With(out) bloodshed

      Она пахнет ладаном, молитвой и грехом. Мои руки легко снимают с неё одежду, скидывая на холодный камень. Её сбитое дыхание отражается от апсида, разносится деамбулаторием, пропадает в среднекрестии, отзвуком царапая нефы.       Придя покаяться, она подняла на меня глаза цвета изумруда. Цвета только что разрезанного лайма, украшающего стопку текилы. Цвета спинки самки богомола, пришедший за своим партнёром для спаривания. Цвета греха.       Её язык — мягкий и тёплый — лизнул нижнюю губу. Тон местами стёрся от маски, оставил посередине щёк алеющие полоски естественности. Кроваво-красный отпечатался с внутренней стороны, съехал в бок, но это только подчёркивает её дьявольскую натуру.       Пушистые ресницы с осыпавшейся тушью не спешат закрывать губительно драгоценные камни со зрачками в центре. Ладонью касается разделяющей нас решётки и шепчет тихо, но разборчиво.       — Мы одни.       Тупая улыбка и низменные чувства вспыхивают от нежности и лёгкости сказанного. Будто так и задумано. Будто так и нужно. Правильно. Верно.       Шарфик скользит по её шее, ухмылка губ становится шире, а колкий взор опаснее и хищнее.       — Давай. Такой шанс не выпадает каждый раз, Лоренс.       И я срываюсь.       Тепло её тела проникает в меня плавленым воском, оставаясь неряшливыми точками поцелуев. Не щадит, терзает, мучает, то приближаясь, то отдаляясь.       Она приходила трижды в неделю, каждый раз именно ко мне. Говорила о своих грехах: вздоры и перепалки в семье, ложь для удержания отца, попытка остановить его, замахнувшегося на мать. Разные обыденные мелочи, которые заставляют её стыдливо прятать глаза и просить прощения. Я отпускал.       Её возраст и внутренние воззрения дисгармонировали. Хрупкая и маленькая, она способна свернуть горы, остановить мировой потоп, стать мессией. Но отчего-то выбрала иной путь — саморазрушения и греха.       Сперва она казалась ничем не примечательной. Фасад не пестрил красками, не привлекал общего внимания, но вот внутренние витражи… Насколько глубоки мысли тринадцатилетней, что даже за списанную контрольную она просит у Бога прощения?       Ласковая и податливая, она тонет в моих объятиях. Заклинает шепотом, молит, юлит. Не поддамся в этой игре, ведь она точно знает, чем заканчивается подобное распутство на территории катедраля. Я не умею отступать от запланированного.       Руки умело скользят по юному телу. Бугорки мурашек и лёгкий пушок только усиливают желание. Девочка всё пытается сбежать с алтаря, но я держу крепко, губами читая молитву изгнания беса. В голове одно: «Освободить-освободить-освободить любым способом».       Кровь окропляет крест, что вошёл в неё по самое древко. Полностью, с одного движения, будто нож профессионального убийцы.       Она больше не противится. Она спокойна. Очищена. Цела.       Моё дело сделано, и я вынимаю крест из глазницы. Густые капли стекают на пол, но я вытираю алость ничего уже не скрывающими тряпками, разбросанными по полу апсиды. Дело сделано, дьявол уничтожен, она свободна. Время принимать прихожан.