With(out) bloodshed

      Поднимаю к небу чужие руки. Не мои глаза вздымаются вверх, к мрачной серости. Сторонний крик застывает в горле, когда лезвие проходится по гортани. Диктофон в кармане включен.       Попасть в культ «Посланников Солнца» было непросто. Никто из редакции не хотел идти к фанатикам, когда город заполонили слухи о «Кровавой Секте». Фрэнк просто поставил перед выбором: статья о моде за сотню или статью о дикой общине за штуку.       На его безымянном пальце кольцо. Он отвёл дочку в первый класс. Он примерный семьянин и спит со мной в понедельник, среду и иногда пятницу, если не выберет милую Эмили, которую надо забрать с работы, привезти, отыметь.       Мои интимки сохранены у него в телефоне, чтоб не сбежала из редакции раньше, чем напишу статью. Чтоб не продала материалы другим. Чтоб не вынесла сенсацию за пределы офиса, пока то не требуется.       Диктофон увесистый, руки сковывает тремор. Чужие — одеревеневшие, скрюченные — пальцы тоже подрагивают, будто вот-вот выпадут. Нельзя. Заметят. Держать.       Заунывное пение вгоняет в транс. Покачивания и горловые отзвуки подчиняют себе тело. Я волна. Я луч Солнца. Я живое его воплощение на Земле. Посланник. Мессия. Спасение.       Мне неведомы страхи. Я не знаю забот. Всё даётся от его силы.       Клинок в руке окроплён кровью: моей или нет? В одежде спрятаны датчики передвижения, за мной наблюдают из офиса, с момента отправки, обо мне знают. Не одна.       Эмили занимается этим вопросом. На её столе сотня папок в вечном хаосе, афро обрамляет голову, а во рту ни одного умного слова. Она обычно смеётся, фыркает и пьёт кофе в кабинете начальника так, что весь офис слышит их «приватный разговор».       Куча бумаг о неразглашении давно не пугает. Подписывала и больше, когда занималась статьёй о работорговле, детской порнографией, незаконной эвтаназией. Проскальзываю по графам взглядом, пункт за пунктом. «…обязуемся обеспечить…», «…в свою очередь…», «…средства направить…», «…в случае летального…», «…ответственности не несём…».       Мусор из слов вдруг складываются в картину. Начальник и Эмили, Солнце и кровь, танец и голоса кругом. Прямо здесь, когда в моих руках чужие пальцы, когда на поясной сумке банка с глазными яблоками, когда мои братья и сестры в холщёвых одеждах перерезают глотки своих родителей. Посреди танца смерти, в мелодии жизни, пред деревянным истуканом.       Озлобленное лицо идола делается добрым. Клыки подобны голливудской улыбке, начищенной, отзеркаленной. Лапища, протянутые в стороны, — уютный жест объятия.       И я смеюсь. Я заливаюсь хохотом, режу себе запястья. У Эмили есть он, а у него она. У реки есть приток, у притока растут города, у городов появляются люди, которые строят дамбы на реке, перекрывая поток жизни. А у Солнца есть я, и я хочу вернуть ему то, что он дал.       Истерический гогот растворяется в толпе звуков кровавой резни. Диктофон в кармане пикает, требуя зарядки. Я становлюсь каплей Солнца на затянутом тучами небе, отрезаю нить, связывающую меня с редакцией, Эмили и Фрэнком, и закрываю глаза.