Южные штаты отказались

- Да, это будет метафора. Ну, хватит на сегодня: если соберёшься и ничего не забудешь, гарантирую высший балл! – я аккуратно, чтобы не разрушить причёску, потрепал по голове Анни, выпустившую наконец из пальцев ручку, и вышел за дверь её комнаты. В коридоре я встретил маму, изящно и лениво потягивавшуюся после обычного дневного сна. Я думал пройти мимо, но она вдруг перехватила мою руку – пуговица рубашки врезалась в запястье. - Я вижу: тебя с самого октября что-то грызёт, - без предисловий произнесла мама, нахмурив тонкие брови и всматриваясь в меня. Я давно уже заметил, что у неё необычный взгляд – лицо, всегда расслабленное и болезненное, становится непривычно сосредоточенным и внимательным, глаза как будто напрягаются и направляют всю свою энергию куда-то внутрь тебя. - Ну… - неопределённо протянул я, пока в голове проносились сотни мыслей, одна из которых панически билась о виски. - Скажи. Рассказать – не рассказать? Больше всего, конечно, хотелось убежать и спрятаться, заткнуть будто заполненные тёплым маслом уши и сначала думать, долго и обстоятельно. Нужно было срочно произвести ускоренный вариант логической цепочки. Разве не лучше будет поведать новость, буквально разрывающую меня своей невозможностью и вместе с тем простотой и определённостью, близкому человеку, который к тому же не станет устраивать истерик, а, скорее, спокойно предложит какое-нибудь решение? Жизненный опыт, холодная, беспристрастная мудрость, общность со мной в позиции относительно такого рода членов общества – мама была идеальным кандидатом для исповеди, если бы я захотел такого искать. А я хотел! Но что-то меня остановило. Раз я сам, только догадавшись, испугался и в первую секунду подумал, не могло ли это мерзкое качество передаться мне, то разве не естественно, что о том же подумает и она? А последнее время я сторонился всех и об отношениях с Идой не рассказал ещё никому: это в глазах любого разумного человека с хорошей логикой – очевидный знак… Что я тоже. Тоже такой. И, зная первую часть, мама легко может прийти и к такому выводу. А если уж Штерну удалось скрывать – вы только подумайте, «Штерн» и «скрывать» в одном предложении! – этот факт столь долго и от кого – меня, своего друга, - не исключено, что и для меня конспирация не составила бы особого труда. И теперь я не понимал уже, как идея рассказать, облегчить груз ответственности и знания ошеломляющего факта вообще пришла мне в голову. Обличив Адольфа и Генриха, я, сам того, не подозревая, мог подставить под удар собственную честь и нормальность! Но мама, разве не должна она понять, что такое невозможно, совершенно невероятно, и её сын, воспитанный в безопасном, более или менее чистом обществе, никак не мог стать врагом этого же общества? Тогда – рассказать?! Чего только не пронеслось у меня в голове за эти секунды в полутёмном коридоре, с больно вдавленной в запястье пуговицей, которая тогда была единственным звеном между мной и реальным, спокойным и размеренным миром… - Просто в школе, то есть в классе, то есть нет, ну да, в классе меня попросили одного отстающего по немецкому подтянуть, а он совсем ничего не знает. А что обо мне подумают, если опять «недостаточно» получит? Да и опять же, почти выпускной класс – в общем, только учебные волнения, - на одном дыхании выпалил я, стараясь сохранять громкость голоса на приемлемом уровне и надеясь, что на моём лице не читается Штернов и Пельцеров. - Что ж, я уверена, переживаешь зря. Ты обязательно со всем справишься, - выражение маминого лица сменилось с подозрительного на мягкое и спокойное, она улыбнулась, коротко кивнув и уходя в свою спальню. Выдохнув, я едва не осел на пол. В ушах стучало с бешеной быстротой, колени решительно отказывались из ваты превращаться в обычные человеческие составляющие, с трудом наработанное прямое и решительное положение плеч бесследно пропало, как и неплохое настроение после видимых успехов Анни в сложном деле анализа текстов. Я, стараясь ничего не задеть неловко болтавшимися руками, проследовал в свою комнату, плюхнулся на стул и уставился всё на тот же треклятый Суэцкий канал. Он тонкой жизнерадостно-голубой полоской прыгал перед моими глазами – как мне было заметно, карта колыхалась от моего загнанного дыхания. Я вспомнил, как пялился на эту акваторию, бережно и аккуратно уменьшенную в масштабе картографами, в тот самый первый день. Не раздумывай я о совершенно никакого отношения не имевших ко мне вещах, сидя прямо перед учителем алгебры, мне не пришлось бы наслаждаться дополнительными задачами, я не получил бы этого судьбоносного значения функции, не сидел бы, как пригвождённый, ошеломлённый своей догадкой. А если бы Пельцер был чуть умнее тогда и скорчил бы высокомерную презрительную гримасу в ответ на хохот Адольфа, мне и раздумывать было бы не о чем. Как много значат в нашей жизни случайности! Совпадение за совпадением ведёт меня – а к чему? К счастью или к сожалению – теперь, зная, что ожидает меня в школе, я не был уже уверен, - но каждый гражданин Рейха имеет право на образование и обязан его получить. Настоящую тягость при исполнении этого права я ощутил, когда на следующий день после подтверждения моей догадки смотрел снизу вверх на монументальное, гордое здание гимназии, не выражавшее сочувствия к своему питомцу. Теперь каждый раз, когда я открывал дверь класса, это ужасное чувство вспухало, давило на виски и мешало играть роль беззаботного, не отягчённого никакими проблемами ученика старшей школы. Сейчас я, протащившись по проходу, опущусь за парту, а за мной будут находиться всё те же двое. Я уже не помнил толком, кто из них какой, только редкие блистательные ответы Пельцера напоминали о его способностях. Для меня любые достижения, умения, поступки и недостатки, события их жизни оказались перекрыты одним огромным числом 175. Я смотрел назад – так, если вы читали детективы, всегда притягивают взгляд трупы с жуткими ранами и повреждениями – и видел своих недавних друзей, теперь абсолютно не вписывающихся в стандарты нормальной, благополучной жизни. Когда я отворачивался, мне казалось, что меня сверлят сразу две пары глаз. По позвоночнику бегали искры, они рассыпались на мелкие иглы около седьмого позвонка и заполняли лёгкие, не давая дышать и вызывая желание засунуть в себя что-нибудь острое и поскрести зудящие, разрываемые крошечными острыми фейерверками внутренности. А тем временем мои сверстники, которым были неведомы тайны Штерна и Пельцера, получали образование. Мне приходилось делать то же. Да, Шиллер был знаком с Гёте и влиял, конечно, на его творчество. В клетках растений существуют хлоропласты, которые и придают им цвет. Какой цвет? Ну, зелёный же. Я готов к уроку, дайте минуту сообразить: график будет пересекать ось абсцисс. Нет, нет, не будет. Франсиско Писарро завоевал империю инков в начале шестнадцатого века и был очень жестоким человеком. Династия Тюдоров… Англиканская церковь была упразднена Марией Кровавой. Нет, я не смогу участвовать в этом. Я должен готовиться к экзаменам. Спасибо за урок. Да, домой. Нет, всё хорошо, ты что! Вот идёт Ида. Мы поговорили: она хочет в канун Рождества пойти со мной куда-нибудь. Общими силами мы пришли к выводу, что это будет кафе на главной улице: там всегда милая, уютная атмосфера, а под новый год ставят прекрасную ель, украшенную свечами и множеством изысканных стеклянных игрушек, и подают любимый баварский пирог Иды. Да, я тоже люблю сливы. Дома уже неделю шла интенсивная, наполненная энтузиазмом и предчувствием праздника подготовка к Рождеству. Анни старательно вырезала длинные бумажные цепочки, все мыслимые места были забиты цветными свечами, нужными для стола продуктами и специями. Мама, которая почти поправилась, восторженно, словно в первый раз видела нашу квартиру, порхала по комнатам, выметала отовсюду пыль, мыла всё, что видела перед собой и вдохновенно расставляла вещи по новым местам. Отец обстоятельно исполнял роль ответственного за подарки и ель, искренне считая, что никто не сумеет трактовать его постоянные хитрый взгляды в сторону большого ящика в гостиной. Но, сохраняя атмосферу тайны, волнения и будущих ярких впечатлений, туда никто не заглядывал, самостоятельно продлевая процесс предчувствий и догадок. Мы сдали экзамены и принесли на стол отцу табели с весьма похвальными результатами – только мои были несколько омрачены алгеброй, геометрией и физикой. В общем, всё шло к успешному и счастливому завершению этого года и такому же радужному началу следующего. Думаю, по той поверхностности и быстроте, которую приобрело моё повествование, вы уже начинаете понимать: близится развязка. Пожалуй. Я и правда спешу в общих чертах изложить некоторые не очень важные детали домашнего предпраздничного быта, чтобы затем перейти к концу этой короткой истории, наступившему совершенно неожиданно для меня быстро. Но давайте пока остановимся на следующем: жизнь начала медленно принимать облик торжественности и скорых важных событий, и это было видно и по витринам на улицах, и по цветному свету, пробивавшемуся из окон домов, по радостным торопливым движениям людей – и по календарю. Оставалось сорвать всего-то три листка до красиво выписанного красными завитушками слова «Рождество».