Be The Some

      Воспринимай как должное то, что люди любят тебя, но будь готов к волне ненависти, если ты не соответствуешь их ожиданиям.       Пожалуй, это то единственное, что в моей жизни не изменится никогда.       Вот наверняка у ваших родителей тоже есть семья, в которой ваш ровесник-ребеночек, умница-няшечка, самый первый, самый лучший, в год читал, в три пошел в школу, в двенадцать закончил универ, к восемнадцати продал свой третий старт-ап и никогда не забывает поздравить маму с днем рождения.       Вот и я таким был.       Идеальным, беспроблемным малышом, лопающиеся от умиления взрослые покупали мне все, на что я ткну пальцем и исполняли все мои прихоти.       Мне нравилось быть тем, кем говорили родители. Поначалу это даже не составляло особого труда.       Я даже не знал, что мне нравится. У меня не было на это времени. Школа, трое разных языковых курсов, гимнастика, уроки фортепиано, уроки вокала, потом подготовительные курсы для университета последние три года перед выпуском, семейные праздники, на которых я должен был соответствовать рассказам родителей обо мне…       У меня просто не было времени задуматься хоть о чем-то.       Единственный купленный мной томик манги сожгли при мне же. Мне было лет десять или одиннадцать.       Мама была одержима идеей пристроить меня в агентство. По прослушиваниям я начал ходить с тринадцати, выступал вяло, для галочки, и наверное, это было видно невооруженным глазом, потому что меня редко смотрели до конца. Проходило минуты две или три, когда звучало «Спасибо! Следующий!» и я просто уходил.       Агентств с годами больше не становилось, а я взрослел и хорошел. И то ли в семнадцать, то ли в шестнадцать меня взяли на контракт. Не в качестве трейни, не с прицелом на грандиозную музыкальную карьеру, не как эксклюзив.       Я рекламировал уходовую косметику.       Всего лишь красивая мордашка.       Вся моя исключительность годилась лишь на то, чтобы улыбаться в камеру.       Какое же я ничтожество, господи.       Наверное, именно тогда я первый раз задумался, а чего же я сам хочу. И ужаснулся тому, что ответа не было.       Кто я вообще такой?       Я смотрел на себя в зеркало и не видел ничего. Ни интересов, ни каких-то жизненных ориентиров, ни принципов, ничего совершенно.       Как я, блять, до этого докатился?       Как я мог позволить сделать это с собой?       Зачем я живу именно так?                            Все шло по накатанной. Одни съемки, за ними другие, косметика, одежда, гаджеты, мелкая роль в рекламе, крупная роль в рекламе, какая-то дорама, мелькнуть в клипе, заскочить в универ, скорчить умилительную рожицу, наврать про занятость, закрыть курс, найти того, кто напишет мне диплом, купить документы и дать на лапку преподам, чтобы я таки закончил универ, улететь на съемки фильма, в котором у меня главная роль, забрать документы об окончании через три месяца после выпускной церемонии.       Осознать себя ночью в шикарном пентхаусе, убуханным в хлам, с бутылкой шампанского в руке и со шлюхой на коленях, скачущей на мне.       Без резинки.       Сука!       Но именно в тот момент похуй, а испугался я только наутро, как вспомнил.       Испугался так сильно, что несколько дней не выходил из дома и искал клинику, которая делает полный чек-ап за один прием.       Потом еще полгода вел самый праведный образ жизни, который только мог. Йога, смузи, горсти витаминов, пробежки по утрам, массаж и здоровый сон. Как только прошел инкубационный период для всех известных мне ЗППП, я нажрался так, что проснулся в постели малолетки, который звал меня хеном сквозь сон и тихонько жался к моему плечу, все бормоча что-то нечленораздельное.       Именно тогда, лежа в огромной бежевой, залитой солнечным светом спальне я понял, чего же хочу от жизни.       Я хочу узнать, каково это — быть самим собой.       Мальчишка на моем плече открыл заспанные глаза и потянулся всем телом, как большой пушистый кот. Его длинные волосы щекотали мне щеку, так что это было недалеко от правды.       — Хен, — мягкий, вопросительный тембр, и потирающий глаза подросток подвели меня к осознанию, что я, походу, рискую сесть за растление, если ему нет хотя бы шестнадцати. — Ты чего проснулся?       — Похоже, — начнем личное знакомство со лжи, почему нет, — я не знаю, кто ты и как я попал к тебе в постель.       — Неудивительно, — вдруг цинично хмыкает мой потенциальный двадцатилетний срок и приподнимается на локте, — я первый раз видел, чтобы человек выпил столько и все еще мог стоять.       — Сколько?       — Я ж не нянька тебе, — паренек садится, и одеяло больше не прячет его от меня. Широкие плечи, мускулы, тонко прорисованная линия позвонков, рельеф бицепсов, забитый почти полностью рукав. И полное отсутствие какой бы то ни было одежды. Пиздец. — При мне ты пил водку. Стаканами.       Он наклоняется с постели, подбирает одежду, и, ничуть не стесняясь, встает.       Больше всего обидно, что я даже не помню, спал с ним или нет. А стоило бы!       — Таблетку возьми, — мне подают блистер и бутылку воды. Приходится тоже сесть, чтобы хотя бы не облиться, о сохранении чувства собственного достоинства можно забыть. — Кофе будешь?       Молча киваю, допивая из горла.       На маленькой кухне уютно и все рассчитано исключительно на одного, даже второго стула нет. Отказываясь решать и это проблему прямо сейчас, я просто сажусь на пол.       — Вот, — перед носом появляется кружка с черным ароматным кофе, голую спину холодит стена, — двигайся.       Рядом падает такой же обнаженный парень. Трусы можно не считать. Он губами вытаскивает сигарету из пачки и, подумав, кладет пачку мне на бедро. Щелкает зажигалкой.       Таким он даже еще красивее, чем в выхолощенных, насквозь пропитанных фальшью и фотошопом журналах.       Мы молча курим, я стараюсь концентрироваться на том, как в полуденном солнечном свете танцуют пылинки, а не на том, что вся моя жизнь пошла по пизде. И уже давно.       — Сколько тебе лет? — ничего умнее я не придумал.       Хмыкнув, вместо ответа он поднимается, шуршит одеждой в прихожей и приносит мне кожаное, с золотой отделкой портмоне. Раскрыв его, я нахожу права и ID.       Затянувшись, я еще раз вглядываюсь в документы. Нет, никакой ошибки.       Чон, мать его, Чонгук. Двадцать два года.       Тот самый.       — Ты хочешь, чтобы я поверил, что трахнул младшего Чона, будучи в дупель пьяным? — в какой вселенной это вообще возможно? — И ты был не против?       — С чего ты решил, что ты меня? — усмехнувшись, он достает вторую. Прикуривает. Поднимает лицо вверх, выдыхая дым. — Может, наоборот?       — Нет, — я знаю, как ощущается хороший секс наутро, и если бы я под него лег — почувствовал бы. — А точно был секс?       — Нет, — возвращает он мне мои же слова, — но ты обещал. Дай-ка вспомнить…       Я машинально начинаю убирать документы обратно и нахожу сложенную вчетверо бумагу. Глаз цепляется за мой же почерк.       — …ты сказал, что готов на все, чтобы избавиться от петли текущего контракта на шее, но годишься только на роль элитной шлюхи, и то потому лишь, что красив как бог. Ну, по счастливой случайности, я как раз владею негласным публичным домом, так что…       «Я, Ким Сокджин, обязуюсь работать на модный дом Чон в течении пяти лет либо до окончательного погашения долга общей суммой триста миллионов вон. Официальный контракт должен быть предложен не позднее пяти дней, не считая сегодняшнюю дату, и не должен ущемлять мои права и свободы как личности и гражданина».       — …ты теперь работаешь на меня. Во всех смыслах.       — То есть? — это подарок или новый виток пиздеца, в самом-то деле?       — Ты теперь моя личная игрушка, — если он совершеннолетний, я могу его не только трахнуть, но и въебать от души. Может, самое время? — На следующие пять лет. Как насчет утреннего минета?       — Что?       — Я не настаиваю, — вдруг серьезно смотрит на меня этот акуленок. Внезапно я понимаю, почему едва ему исполнилось двадцать, он уже распоряжался целой империей. — Но если просто рассматривать нас, как двух парней, я бы тебя хотел. А ты?       — Как кого? — а не все ли равно? даже если в очередной раз как простую куклу, мне привыкать, что ли?       — Как своего старшего, — не меняя тона произносит Чон, — как того, кто позаботится обо мне и поддержит. И, возможно, поможет снять стресс. Если сам этого захочет.       Сигаретный дым застревает в горле.       Чон поднимается, смотрит на меня сверху вниз и тихо шепчет:       — Я в душ. Приходи и бери. Но только если хочешь.       А я хочу?       Дверь ванной остается приоткрытой, мне ее видно отсюда.       Затягиваюсь снова, кончик сигареты обжигает пальцы. Прикрываю глаза, пытаясь вспомнить, что же вчера все-таки было. Я поехал на прием по случаю дня рождения Пак Джиена, того смазливого, но сука, дико гениального дизайнера, с которым только-только закончил работать и поклялся больше никогда не связываться. Ему нравилось, как я смотрелся в его классических костюмах и без них, а мне нравилось, сколько он за это платил. Если бы он не полагал, что всех моделей можно драть в свое удовольствие, было бы не так плохо.       Расстались мы с ним преотватно, чуть не устроили публичный скандал там же, но ему хватило благоразумия заткнуться и не позориться.       А мне хватило ума надраться в стельку и проснуться здесь.       Не самый плохой вариант, надо признать.       Обрывком сна накатило воспоминание о Чоне, как он цокнул своим бокалом шампанского о мой стакан, позволил себе стоять явно ближе, чем было бы прилично. Как он расстегнул несколько пуговок на моей рубашке, пощекотав грудь кончиками пальцев и попросил не прятать такую красоту от мира. И углядел же пирсинг через одежду, надо же. Вежливо предложил вызвать мне такси, когда я уже едва держался на ногах. Слушал мои пьяные откровения. Терпел грязные, влажные поцелуи.       Что я ему нарассказывал такого?       Вдруг молнией проносится недавнее видение — он, обнаженный, сидящий на постели, его спина, расслабленная и скульптурно красивая, острый, упрямый профиль. Беззащитность.       Я хочу его себе.       Рывком встаю с пола, бросаю сигарету и кружку в раковину, до ванной — несколько быстрых шагов. Меньше двух секунд нужно, чтобы раздеться, открыть душевую кабинку и прижаться к нему, наслаждаясь горячей водой, чувствуя, как уходит головная боль.       — Долго ты, — игривая, слегка нахальная интонация и щелчок крышки, — обними меня.       И наливает мне на ладони, сомкнутые вокруг его талии, пахнущий фруктами гель, вспенивая его на своем животе. Машинально я начинаю помогать ему, пока до меня не доходит спустя мгновения — так гораздо удобнее изучить его тело. Медленно я намыливаю его бока, ребра, руки, от пальцев до плеч, шею и спину. Он поднимает руки, упирается в стену, подаваясь под мои касания. Не удержавшись, беру в кольцо из ладоней самую узкую часть его талии — пальцы почти соприкасаются, смыкаясь.       Какой же он красивый.       По животу вниз, к бедрам, крепким и литым, но неожиданно мягким. Я думал, что его мыщцы как камень, но он нежен и расслаблен.       Почти везде.       — Джин, — выдыхает он, наклоняясь, — я тоже хочу…       — Тшш, — я прижимаюсь к его спине, продолжая массировать его задницу, — раздвинь.       Какой послушный. Мое колено тут же устраивается между чужих, и так гораздо удобнее даже просто мыть его.       Что еще удобно с ним делать сейчас, самое время подумать.       — Ты целуешься? — слегка прикусив кожу на его шее, интересуюсь я, — что там в нашем соглашении насчет этого?       — Все, что ты захочешь от меня, — шепчет глава модного дома Чон, буквально вжимаясь в меня, — не хочу ничего решать, делай, что нравится.       — Дай мне знать, если будет слишком, — я принимаю правила игры, цепляя его за подбородок, чтобы заставить повернуть голову.       Его губы на вкус как кофе и дорогие сигареты с шоколадом. Он еле слышно стонет в поцелуй, поворачиваясь ко мне, и чуть не падает оскальзываясь на пене. Успеваю вовремя подхватить его, для проформы интересуюсь:       — Могу я тебя взять? Хочешь?       Он только кивает, цепляясь за мои плечи.       — Смазка?       — В спальне, — хрипло отвечает он, кусая меня за ключицу, скользя губами по груди, — как же долго ты разгоняешься…       Я вытягиваю его прочь из душевой, полотенцем наскоро вытираю нас обоих. Не удержавшись, бросаю мокрую тряпку к чертям и снова целую его, глубоко и жадно, ощущая, как он дрожит в моих руках.       — Ну-ка, — хватаю его за бедро, тяну на себя. Он понимает задумку и с хихиканьем запрыгивает, обнимая меня ногами. — У тебя отличная задница.       — А у тебя член, — дерзит мне эта мелочь, — попробуй применить его по назначению.       — Требуешь или мне показалось? — какая у него все-таки маленькая квартирка. Кровать гораздо ближе, чем мне помнится — не парясь бросаю его поперек, забираюсь сверху.       — Прошу, — пошарив под подушкой, он сует мне в лицо прозрачный тюбик, — давай уже.       — Ммм, — сев на колени между его раздвинутых ног, я грею гель на пальцах, — кажется, сейчас я сделаю то, о чем мечтает вся наша богема.       — Что же? — такой ребенок, так легко ведется.       — Трахну главу модного дома Чон — буквально, и нам обоим понравится, — он привез меня бухого к себе домой, и вряд ли мой визгливый смех уменьшит шансы на секс. — Круто, да?       — Я передумал, — он отползает от меня, переворачиваясь на живот, — в задницу тебя с такими шутками…       — Лежать, — коленом я прижимаю его согнутую ногу к постели, а рукой хватаюсь за плечо, чтоб не дергался, — поздно.       Смазанные пальцы с трудом раскрывают его, он замирает подо мной, весь сжавшись, но спустя секунду расслабляется, снова позволяя мне то, что, надеюсь, никому до. Он горячий изнутри, тугой и вздрагивающий от растяжки, прикусывает губу и комкает простыню в кулаках.       И краснеет, боже, как же он красив с румянцем на лице.       — Презерватив?       — Не надо, — он говорит тихо, но твердо, — ты вчера показывал мне скан из лаборатории. И я тебе.       — Уверен?       — Боже, да трахни ты меня уже, — стонет он, ерзая и подаваясь назад, — хватит этих соплей!       Пауза.       Я чувствую, что могу это сделать.       Что он хочет, чтобы я это сделал.       Что ему нужен кто-то, кто поставит его на место.       Поколебавшись, я все же вплетаю пальцы в его волосы и сжимаю кулак, вытягивая его на себя. Не прекращая двигать в нем пальцами, наоборот, задав жесткий темп, спрашиваю:       — Ты просил, чтобы я был для тебя кем?       Он жмурится от боли, напряженный и злой в моих руках.       И молчит.       — Кем? — тряхнув его голову, повторяю я.       — Старшим, — признание дается ему с трудом, он сжимается снова и вдруг выстанывает громко и жалко, — пожалуйста, хен!       — Давно бы так.       Я проскальзываю внутрь него неожиданно мягко, он даже не сопротивляется, наоборот, издает удовлетворенный, тихий стон и приподнимается мне навстречу при следующем толчке.       — Очаровательно, — вся его не по возрасту напускная суровость слетает с него, он вздрагивает при любом моем движении. Глажу его по повлажневшей спине, тихо прошу. — Отпусти. Доверь мне позабоиться о нас. Я все сделаю, хорошо?       — Х-хен, — хриплый, еле слышный выдох, когда я подхватываю его, поднимая, чтобы подложить сбитое комком одеяло под его живот, — блять, Джин!       — Не груби старшим, — голос едва слушается, а мальчишка такой отзывчивый, черт. Снова окольцовываю его талию ладонями, теряя голову оттого, насколько она тонкая.       На полу звонит телефон, Чонгук дотягивается, не обращая внимания на то, что я не намерен останавливаться, и отвечает.       — Я слушаю, — он идеально контролирует голос, словно не он лежит тут лицом в постель, пока его трахают. — Нет, перенеси на час, я задерживаюсь. Спасибо. Встретимся в офисе.       — Кто это? — мне все сложнее сдерживать себя, чтобы дождаться, пока он сбросит звонок.       — Секретарь, — Чонгук отбрасывает телефон, — у нас пятнадцать минут.       Вместо ответа я прижимаю его к постели, впиваюсь поцелуем в изгиб шеи. С мстительной радостью чувствую, как он сжимается.       — Джин, нет! — он вопит что есть сил, но в голосе нет настоящей злости, — Джин…

***

      Так все и начинается. Теперь я личный ассистент Чон Чонгука, скаут самого известного модного дома в стране и…       А вот про еще две моих роли в его жизни, пожалуй, будем знать только мы с ним.       Это не для всех.