Последний год

Девственно-белый снег звонко и остро хрустел под подошвами ботинок. Хотя уже и наступил март, морозы грянули небывалые, злющие. По берегам над застывшей под ледяным пленом безмолвной рекой клонились к земле раскидистые ивы, на чёрных тонких ветвях которых затвердели подобно серёжкам прозрачные капли. Лес был мертвенно тих: ни шорох редких птиц, ни треск веток не нарушали его неземного покоя в послеполуденный час. Ледяной свет солнца рвался о кроны голых деревьев и ложился на снег пятнами, покрывая его холодным серебром. Через лес вела тропинка из города, которая выходила к старому мосту через реку, но ей почти никто не пользовался, потому что мост этот был давно заброшен. У самого берега в проход на него были навалены огромные валуны, в середине то и дело проглядывали пробоины, а покосившиеся перила заржавели и местами обломились. Здесь, в щемящем безмолвии ослепительно белого леса, неподалёку от старого моста лишь два звука — осторожные хрустящие шаги и мягкое шипение — уже продолжительное время приглушённо доносились с середины замёрзшей реки. Ире не казалось, что она нарушает свящённое спокойствие леса: напротив, она чувствовала себя с ним одним целым, единым организмом. Медленной поступью вышагивая по покрытому слоем снега льду, девочка бродила кругами вокруг одного места, согнувшись над рекой и соблюдая безопасное расстояние. Газовая горелка глухо шипела в руках, и острый язык голубого пламени беспощадно лизал твёрдую корку. Глядя на то, как постепенно тончает и превращается в жидкость лёд, Ира невольно гордо улыбалась. Она проворачивала этот трюк сотни раз: ещё пару лет назад было до одури весело зимой сначала растопить в реке полынью, а затем с берега бросать в неё здоровые камни, глядя, как трещит кромка и вырываются из-подо льда высокие брызги холодной воды потревоженной раньше срока реки. Но в этот раз она не забавы ради сюда пришла. Какое-то небывалое восхищённое чувство поднималось в сердце Иры, когда она думала о том, что будет, когда она закончит. Она сделает всё так, как нужно. Растопить толстый слой льда — дело небыстрое, и Ира долго и муторно жгла газ в горелке, пока наконец в середине круга поголубевшего подтаявшего снега не проглянула тёмная вода глубокой реки. Девочка победно ухмыльнулась и выпрямилась, любуясь результатом в виде образовавшейся полыньи: работа была проделана на славу. Не было никаких сомнений в том, что им наверняка понравится. С минуту продолжался момент её гордости, как вдруг издалека, откуда-то из-за тонкоствольных деревьев раздались голоса. Звук мгновенно расколол тишину чащи, и, словно возмущаясь небывалой дерзостью чужаков, посмевших потревожить магический покой и безмятежность природы, вспорхнула с ветвей сосенок тройка воронов. Ира встрепенулась, как дикий зверёк, заслышавший охотников, и воровато взглянула в ту сторону, откуда слышалась перекличка голосов. Она становилась всё громче и неумолимо приближалась, и теперь стало понятно, что из леса вот-вот выйдет несколько человек. Не медля ни минуты, Ира отскочила от растопленного места и, прихватив с собой горелку, припустила прочь с реки, в сторону укрытия деревьев. Достигнув берега, девочка юркнула в сухие заросли низких кустов и притаилась. Она сама не понимала, от чего именно прячется, но этот первый позыв на уровне инстинкта казался самым правильным. Ира знала, что с другого берега её не будет видно: сухой кустарник хорошо скрывал всё, что находилось за ним. Как только тёмно-русая макушка Иры слилась с чёрными костлявыми ветвями, один из голосов стал громче и приблизился быстрее остальных. В эту же минуту на тропинке из-за зарослей деревьев показался невысокий мальчик. Его бледно-золотые волосы блеснули в слепящем солнечном свете, и он, обернувшись, крикнул куда-то назад: — Давайте быстрее! Ира сразу узнала этот голос, как и фигуру, и походку — они принадлежали Ромке Боброву, мальчишке со школы. Он и ещё двое его одноклассников перешли в их класс меньше двух лет назад. Ира Рому недолюбливала — больно притворным и высокомерным он ей казался. Решив пока не показываться из своего укрытия, девочка стала ждать. Из-за деревьев с тропы в ответ что-то донеслось, и вскоре на берег вышли ещё двое человек — те самые Ромины одноклассники — Боря и Аня; первый остановился у склона реки и, оглядев огромную кучу обледеневших валунов размером в два своих роста, произнёс: — Ром, здесь никак, мост-то заброшен. Аня молча стояла в сторонке, несильно подпинывая нетронутый снег. Рома недовольно цыкнул и ответил: — Да вы серьёзно? По льду перейдём, ничё страшного. Боря взволнованно взглянул на него и сказал: — Не надо, а если ещё провалимся? Скоро лёд тронется, вдруг… — Если так хочется переться обратно — валяйте, — перебив его, отмахнулся Рома, — а я здесь перейду. С этими словами он уверенно ступил с берега на лёд реки и твёрдо зашагал вдоль прощербившихся от старости балок моста. Боря смотрел ему вслед, расчёсывая от волнения покрасневшие руки, и умоляюще произнёс: — Ром, не надо, пожалуйста! Вернись! Рома обернулся и остановился почти на середине реки. — Видите, всё нормально! — крикнул он, и лес эхом вернул его слова. Мальчик раскинул руки в стороны и в подтверждение своих слов топнул ногой по льду. — Макс, хоть ты ему скажи! — взмолился Боря, обращаясь к кому-то позади себя. — Рома, поворачивай обратно, кому говорят! — вдруг донёсся с тропы ещё один голос, ниже и взрослее. — Макс, пока ты дойдёшь, я уже перейду, — хмыкнул Рома, запустил руки в карманы и, словно бросая вызов одноклассникам, сделал три шага назад к середине реки. Ира в ужасе раскрыла глаза: Рома стремительно приблизился к полынье и на третий раз ступил прямо в растопленный снег. Нога вдруг не нашла опоры. Истончённый лёд зловеще треснул, и Рома почувствовал, как земля уходит из-под ног. В ту же секунду его опрокинуло вниз; кроны деревьев покосились, берег вместе с друзьями пропал из поля зрения, а вся нижняя часть тела по грудь мгновенно погрузилась в ледяную воду. Сердце ухнуло в ноги; Рома даже не смог вскрикнуть от страха — такой сильный ужас охватил его. Под ногами не было ничего — только смертоносная глубина и холод. В отчаянии он дёрнул руками, пытаясь выбраться; дутая зимняя куртка в первые секунды помогла удержаться на плаву, но, впитав воду, стала смертельной ловушкой и неумолимо потянула вниз. Рома почувствовал, как вода дошла до шеи; ледяная толща надавила на грудную клетку — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Пересилив тяжесть одежды и сковавший мышцы от холода спазм, мальчик мёртвой хваткой вцепился в кромку полыньи; лёд остро впился в ладони, но их Рома уже не чувствовал — они онемели в первые мгновения. Вода подобралась к ушам: ещё немного, и он не сможет дышать. Ноги внезапно повело в сторону: течение реки начало тянуть тело под лёд. Аня вдруг услышала грохот и плеск воды и бросила взгляд на реку. Она увидела, что Рома пропал, а на том месте, где он стоял, во льду зияла огромная дыра. Леонова напрягла глаза и разглядела руку в промокшем рукаве, тщетно цеплявшуюся за лёд. Боря ахнул и, белый от ужаса, широко распахнул глаза, не в силах оторвать взгляд от тонущего Ромы. От страха дети не смогли даже сдвинуться с места — так и продолжали стоять на берегу, скованные паникой. Всё, что Боря смог сделать — только дрожащим голосом крикнуть: — Макс!.. В ту же секунду Ира увидела, как из леса выбежал конопатый подросток и поравнялся с детьми. Он мгновенно увидел то, что происходило на реке, и, сжав зубы, выдохнул: — Твою ж… В его голосе сквозил неприкрытый страх, но он, не раздумывая, бросился на лёд. Лишь одна мысль была у Максима в голове: «Не выберется. Течение сильное. Под лёд затянет. Вытащить скорее. Под лёд затянет…» Боря и Аня в ужасе молча смотрели, как Макс побежал наперерез реке. Он словно вовсе не касался льда — так быстро он преодолел половину и в какие-то секунды оказался возле полыньи. Глазов остановился и, еле разглядев в тёмной воде очертания тела Ромы, погрузил руки по локоть в воду. Крепко схватив Рому за основание капюшона, он яростно потянул его вверх. Это сработало: когда из-под воды показались плечи мальчика, Максим подхватил его под мышки и, подняв ещё выше, с нечеловеческой силой швырнул в сторону, да так, что тот ударился плечом о лёд и два раза перекатился. Рома не успел начать захлёбываться; он поднял взгляд на Макса, когда лёд под ногами Глазова треснул. Следующие мгновения отпечатались в воспоминаниях Ромы отдельными кадрами: вот Максим стоит, часто-часто дыша, и с откровенным ужасом смотрит на него, и вот он уже пропал. Звук ломающегося льда прогремел в лесной тишине; в воздух взметнулись высокие брызги. Не последовало ни одного вскрика — только вода хлынула из-под краёв полыньи и затопила снег вокруг. Вытащите… Течение сильное. Под лёд затянет. Не выбраться. Под лёд затянет… Пелена ужаса накрыла Роме глаза. Он лежал на льду, весь мокрый, и, не моргая, смотрел на то, как зловещая река с чудовищной быстротой поглотила Максима. Наружу вырвались новые брызги; из-подо льда отчаянно взметнулись руки, пытаясь найти хоть какую-то опору. Ещё два всплеска, и всё стихло. Сердце у Ромы в груди забилось, как раненная птица. Он не мог осознать, что произошло: Максим только что стоял перед ним, солнце играло в карих глазах, вязаная тёмно-зелёная шапка — такая же была у Паши — немного съехала набок. Где же он? Куда делся? — Под лёд затянуло… — дрожащим голосом прошептал Боря, и его руки мелко затряслись. Рома, еле сбросив с себя оцепенение, по-пластунски подполз ближе к дыре во льду: вода, ещё не успев успокоиться, слабо колыхалась в ней. Ни Максима, ни даже его тёмно-зелёной шапки там уже не было. В этот момент на Рому наконец снизошло осознание. Мёртвую тишину леса разрезал истошный крик, перешедший в отчаянные рыдания. Ира сидела на снегу, с силой зажав ладонью рот, чтобы не завопить от ужаса. Кошмарная сцена, развернувшаяся на середине реки, на долгие годы отпечаталась в её памяти. Тело нашли только спустя неделю — его прибило к берегу на два километра ниже по течению. Хоронили в закрытом гробу. На похоронах Паша не проронил ни одной слезинки, но из последующих скудных рассказов его родителей стало ясно, что смерть Максима он не перенёс. На деле же Паша мог целый день провести в их общей комнате, обнимая и беззвучно рыдая в подушку брата. Вскоре в один из дней в школу явился следователь, и Рому, Аню и Борю освободили от уроков для выяснения обстоятельств. После произошедшего травмированный рассудок первого явно помутился, и мальчик даже не мог нормально ничего рассказать, отчего с его показаниями решили пока повременить. Паша, узнав о том, что началось разбирательство, попросил лишь об одном одолжении — присутствовать при расспросе Ани и Бори, чтобы узнать правду из первых уст. По процедуре это было запрещено, но сотрудник всё-таки сжалился над скорбным видом потерянного мальчика, взяв с него слово, что тот не станет самовольничать, услышав что-нибудь шокирующее. Его Паша, конечно, не сдержал. После избиения Ромы Паша долгое время не появлялся в школе, а Бобров слёг на месяц с воспалением лёгких — дали о себе знать встреча с ледяной водой и тяжёлый стресс. Он сильно изменился за какие-то несколько дней — мало ел, почти не разговаривал и всё время словно находился не в реальности. Боря навещал его в больнице, и только в такие дни Рома давал волю эмоциям: Губахин подолгу сидел на больничной койке, а друг без остановки надрывно рыдал ему в плечо, через всхлипы повторяя одно и то же, как заезженная пластинка: — Это всё… я виноват… Если бы я тогда… вас послушал… ничего бы этого не было… Я виноват… в его смерти… Это всё я виноват… Боря крепко обнимал его и, глядя в обливающееся слезами лицо и помутнённые безжизненные глаза, понимал, что Рома уже никогда прежним не будет. После возвращения в школу состояние Ромы не улучшилось: он ходил совершенно безучастный, потерянный, и, казалось, почти не воспринимал ничего из того, что ему говорили. В один из дней, когда из класса все вышли, Аня вдруг подошла к Роме, схватила за воротник рубашки и с силой припечатала к стене. Тот в непонимании взглянул на неё и мельком заметил, что на руках у неё появились свежие ссадины, щедро смазанные зелёнкой. — Сволочь! — гневно крикнула Леонова, тряхнув Рому. — Что ты ходишь и строишь из себя жертву? Я что, жалеть тебя должна? Ты правда ничего не понимаешь, мразь? Боря в страхе наблюдал за этой сценой; Рома же молча смотрел девочке прямо в глаза, не смея встрять ни на секунду. — Если бы не твоя дебильная упрямость и тупость, Максим был бы сейчас жив! — продолжала Аня. — Ты хоть понимаешь, что по твоей вине погиб человек? Это только на твоей совести! Так что хватит делать вид, что тебе здесь хуже всех! — Хватит! — вдруг умоляюще произнёс Боря. Он ринулся к одноклассникам и останавливающим жестом положил руки на их плечи: одну — на Анино, другую — на Ромино. В его глазах стояли слёзы. — Пожалуйста, перестаньте… Мне уже месяц снятся кошмары о том, что произошло… Я никогда не смогу забыть это… Прошу, прекратите… Никто в этом не виноват! Я не могу видеть, как вы ссоритесь и ненавидите друг друга… Пожалуйста… Рома вдруг подался Ане и Боре навстречу и, обвив руками их шеи, обречённо сполз вниз, принуждая остальных двоих сделать то же самое. — Простите меня… — прошептал он, сдерживая рыдания. — Я знаю, что я виноват… Я единственный виноват… Это я тогда должен был умереть, а не Максим… Я знаю, что вы меня ненавидите. Но, пожалуйста, простите меня… Аня и Боря молчали. Леонова закрыла глаза, нахмурившись, и тихо ответила: — Я тебя не ненавижу.

***

— Что? — Боря широко раскрытыми глазами посмотрел на Иру. — Если ты думаешь, что это смешно… — сквозь зубы процедил Рома. — Это правда, — бесстрастно ответила Ира. Рома и Боря молча сверлили её взглядами, и тогда девушка продолжила: — Он ведь утонул, правильно? Я видела, как это произошло. В тот день вы вышли к реке у заброшенного моста и хотели повернуть обратно. — Мы возвращались по домам, и Максим провожал нас… — тихо проговорил Боря. — Но Рома не хотел идти назад и решил срезать через реку. Когда ты вышел к середине, лёд треснул и ты провалился в воду. Боря с Аней не смогли бы ничего сделать, и тогда появился Максим. Он вытащил тебя из воды, но провалился под лёд сам. Всё так? — Допустим, — хрипло отозвался Рома. — Но причём тут ты? — При том, что… — Ира запнулась. — …ты не должен был провалиться. Та полынья — не случайность, а моих рук дело. Я специально растопила лёд. У Ромы в глазах сверкнуло что-то нехорошее, и спустя несколько секунд напряженного молчания он почти шёпотом спросил: — Зачем? — Это сложно объяснить, — коротко вздохнула Ира, — но я постараюсь. Короче, пять лет назад я была мелкой, глупой и довольно внушаемой. В районе, где я тогда жила, ошивалась компашка старшаков, с которыми мы вскоре побратались. Мне тогда казалось, что иметь старших друзей — предел мечтаний. На самом деле мы даже друзьями не были, но мне тогда было однохерственно. Со мной считались, проводили время, и я сама поверила, что кому-то нужна. Я верила всему, что бы мне ни говорили, и плотно попала под влияние этих гопников. Однажды ко мне подошёл один из них и сказал, что им очень нужна моя помощь. Нёс ещё какую-то херню про то, что я самый надёжный человек, что они готовы положиться на меня, что я вообще самая лучшая. Конечно, я поверила в этот бред. Он сказал, что нужно растопить лёд на реке. Зачем — не сказал, а я и не стала спрашивать. Думала только о том, насколько я важный член компании. В общем-то, я сделала то, что мне сказали, и тогда случилось то, что случилось. Но, что самое важное… Когда мои «друзья» узнали о том, что погиб именно Максим, они… обрадовались. Юноши одновременно потрясённо взглянули на неё. — В смысле? — переспросил Боря. Ира убрала волосы за ухо и продолжила: — Я тогда вернулась в истерике от того, что увидела и от осознания своей вины, а они, как только услышали описание Максима, начали неистово ржать. Я вообще не понимала, что происходит, а меня только благодарили. Потом, из рассказов некоторых из них я узнала, что Максим с ними общался. Насколько я поняла, он, видимо, признался кому-то из них в любви, а они не то что не поняли, но решили проучить его на всю жизнь. Судя по всему, они решили убить его за то, что он оказался геем, и выставить всё, как несчастный случай утопления, а я должна была подготовить всё к их плану. Но как всё произошло на самом деле, только сыграло им на руку. Они не были к этому причастны, а в крайнем случае хотели свалить всё на меня. Я это поняла только спустя какое-то время, и после этого прекратила с ними любое общение. До меня наконец-то дошло, что мной просто пользовались. Поэтому вина за смерть Максима лежит на мне. Ира смолкла. Несколько минут в воздухе висело тяжёлое молчание. Рома молча сжимал и разжимал зубы, а Боря, расчесав себе докрасна все костяшки ногтями, поднял на девушку взгляд и спросил: — Но ты ведь… не знала ничего, да? — Нет, — покачала головой Ира. — Тем не менее, причина в моих действиях, так что незнание меня от ответственности не освобождает. — Моей вины это не отменяет, — вдруг сказал Рома, пустым взглядом сверля стол. — Если бы я не упёрся рогом и не пошёл через реку, ничего бы не произошло. — Одно не было бы без другого, — ответила Ира и снова вздохнула. — Видимо, мы оба повели себя как идиоты. Она помолчала немного, а затем вдруг сказала: — Я после этого не знала, что с этими отморозками случилось. Несколько лет назад они все разъехались и сейчас наверняка где-то далеко. Да и с их причастностью никто бы разбираться не стал. Боря коротко кивнул и вкрадчиво спросил: — Ты столько лет молчала… Зачем рассказала сейчас? Ира с печальной улыбкой взглянула на него. — Потому что я терпеть не могу, когда люди притворяются. Учу всех жизни, а сама… Я решила, что буду честной с собой. Тот случай помог мне понять, что я нахожусь под влиянием каких-то мразот. Я эту мысль столько времени игнорировала, но, когда до меня наконец дошло, мне стало тошно от самой себя. Вся эта моя значимость с начала и до конца была притворством. Поняв это, я решила, что больше никогда не позволю никому собой управлять. С этими словами Ира поднялась из-за стола и сказала: — Ваше дело, что вы будете делать с этой информацией. Мне по-хорошему уже всё равно, но теперь мне легче. Рома в первый раз за весь разговор взглянул на неё и произнёс: — Я тебя не виню. Главное — чтобы об этом не узнал Паша. Это может плохо кончиться. Ира понимающе кивнула и направилась в коридор. Холодный ветер ударил порывом в лицо. Когда юноши вышли на крыльцо школы после окончания уроков, Боря с минуту постоял молча, а затем произнёс: — Нужно выпить. Рома с непониманием взглянул на него. — Так… ты же не пьёшь? Боря только метнул на него пронзительный взгляд, и тот смиренно кивнул: — Я понял. Через двадцать минут Рома, ждавший на улице, увидел, как Боря вышел из магазина с бутылкой красного вина в руках, и они вместе направились на крыши гаражей. — Слишком много всего, — Боря взял из рук Ромы бутылку, пробку из которой тот выковырял перочинным ножом, и сделал внушительный глоток. Алкоголь пошёл трудно, и Боря поморщился. — Никаких больше новостей на мою голову. Я не перенесу. Рома с сочувствием поглядел на него. Смерть отца и всплывшая правда о смерти Максима явно друг друга не облегчали, потому что Боря выглядел до нехорошего подавленным. Губахин помолчал, а затем вдруг произнёс: — Я пойду работать. Рома ошарашено посмотрел на него. — Чего? Боря снова приложился к бутылке и не ответил. — В смысле работать? — продолжал Рома. — Дуру не включай. А экзамены? Поступление? Ты понимаешь, что, если пойдёшь работать, запорешь просто всё? У тебя ни сил, ни времени не останется. Борь, пожалуйста, скажи, что шутишь. — Ром, — тихо сказал Боря, — мне уже восемнадцать, и я теперь сирота. Получить какие-то выплаты почти нереально, а жить на что-то нужно. Деньги на обучение у меня тратить рука не поднимется. Отец хотел, чтобы я получил нормальное образование, и долго их копил. Так что, боюсь, выбора у меня нет. Рома подумал и сказал: — Но, если не поступишь, ты не сможешь это образование получить. — Я устроюсь на неполный рабочий день два через два, — ответил Боря. Он с печальной благодарностью взглянул на Рому. — Я что-нибудь придумаю. Ближе к вечеру Рома понял, почему Боря раньше переживал за действие алкоголя: его движения становились всё более нечёткими, а речь — менее связной. Когда начало темнеть, Губахин уже с трудом соображал, что происходит, и Ромой было принято решение поскорее отвести его домой. К себе, конечно — оставлять Борю в родной квартире после этого тяжёлого дня ему казалось кощунственным. Тем более, после смерти отца Боря старался как можно меньше проводить времени дома и почти всё время находился у Ромы. Ведя Борю через дворы, периодически придерживая его за плечи и возвращая в реальность, Рома вдруг почувствовал себя на его месте. Наверно, он себя так же чувствовал в том ноябре? Добравшись до квартиры, Рома прислушался и понял, что мамы дома нет. Отлично. Он уже собрался идти в комнату, когда увидел, что Боря, разувшись, сидит на тумбе возле двери, опустив голову, видимо, не в состоянии подняться. — Ром… Ром, я сейчас… — медленно проговорил он. Рома вздохнул и, подхватив его под спину, сгрёб на руки его обессиленное тело и направился в комнату, толкнув дверь ногой. Он бережно уложил Борю на кровать, но тот вдруг обвил руками его талию и, положив голову на плечо, шумно задышал в шею. — Ром… Ты прости меня… — бессвязно заговорил он. — Я всё время у тебя дома нахожусь… Это очень некрасиво… С моей стороны… Рома понял, что алкоголь на них двоих действует полярно: если он в пьяном состоянии почти наглухо затыкался, то у Бори, наоборот, язык развязывался. — Перестань, всё хорошо, — успокоил его Рома. Боря вдруг нашёл его губы и впился в них пьяным поцелуем, перебирая пальцами светлые Ромины волосы. — Борь, ты очень устал, — с трудом прервав поцелуй, сказал Рома. — Тебе надо отдохнуть. Ляг, пожалуйста. Он мягко надавил на его плечи, и Боря покорно опустился на подушку, перевернувшись на бок и прикрыв глаза. Он, казалось, мгновенно уснул, но через несколько минут, не открывая глаз, неожиданно сказал: — Ром… А я тебе когда-нибудь говорил… какой ты красивый, когда спишь? Рома беззвучно усмехнулся и ответил: — Нет. — Тогда напомни мне сказать тебе, когда я проснусь. — Хорошо, — Рома положил ладонь на его голову и стал поглаживать чёрные мягкие волосы. — Ты сейчас… мной любуешься? — в полусне улыбнулся Боря. Рома немного стушевался и ответил: — Ага, щас. — Врёшь, — сказал тот. — Ты всё время так делаешь. Думаешь, что я не замечаю… как ты на меня смотришь, когда я читаю или готовлю. Но я всегда замечаю… Рома улыбнулся смущённо, как девчонка-младшеклассница, и поплотнее укутал юношу в плед. С минуту стояла спокойная тишина, когда вновь раздался голос Бори: — Ром. — М? — Я тебя люблю. Спокойной ночи. С этими словами он окончательно провалился в сон. Рома сидел возле него на краю кровати и широко раскрытыми глазами сверлил пол. Такие простые слова вдруг заставили сердце болезненно удариться в груди. Он отчего-то боялся их и никогда не мог заставить себя их произнести — слишком уж сильно и значимо они звучали. Любовь — чувство чересчур весомое и фундаментальное, и Рома сомневался, что когда-нибудь осмелился бы признаться в таком. Но эти слова, так легко произнесённые Борей, прозвучали так искренне и чисто, что заставили Рому усомниться в этом. Хотя, может, у него это в сердцах вырвалось? На пьяную голову и не такое может прийти. Столько всего нахлынуло на него лавиной за последние несколько дней, но Рома отчего-то вдруг вспомнил старый фильм, который несколько месяцев назад показывал ему Боря. Юноша успел уловить несколько фраз главной героини перед тем, как в очередной раз потерять нить повествования в потоке возвышенной речи. Как же её звали… Скарлетт? Да, кажется, её звали Скарлетт. «Я подумаю об этом завтра», — коснувшись головой подушки, мысленно процитировал её Рома и сразу же провалился в тягостный сон.