Потерянные слёзы

Люмин — это многое. Мстительная. Мощная. Непредсказуемая. Лгунья и правдоискательница. Убийца и спаситель. Смертная и бессмертная, герой и злодей. Безжалостная сестра-Луна к невинному брату-Солнцу. Какой Люмин не является: глупой. Она обязательно захлопывает дверь в эту темную маленькую дыру, в которой съеживается Крио Архонт, надеясь, что это заставит кости богини загреметь, но ничего не может поделать с тем, как топает обратно в Заполярный дворец. Ее «советник» как он любит себя называть, ждет за дверью в коридор. Когда Люмин появляется, он беззаботно откидывается от стены, как будто он это предвидел. — Итак, — начинает он, следуя за ней, как струйка дыма, цепляющаяся за воздух. — Как все прошло? — Она что-то знает. Пусть маги оккупируют снежнянскую пустыню, поставьте вестников на наблюдение, внедрите переодетых шпионов в Фатуи. Не оставляйте камня на камне. Мне нужна информация, которая должна быть к завтрашнему утру, — он мычит в знак подтверждения, но не делает никаких движений, чтобы подчиниться, как будто ждет большего. Как будто он знает, что это ещё не всё. Как и почему она когда-либо позволяла людям так близко подходить к ней? Вопреки здравому смыслу, Люмин продолжает, горечь просачивается в ее голос, когда они выбегают из дворца. — Она, должно быть, думает, что я глупа, раз так врет в лицо, — советник вздыхает. — И вот оно, — она насмехается над его бормотанием, но продолжает вопреки себе. — Я же не убью ее! — он бормочет «пока» себе под нос, когда Люмин разглагольствует. — Легче говорить правду. Особенно, когда я знаю, что она лжет! Это как разговаривать с ребенком… Люмин прерывает свою речь со вздохом. Ее голос звучит слишком буднично и даже плаксиво, как у Итэра, когда он отчитывал ее за то, что она не мылась в течение трех недель шесть тысячелетий назад. — Просто… найди мне все, что сможешь, о местонахождении Кэйи Альберих. Советник спотыкается о свою мантию и спотыкается снова, чтобы догнать ее. — Он ожил? У него есть все знания? — она качает головой. Туманный свет заката Снежной за вихрем темных, наполненных снегом облаков издевается над ней, когда они выходят на городскую площадь, где сотни нервных новобранцев-фатуйцев оказались в тупике с ее солдатами, ожидая ее возвращения. Люмин поворачивается к своему советнику со сталью во взгляде. — Царица пытается скрыть от меня что-то о нем. Кэйя либо жив, либо вот-вот вернётся к жизни. Он мог бы прожить все это время, со всей своей информацией, и она не посмела бы рассказать мне. Я хочу знать почему, или я хочу, чтобы он был передо мной. Я правильно разъяснила? Он падает в глубокий поклон, легион магов и вестников позади него склоняется перед ней. — Да, ваше высочество. Снежная буря начинается, когда их операция приходит в движение. Снежинка падает в пределах досягаемости Люмин. Она сминает её в ладони.

***

— Извините, но я не понимаю! Я не могу позволить вам сделать это! Полуночное небо, не запятнанное кровопролитием. Люди, в блаженном неведении, спят в своих кроватях. Оружие, трижды и вчетверо проверенное капитаном стражи, ожидало, когда их механические мечи скрестятся с божественными. Затишье перед бурей. Покой зала, с королевой Каэнри’ах, сидящей на своем троне, невозмутимой, как камень. Оцелл стоит перед ней, дрожа от тяжести того, насколько неправильно это ощущается. Все силы Селестии у их ворот, и она отказывается эвакуироваться. Он тяжело, прерывисто дышит, зная, что их ждет, если они не уйдут. Она не откажется от своего королевства, зачем ей это делать, но Оцелл должен попытаться, хотя бы чтобы сказать, что он пытался, когда все сказано и сделано. Ее Величество неумолимо неподвижна. — Я предполагаю, что Сумеречный Меч рассказал вам о войне, которая начнется завтра. Оцелл чувствует, что кивает, хотя информация врезалась в его душу больше, чем была ему рассказана. Дайнслейф был обезумевшим, в муках собственного страха, и Кэйя ничего не мог сделать, кроме как обнять его и попытаться успокоить собственное сердце, угрожавшее вырваться из груди. Это не могло быть из-за меня, вспоминает он, думая. Селестия не знает, что я здесь. Сейчас перед королевой он молится, чтобы это было правдой. Он не имеет права находиться здесь, в ее дворце или в ее городе. Если он приносит разрушение всему этому, он должен уйти отсюда. Конечно, она это знает. Но она не отсылает его прочь и не ругает за сопротивление ее воле. Ее Величество не Бог. Возможно, именно поэтому Оцелл так ее уважает. — Я скоро умру, мистер Альберих. Ты знаешь это, не так ли? — её слова так непоколебимо спокойны, и на её эбеновом лице появляется грустная улыбка. Оцелл чувствует, как слеза скатывается с его щеки. Он кивает. — Хорошо, хорошо. Тогда ты тоже чувствуешь его, — низкий гул земли под ними, который приближается все ближе, любезность от Повелителя Гео, замаскированная под предупреждение. Они послали его вперед, чтобы растоптать сильнейших из Каэнри’ах, а завтра они уберут лишенные лидера массы. — Ваше Величество… должен быть другой способ. Если вы сейчас уйдёте, тогда… — Я смирилась с нашей судьбой. Каэнри’ах слишком долго убегал от этого. Оцелл хочет протестовать, потому что, как она могла так думать, после всего, чего они достигли, но шум становится все сильнее. Он разворачивается, чтобы посмотреть на двери зала, грудь вздымается. Ее Величество указывает на крыло зала и алебастровые колонны, которые окаймляют его. — Вам захочется скрыться, мистер Альберих, — это имя как свинец в его ушах, — он здесь. Ноги Оцелла несут его за колонну, как того желает Ее Величество. Он будет свидетелем. Дверь открывается с треском, похожим на небольшой разрыв в бетоне, а не на сильный толчок землетрясения. Ее Величество остается прежней, у нее нет комка в горле или дрожи в руках. Оцелл, однако, затаил дыхание. Моракс движется медленно, копье крепко зажато в его золотом кулаке, и хотя его шаги устойчивы, они колеблются. Оцелл знает его достаточно долго, чтобы понять, что он слишком стар для войны. Моракс неумолим и твёрд, но мягкосердечен. Его жажда власти не больше, чем у Оцелла. Ее Величество вздергивает подбородок. — Рекс Ляпис. Моракс склоняет голову. — Ваше Величество. Она изучает его копьё, напряжённость сжимающей его руки. — Я полагаю, они послали тебя за мной, — это не вопрос, и Моракс не воспринимает его как таковой. Он кивает, несмотря ни на что. Она напевает в ответ, ее глубокий голос звенит в ушах Оцелла, затем встает. — «Бог войны не берёт пленных», — вот, что я слышала от всех, кто был до меня, вплоть до того, кто был свидетелем жестокости в Войне Архонтов. Ты повелеваешь горами, убиваешь гигантов и построил Ли Юэ на скелетах богов. И теперь ты пришел за мной. Ее Величество делает шаг вперед. — Это не похоже на честный бой. Моракс не двигается. — Боюсь, что это не так. Она смеётся. — Я была бы большей дурой, чем я есть, если бы подняла свой меч против тебя. В историях говорится, что когда Рекс Ляпис жаждет битвы, его ничто не может остановить, — она дразнит его, Оцелл знает. Непреодолимая сила встречается с неподвижным объектом. Моракс огрызается. — Я не желаю земель Каэнри’ах. Они никогда не принадлежали мне, чтобы претендовать на них. Ее Величество придвигается еще ближе. Ее идеальное лицо нечитаемо, и Оцеллу приходится вытягивать шею, чтобы видеть. — Я понимаю. Тогда Рукхадевата. Она хочет вернуть то, что когда-то было частью Сумеру? — Я… не знаю. Ее Величество снова напевает, и на этот раз ее голос действительно эхом отдается в тишине зала. Небо начинает светлеть, и луна опускается ниже. Кулак Моракса сжимается вокруг копья. Ее Величество бесшумно приближается. — Как ты думаешь, Рекс Ляпис, они знают, что Каэнри’ах останется, даже когда все это закончится? Колонна, за которой прячется Оцелл, начинает покрываться инеем, лед танцует по всей ее длине. Моракс, всегда прилежный солдат, выпрямляется еще больше, его золотой взгляд пронизывает. — Что это значит? — Ее Величество уже почти там, достаточно близко, чтобы дотронуться до него. — Ты когда-нибудь ходил на руины Долины Гуйли, Рекс Ляпис? Моракс замолкает в своем шоке. Оцелл видит блеск его глаз даже с того места, где он прячется. — Я так и думала, — говорит ее Величество, замирая в своем приближении. — Я думаю, что когда я и все мои люди уйдем, Каэнри’ах будет очень похож на это место. Заброшенный. Нетронутый. Сохранен только историей. Точно так же, как и Гуй Чжун. — Селестия может сказать, что они возвращают мятежную землю. Но даже я, которая никогда больше не увидит дневного света, знаю, что как только кровопролитие, наконец, успокоит их, они позволят этой некогда великой империи пасть в руины. Никто, даже боги, не будет считать Каэнри’ах частью Сумеру или Натлана. Она касается края лезвия копья. — Эта земля запятнана нашей независимостью. Пострадала от наших инноваций. Здесь не должно существовать ничего, кроме Каэнри’ах, и никто никогда не увидит в этом ничего, кроме нас. Я знаю, что это и есть наследие. Мои люди будут бессмысленно и несправедливо убиты твоими, Моракс. Мое наследие запятнано за то, что я не защитила их, но их будут помнить. Каэнри’ах будут помнить. Оцелл наблюдает, как Ее Величество кладет свои руки на руки Моракса, поднимает наконечник копья к своей груди. — Другие боги могут отказать мне в этом, но ты, повелитель контрактов — нет. Это твой контракт со мной. Не говори о Каэнри’ах, Моракс, и пусть кусочки встанут на свои места, как им заблагорассудится. В обмен, — она прижимает копье к своей коже, удерживая дрожащий взгляд Моракса, — ты выполнишь долг, который был дан тебе сегодня вечером. Солнце начинает восходить. Королева Каэнри’ах найдена мертвой в своем тронном зале. В кварцевых полах есть трещины и полностью замороженная колонна. Путешественница, которая защищала королевство в обмен на место для своего спящего брата, прижимая тело Ее Величества к груди, тихо рыдает, когда Сумеречный Меч дает команду своим силам мобилизоваться. Небо становится багровым. Кэйя просыпается с сильной головной болью, постоянный снегопад окружает то место, где он заснул в саду Царицы. Она снова расстроена, медленно думает он про себя, его разум все еще не оправился от его сна. Кэйя садится на скамейку, на которой он свернулся калачиком, и черный плащ, который был накинут на него, падает на землю. Кэйя моргает, глядя на это. Фигура, стоящая у фонтана в нескольких шагах, смотрит на снегопад, держа в руках единственную розу из окружающих их кустов. Его светлые волосы покрыты мокрым снегом, и он дрожит от холода. Сердце Кэйи подскакивает к горлу, и он поспешно хватает накидку, подтягивая ее к груди. Запах ни с чем не спутаешь. Дайнслейф оборачивается, глаза наполняются слезами, грудь напряжена. Кэйя чувствует, как его собственные слезы замерзают на коже, ледяные реки стекают по его щекам. Это прекрасно, ужасно и невозможно. Каэнри’ах встречает Селестию, когда они обнимаются, снежинки висят в воздухе в саду, совершенно неподвижные, пока бушует буря.