — Что это должно значить?              — Только лишь то, что Кудзё помогает уже третий год, и её никто не сможет заменить в ближайшее время. Да и тренер её любит. Тебе выше головы прыгнуть придётся, чтоб к её уровню хотя бы приблизиться.              Тома расправляет плечи и вздёргивает подбородок:              — Ну, я готов попробовать.              До конца дня он занимается своими делами. Отмокает в ванной, потом разбирает кое-какие вещи, ужинает привезёнными с собой онигири и укладывается спать. Воспоминания о произошедшей в поезде ситуации успели немного поблекнуть. Пусть и последнее, о чём Тома вспоминает перед сном — сжимающая краснеющее, слезливое лицо с подводкой огромная ладонь с накрашенными ногтями.              Просыпается Тома слегка нервничающим. Уроки начинаются уже завтра, так что он планирует подготовиться к предстоящему дню, но, всё же, первое, что он делает — это отправляется завтракать в столовую в шесть утра. Он встречает там Камисато в сопровождении крайне похожей на него девушки, которую тот представляет, как свою младшую сестру. С ними также ушастый парень, в котором Тома узнаёт третьегодку, того самого аса команды. Тома находит себя приоткрывающим рот, пока наблюдает за тем, как хвост Того Самого Горо лупит по скамейке, пока он ест мисо суп на завтрак.              — О, ты же тот новенький, который написал в своих бумагах на поступление, что мечтаешь быть нашим менеджером, — и даже их ас в курсе?              — Да, семпай, всё именно так, — Тома поедает рис с овощами, наблюдая за ним.              Горо издаёт задумчивое «хммм». Качает головой, и при том его с виду мягкие уши мило дёргаются.              — На самом деле, думаю, у тебя есть все шансы. Кудзё нужна помощь — очень много первогодок. Да и она не вечная, ей нужно подготовить себе достойную замену, — и, следом, показывает Томе большой палец, широко улыбаясь и обнажая клыки. У Томы ёкает сердечко. — Так что постарайся! Тренер может жестить немного, но это просто испытание на прочность. В конце концов, мы же должны поддерживать звание лучших, так?              Он ещё добрее, чем Тома себе представлял. Он видел несколько его интервью, и Горо всегда казался располагающим к себе парнем. Но теперь, пообщавшись с ним, Тома уверен в том, что это, кажется, первый, кто действительно болеет за него. И потому Тома слегка слишком эмоционально соглашается:              — Да!              Погода солнечная, но ещё пока не жаркая — самое то для тренировки. Тома, следующий за семпаями, отправляется на тренировочную площадку, наблюдает за уже вовсю трудящимися первокурсниками. Среди них он замечает и своего соседа по комнате, только теперь тот выглядит серьёзно, волосы завязаны в низкий хвост, и он тренирует подачи — хочет стать следующим питчером, что ли?       Тома жадно бегает глазами по красивым подтянутым фигурам, облачённым в белую, обтягивающую бёдра и зады униформу. Какая же она эстетически привлекательная.              — Ну, думаю, тебе надо прямо сейчас подойти к тренеру, — торопит его Горо, — он во-о-он там. Удачи! Всё получится! — снова показывает поднятые вверх большие пальцы.              Тренер вместе с несколькими ребятами в бейсбольной форме и довольно высокой девушкой стоят под крышей небольшой тренерской будки, обсуждают что-то. Легкой трусцой направляясь к ним, Тома вспоминает старую площадку как какую-то штуку — та, на которой тренировалась команда его средней школы, была как минимум вполовину меньше. Масштабы, количество участников, серьёзное настроение. Тома пропитывается атмосферой, не забывая поглядывать на красивых, спортивных, сосредоточенных ребят.              Он не признается, что одной из причин для становления менеджером стало его… увлечение ребятами в форме. Или что весь его предыдущий сексуальный опыт сводился к экспериментам с несколькими ребятами из команды. В частности — с красивым семпаем, когда ему было пятнадцать, с крайне серьёзным одногодкой, когда ему только стукнуло шестнадцать, и с легко смущающимся кохаем прямо перед самым выпуском. Ну, отдайте его под суд. Ему нравятся бейсболисты. Тома старается не смотреть по сторонам, не высматривать кого-нибудь особенно хорошенького, напоминая себе, что это, всё же, не самое главное. Самое главное — стать частью этого клуба. А там уже как пойдёт.       Его приближение первой замечает девушка. Коротко стриженная, уже недовольная, она хмурится и упирает руки в бёдра, всем телом поворачиваясь к нему. Тома думает о том, что она малость пугающая. Скорее всего, это и есть та самая Кудзё.       Вслед за ней оборачиваются и остальные. Тома не успевает даже сказать ничего, как мужчина лет сорока произносит:              — Ты же Тома, да? Метишь на место менеджера?              Кудзё теперь ещё более недовольная, сильнее хмурится, возможно даже раздражена. Тома был к этому готов.       Он очаровательно улыбается, кланяется, громко отвечает:              — Именно так! Я бы хотел помогать клубу! Возможно, мне бы удалось облегчить жизнь Кудзё-сан, — он бросает короткий взгляд на девушку, которая только глаза закатывает и руки на груди складывает.              Ну, может, не самая верная тактика. На это никто не отвечает. Тренер окидывает его критичным взглядом.              — Почему не участником клуба? У тебя неплохие физические данные. Да и в деле твоём написано, что ты тренировался вместе с остальными.              — Ну, кто-то ведь должен был подавать им пример, — парирует Тома, следом добавляя: — Сенсей.              — Это пустая трата времени, — влезает Кудзё. — Меня вполне хватает. Нам не нужен ещё один менеджер.              — Сара, — остужает её пыл парень в бейсбольной форме. — Это наш последний год в старшей школе. Тебе нужно думать о замене.              Она отворачивается, явно не желая с этим соглашаться.              — Такео-кун прав, — поддерживает его другой бейсболист. — Мы не вечные.              — Я могу просто помогать. Воду носить, оборудование и прочее. Могу за питанием следить. Я готовлю хорошо, — вставляет Тома своих пять копеек.              Кудзё его игнорирует. Тренер издаёт протяжное «хммм». Переглядывается со стоящими рядом.              — Если ты действительно так хочешь быть частью нашей команды, ты должен понимать, что мы здесь шутки не шутим. Мы выигрывали кошиен несколько лет подряд. Каждый участник клуба должен выкладываться на все сто. Даже если ты — менеджер.              — Да, я знаю.              — Именно поэтому, если ты хочешь стать помощником Сары, — тут девушка выпрямляется, грозная, готовая запротестовать, — ты должен уговорить Аратаки Итто вступить в клуб.              Сначала Тома думает, что ему послышалось. Потом видит, как Кудзё закатывает глаза и расслабляется. Как два других бейсболиста, одного из которых зовут Такео и Тома, к слову, о нём слышал, потому что он кэтчер из основного состава, переглядываются между собой так, словно на Тому только что взвалили непосильную задачу. Но это всё ерунда, потому что у Томы перед глазами всплывает огромный хулиган, жмурящийся и краснеющий, пока Тома лапал его через ткань штанов в общественном транспорте.              — К-как его зовут, ещё раз? — он невольно аж заикается.              Потому что это не может быть правдой. Ну просто не может. Вся его дальнейшая жизнь не может зависеть от того парня.              — Итто-кун, — произносит Такео. — Вы знакомы?              Тома отделаться не может от ощущения крепкого, горячего тела под собой. От ощущения чужой влажной промежности. От веса массивного, толстого члена, скрытого одеждой, в своей ладони. Тома сглатывает.              — Нет, ничего такого. Просто… показалось.              — Если ты сможешь убедить его вступить — должность помощника менеджера твоя. И после выпуска Сары сможешь занять её позицию, — сообщает тренер.              Тома соглашается медленно, тихо отвечает «я понял», но не может избавиться от ощущения какой-то подставы.       Ощущение подставы только укрепляется, когда Тома, немного растерянный, подходит к Камисато, растягивающемуся вместе с несколькими другими бейсболистами, и рассказывает об услышанном.              — Они пытаются тебя слить, — откуда невозьмись появляется сосед по комнате, усаживается на спину Аято, помогая ему тянуться. — Я тут дольше тебя на пару месяцев, а уже наслушался о том, какая этот Аратаки головная боль.              — У него все шансы быть в основном составе, — Аято качает головой. — У него прекрасные физические данные. Тренер уже второй год его пытается в команду взять.              Томе плохеет. То есть, помимо прочего, этот Итто — его семпай. Томе хочется залезть в какую-нибудь нору и больше никогда не показываться.              — Где я могу его найти? — он спрашивает, не надеясь получить ответа, но Аято кивает куда-то в сторону:              — Он обычно или под деревом за площадкой спит, или где-то со своими шестёрками бегает.              — Шестерками, — повторяет Тома упавшим голосом. — Он типа бандит?              Аято издаёт звук, напоминающий одновременно и «нет», и «да».       Погода приятная, тёплая. Весенний ветерок шелестит только-только распускающейся листвой на деревьях, покачивает высокую, сочно-зелёную, молодую траву. Тома медленно выходит за пределы площадки и — ну, надо же, метрах в ста, под разросшимся, широко раскинувшим ветви деревом действительно дремлет тот самый. Тома нервно сглатывает. С чего ему лучше начать? С извинений? Есть ли вероятность, что этот Аратаки Итто его не вспомнит? Тома сомневается. Ноги уже несут его навстречу судьбе; Тома решает, что первым делом на колени упадёт, лбом о землю приложится в поклоне, и будет до последнего настаивать на том, что произошедшее в поезде — случайность, и ему действительно, правда, по-настоящему очень и очень жаль. Ну и что Аратаки Итто нужно вступить в бейсбольный клуб. Про это он, пожалуй, как-нибудь скажет тоже.       Подходя ближе, Тома всё лучше и четче замечает небольшие детали дремлющего гиганта: небрежные следы от почти стёршейся подводки, закинутые за крашеную голову мускулистые руки, рожки — рожки? Так он ещё и óни? У Томы колени начинают слабеть, и он двигается ломано, одновременно и влечимый красивым мускулистым телом, и до усрачки испуганный истинной природой этого парня. С другой стороны, его происхождение объясняет телосложение: Тома читал, что óни от природы обычно крайне высокие и физически развитые. Не знал он правда, что у них такая мягкая грудь и такие огромные члены, что не поместились бы и в обе его руки. А какая у него задница, интересно? Какая у него-       Тома обрывает свои мысли. Останавливаясь, как вкопанный, прямо рядом с ничего не подозревающим, дремлющим парнем. Для Томы он и правда гигант. Нет, Тома высокий. Плюс ко всему, он всё ещё в стадии ускоренного роста, и за месяц прибавил пару сантиметров, так что теперь он все сто восемьдесят. Но это? Да он два метра минимум!       Сделав глубокий вдох, выдохнув, он нарочито громко прокашливается, потому что, говоря откровенно, совершенно не знает, как ещё привлечь внимание. Потрясти за плечо? Точно не после того, что он успел со своим семпаем натворить. К слову, этот самый семпай вообще никак на его покашливания не реагирует. Тома вдруг понимает, насколько у него беззаботное, умиротворённое выражение лица. В насколько уязвимой позиции он находится, вот так вот напоказ выставляя все свои прелести.              — Прелести? — от неожиданной мысли Тома бормочет слово вслух, невольно хватаясь за голову.              Да что с ним не так?!       Почему он не может перестать смотреть на этого Аратаки и вспоминать то, как мило он, такой большой и мускулистый, пытался сдерживать стоны, когда рука Томы не так уж и случайно тёрлась о его пах?       Это кошмар какой-то. Это надо прекратить. Если Тома надеется получить свою позицию помощника менеджера, ему нужно быть с этим человеком в хороших отношениях. О каких хороших отношениях может речь идти, если он его в поезде домогался?!              — Семпай! — восклицает он громко. — Семпай, нам надо поговорить!              Аратаки Итто морщится, что-то мычит слегка хриплым ото сна голосом, шевелится и, наконец-таки, приоткрывает глаза. Он мгновение смотрит сонно и неосознанно, но, буквально секунду спустя, вдруг широко глаза распахивает, садится и чуть ли не прыгает ближе к дереву, ударяется о него спиной:              — Опять ты?! Снова со мной что-то делать будешь?!              Он жмурится и отворачивается, прижимаясь спиной к дереву. Он его узнаёт. Конечно же он его узнаёт — Тома обрывает себя. Было бы странно не узнать того, кто тёрся о твою грудь лицом и дрочил тебе в забитом людьми поезде. Тома сглатывает, лихорадочно соображая, что сказать, когда Аратаки Итто вдруг один глаз приоткрывает и на него смотрит. Это… странно как-то, но у Томы нет времени затягивать молчание, так что он тараторит:              — Это было случайностью и больше не повторится, пожалуйста, семпай, простите меня! — следом склоняясь в угол под девяносто градусов с руками по швам и колотящимся сердцем.              Аратаки сначала молчит. Тома смиренно ждёт его ответа в прежней позе, про себя думая, что извиняться готов, сколько потребуется. Свежий весенний ветерок доносит до них радостные крики с площадки неподалёку. Аратаки Итто усмехается:              — Так ты первогодка из нашей школы, получается?              Тома поднимает голову. Аратаки вдруг выглядит самодовольно, и у Томы сердце ухает. Что он планирует теперь? Может, придумает что-то ужасное в отместку за произошедшее? Вроде, с крыши на весь школьный двор прокричать, что он гей-извращенец, или прислуживать в роли стула, или-              — Как насчёт вступить в мою банду?              Ну или так.              — Чт-что, прости? — Тома, выпрямляясь, аж заикается. Он вообще не о том думал.              Потому что, во-первых, само слово «банда» звучит пугающе. Во-вторых, мама его не так воспитывала. В-третьих, как можно зазывать к себе в банду парня, который буквально осквернил тебя в поезде?              — Мы набираем новых ребят, нам нужно больше людей, мы не справляемся из-за того, что ушли третьегодки, — начинает объяснять он абсолютно нормальным тоном. Тома не хочет знать, с чем они там не справляются, хотя Аратаки уже начал пальцы загибать, перечисляя обязанности — выпрямившись, Тома машет руками:              — Стоп-стоп-стоп. Я пришёл не для этого.              — А для чего тогда? — он удивляется сначала, а потом ахает и снова к дереву ближе жмётся: — Так всё-таки снова со мной что-то делать вздумал?!              Он поджимает к груди колени, смотрит широко распахнутыми глазами напряжённо, а руками закрывает грудь — Тома хочет провалиться сквозь землю, нетвёрдым голосом повторяя:              — Нет, семпай, это правда было случайностью, я прошу прощения, такого больше никогда не повторится. Я хотел извиниться, — он останавливается. Если он прямо следом скажет «и попросить тебя вступить в бейсбольный клуб», то извинение станет выглядеть не искренним. А оно искреннее. Томе и правда стыдно.              — Я прощу тебя, если ты вступишь в мою банду, — с прежним самодовольством заявляет Аратаки Итто, теперь уже поднимаясь со своего места, упирая руки в бока.              — Я не, — он возвышается над Томой, даже не приближаясь. Но с этой дурацкой улыбкой на лице от него хотя бы не веет чем-то страшным. Рожки, небольшие, скрываются в белой гриве. Томе их снова больше не видно. — Я не могу! — он прерывает поток собственных опять куда-то сворачивающих мыслей выкриком, когда понимает, чего от него требуют. — Я хочу быть менеджером в бейсбольном клубе!              Лицо Аратаки кривится так, словно ему предложили испортившуюся селёдку. Он даже рукой машет, словно учуял вонь.              — Зачем тебе связываться с ними? — искреннее непонимание и пренебрежение в голосе.              — А что с ними не так? Почему ты сам, кстати, не вступишь? Я слышал, что тебя там очень ждут, — Тома заваливает его ответными вопросами, наконец-таки видя просвет для возможности поднять тему.              — Да потому что это система! Тренировки их эти, расписание, это всё — подготовка рабов системы! — убеждённо восклицает он в ответ.              Тома чувствует, как у него открывается против воли рот. Он еле сдерживает рвущееся из него «чего бля», с клацаньем захлопываясь и сглатывая. Рабы системы? В бейсболе? Что это за позиция такая? Он даже не находит, что на это ответить, и потому Аратаки Итто продолжает страстно доказывать, что ничего хорошего в бейсболе нет, и нифига он системе не сдастся, и вообще зачем Тома его об этом спрашивает. Потом он опять зовёт в свою банду, и Тома снова отказывается, на что Аратаки Итто восклицает:              — Ну, тогда я тебя не прощаю! Понял? Не прощаю! Пока не вступишь — не прощу!              И, крайне серьёзный, хмурит брови, делает грозное выражение лица.              — А теперь уйди с моего места! И не вздумай лезть ко мне, пока я сплю!              — Я и не собирался, — Тома отвечает необычно тонким для себя голосом, после чего, услышав очередное «ну, иди уже отсюда», действительно разворачивается и уходит.              Он не хочет тревожить бейсболистов сейчас, потому вместо этого уходит в общежитие и принимается разбирать не разобранные вещи, продолжая прокручивать в голове страстную анти-бейсбольную речь. Теперь он понимает, почему у Кудзё так плечи расслабились, когда ему сказали про этого семпая. Да он же ненормальный какой-то. Ну как можно в голове своей было связать бейсбол с чем-то подобным? Не говоря уже, что фразы по типу «рабы системы» Тома прежде слышал только во время застолий, когда пригласившие всю деревню в гости соседи выпивали пару лишних бутылочек саке.       Сосед по комнате возвращается ближе к вечеру: небо уже окрасилось красивым оранжевым, появились лёгкие облака, воздух слегка остыл. Он явно уставший. Падает буквально лицом в подушку и лежит так.              — Аято семпай уже пришёл? — Тома решает, что его спросить проще будет.              — Не-а, он у сестры. Они вместе ужинают всегда, — глухо отвечает он. — А что?              — Да я, — Тома колеблется. Потом вспоминает, что Хэйдзо тут дольше него. — Поговорил я с этим Аратаки Итто, в общем.              Хэйдзо копошится, тяжело переворачивается как-то, на спину плюхается с ухмылкой и тихим «уф».              — Ну и как? Понравилось, что услышал? — даже по его голосу слышно, что он едва смех сдерживает.              Тома удручённо вздыхает, опускает голову.              — Честно говоря, такого я не ожидал.              — Ну, он вообще глуповатый, — Хэйдзо плечами пожимает. Когда Тома на него вопросительно смотрит, поясняет: — Ну наивный, в смысле. Как дитя малое. Мне кажется он ерунды какой-то начитался. Ты ещё не слышал, кстати, как он ругался, что бейсбол разрушает экономику школы. Это вообще, — Хэйдзо фыркает, смеётся. — Как я слышал, Кудзё-сан так им заколебали, что она теперь чуть ли не взрывается от одного его упоминания. Она его год в клуб затащить пыталась. Бедняга.              Значит, Аратаки Итто второгодка. То есть, им ещё вместе учиться и учиться. Тома закрывает лицо руками, на что Хэйдзо реагирует:              — Да не расстайвайся ты так, Тома-кун. Кудзё-сан же всё равно рано или поздно смена понадобится. Да и за этим бегать — уже вполне себе менеджерская обязанность. Считай, ты с её плеч снял попытки уговорить его вступить.              Но Тома лицо в руках прячет не совсем по этой причине. Скорее, он думает о том, сколько раз ещё Аратаки Итто встретит. Точнее, в какое количество провокационных ситуаций они могут попасть. Почему-то сомнений в том, что эти провокационные ситуации его ждут, у Томы нет.