Записки на полях

      Сичэнь любил луну. Смотрел на неё с благоговением, внимая белоснежному сиянию, как маяку праведности и искренности. Она была словно бы его хранителем, добрым сияющим духом.       Луна хранила его тайны: сначала вместе с ним, потом от него самого, скрывая под белёсой пеленой всю боль и отчаянье. Она, как чудесный талисман, утягивала в небо печальные ноты сяо и заглушая жгучую боль под веками. Одного взгляда было достаточно, чтобы в душе вновь воцарился покой — неизменный, как звёзды вокруг ночного светила, спутник пустоты в душе.       Его единственный спутник с событий в храме Гуаньинь. Единственная понимающая его терзания сущность.       Лебин пела о скорби, вынимая потаённые страхи из самой глубины души, и Луна принимала их, как свои, дарила ему тёплые, нежные сны, окутывая комнату белоснежным полумраком.       Сичэнь сам был, как луна когда-то: светлый и сочувствующий, готовый помочь в любой беде. Белые одежды почти светились в темноте лесных чащ во время ночных охот.       Остаток своей недолгой жизни он больше напоминал померкшую звезду, которую тянуло к небу, к бессмертию души и тлену тела.       В руках мнётся ткань белоснежного белья, когда перед закрытыми глазами встаёт холодный, мерцающий золотом и сталью в свете луны мужской образ. Над ухом, как будто бы по-настоящему, звучит тёплый, низкий бархат голоса: зовёт по имени, и по телу пробегают мурашки.       Луну затягивает плотной пеленой облаков, и Сичэнь открывает глаза.       Не тумбе мерцает рельефный, шарообразный светильник, слишком похожий на спутник Земли. Рядом стоит таблетница со стаканом воды.       Он надеется, что сны его отпустят.       Он надеется, что это просто сны: и белые одежды, и лента, опоясывающая высокий лоб, и серебряное лезвие клинка в ножнах на поясе. Человека из снов, стоящего подле его отражения, он не знает — и всё равно на глазах скапливаются крупные капли слёз.       «Кто ты?»