Право на справедливость

О том, что два пидора, которых четыре дня назад перевели к ним с Тряпкой в камеру, непонятно почему заменив других придурков, к которым Птица уже успел привыкнуть, задумали что-то подлючее, он догадался практически сразу. Дебилы с рожами киношных бандитов, обжившись к вечеру первого дня, всерьёз решили, что Тряпка полный лох и, особо не скрываясь, перемигивались и перешёптывались у него за спиной. Тряпка был не лох, просто он был тряпка: всё замечал, волновался, переживал, но предпринять ничего не пытался. Поэтому Птица не спал уже двое суток. Так, иногда подрёмывал в полглаза днём, почти уверенный, что пидоры нападут ночью, когда Тряпка заснёт. Птица вообще последний год, после того как убили Волка, очень мало спал. Ничего не поделаешь, теперь Тряпку защищать приходилось ему. Это и нравилось и не нравилось Птице одновременно. Пока Волк был жив и жил с ними, спать, свернувшись в гнезде калачиком, или блаженно подрёмывать, лениво из-под прикрытых век наблюдая за Тряпкой, было сладко и неожиданно приятно. Птица стеснялся подглядывать и своих чувств, рождавшихся где-то глубоко под перьями. Когда Тряпка и Волк начинали свои штучки — целовались там или обжимались, — зарывался в гнездо поглубже. Знал же, чем у них обычно дело заканчивается. Раньше даже глаза закрывал и засыпал — так стыдился. Но в последнее время уже не очень. И, когда смущение отступило, наблюдать за Волком и Тряпкой стало ещё интересней. Особенно Птице нравилось, когда эти двое никуда не спешили и делали всё неторопливо и нежно. Раздевали друг друга, кувыркались, лизались и обнимались. Нравилось смотреть на капельки пота, блестящие у Волка на татуировке, и как дрожат под гладкой и смуглой кожей его напряжённые мышцы, когда он сдерживается из последних сил. Нравилось слушать, как сладко стонет Тряпка, смотреть, как дрожат у него коленки, как поджимаются пальцы на ногах, когда Волк вставляет ему глубоко, а потом вынимает полностью, чтобы снова войти. Правда, и по-другому Птице тоже нравилось: когда Волк брал Тряпку где в голову стукнет, а стукало тому регулярно и в очень неожиданных местах. Тогда всё случалось резко, быстро и почти грубо. Тряпка сначала всегда сопротивлялся: вырывался, даже отбивался и умолял отпустить. Жалостливо так просил: “Олег, Олеженька, не надо! Пожалуйста!” Но больше для того, чтобы доставить Волку удовольствие. Потом всё равно сдавался и раздвигал ноги. А потом громко и болезненно стонал, перед тем как кончить, закатывал глаза, кусал губы и драл ногтями Волку татуировку на спине. А Волк тихо, довольно рычал, входил глубоко и на несколько мгновений замирал, наслаждаясь пойманной добычей; довольно жмурился, прикусывал Тряпке шею и кожу между лопаток, чтобы не дёргался, если ставил его на четвереньки, и тогда драл уже по полной, особо не нежничая. Тряпка от этого аж заходился криками. Со стороны посмотришь: невинная жертва и зверь безжалостный. Но Птица-то знал, что Тряпка от этого тащится больше всего. Волк тоже знал. Поэтому особо и не щадил. Особенно Птице нравилось, как Волк бережно обнимал Тряпку после такого траха, нежно целовал ноги, пальцы, лицо и попу — так задницу Тряпки называл Волк после секса. Птицу от этого вначале коробило, а потом наоборот стало нравиться. Поил его водой, обтирал салфетками или тем, что было. Хоть и собственными трусами. Прижимал к себе, говорил, какой Тряпка хороший, послушный, какой любимый и что Волк его хочет всегда и везде. Поправлял одежду, если потрахаться припёрло не дома и если шмоткам не совсем пиздец. Не стесняясь, довольно жмурился, вдыхая запах животной страсти и украдкой слизывал с кожи Тряпки потные дорожки. Птицу почему-то от этого пёрло особенно и смущало больше всего. Иногда Тряпка сам брал инициативу. Обычно это случалось после удачной сделки или если Волк сильно уставал. Птице такое не нравилось. Не потому что стоило Тряпке обозначить свои намерения, как лютый зверь в одно мгновение менялся: становился покладистым и игривым щенком, падал на спину, подставляя беззащитное брюхо и поскуливал от удовольствия. Нет, безграничная покорность Волка заводила ещё больше, чем его грубый натиск. Просто Тряпка не должен был себя так вести. Не имел права принимать решения и действовать самостоятельно. Но Волк был другого мнения. Чем жёстче и требовательней вёл себя Тряпка, тем он сильнее плавился и соглашался буквально на всё. Птице приходилось терпеть, смущаться и закрывать глаза. Благо, такое случалось нечасто. Но однажды Волк ушёл из их жизни, и спать в гнезде стало намного скучнее. Тряпка не делал ничего. Точнее, ничего такого, что было бы интересно Птице. День тянулся за днём: сонно, скучно, бесцельно. Тряпка суетился, Птица дремал. А потом случилось непоправимое: Волк, уехавший куда-то в далеко со странным названием Сирия, взял и погиб там, а значит, исчез из их жизни насовсем. Птица сначала очень расстроился. Спать в гнезде теперь не получалось — пришлось срочно просыпаться. Потому что если бы он этого не сделал, Тряпка убил бы их обоих. Уже и нож взял, и даже примерился, как будет себе резать вены... С тех пор Птица и научился не засыпать слишком глубоко. Это было мучительно, но зато теперь у него появилось почти собственное тело, которым он всегда мог распоряжаться. Ну... почти мог и почти всегда. Иметь тело Птице очень понравилось, а заниматься глупостями с симпатичными девочками было так же приятно, как подсматривать за Тряпкой и Волком. Жаль только, что тело на двоих. Но Птица был умный и понимал, что выжить Тряпку полностью у него не получится. Поэтому придётся его защищать вместо Волка и прикидываясь им. От плохих людей и от самого себя. Однажды Птица не выдержал. Тряпка решил сам справляться со своими проблемами и стукнул мента, который пришёл его арестовывать, по голове бутылкой. Это было неправильно! Спасать — прерогатива Птицы! Если Тряпка начнёт заботиться о себе сам — Птица опять станет маленьким и ненужным. Маленьким становиться не хотелось, и тогда он рассказал Серёже, кто защищал его этот год и кто стал почти Бэтменом, даже лучше, чтобы наказать плохих людей. Очень хотелось похвастаться, показать Тряпке, какой тот беспомощный слабак. Нерешительный, неинтересный задрот, который не в состоянии решить ни одной серьёзной проблемы. Без Птицы — просто мямля и нудила. Но лучше бы он этого не делал. Потому что Тряпка перепугался до потери сознания: орал, трясся и ползал по ковру. А самое плохое — опять вспомнил дурную идею порезать себе вены. Пришлось срочно валить и прятаться. А Тряпка отключился и провалялся на ковре до утра. В ту ночь Птица понял, что такое настоящий страх. Он зарылся глубоко в гнездо, не обращая внимание на суетившихся вокруг людей, переодевавших и тащивших куда-то ударенного бутылкой мента, и думал, что делать. Снова прикинуться Волком уже бы не получилось. Во второй раз Тряпка не поверит. Теперь Птица стал намного осторожней. Он уже знал, что до дрожи пугает Тряпку, поэтому вел с ним себя хитрее. Обнимал, гладил, как когда-то Волк, шептал, что поможет, что защитит и будет рядом всегда. Только злопамятный гик больше ему не верил: не простил обман. Хоть со временем и перестал отчаянно ссаться, когда Птица с ним заговаривал. Привык потихоньку, хоть трястись не переставал. Сейчас Тряпка заснул, но Птица бдил и с весёлым предвкушением думал о том, как он наваляет самонадеянным козлам. Где-то к полуночи пидоры ожидаемо активизировались. Они думали, что двигаются очень тихо, но Птица хорошо слышал и из-под прикрытых век наблюдал за приготовлениями, гадая, что те собираются делать. Скорее всего, в штаны полезут. Чего ещё от уродов ждать? Волка с Тряпкой Птица пидорами не считал. Какие пидоры, если любовь? Любят же не за форму половых органов. Сердцу не прикажешь; в любовных делах Птица считал себя экспертом. Пидоры — это вот эти, которым любая дырка за счастье. «Упорные, суки, ползут, как тараканы к брошенному бутерброду», — думал Птица, нежно улыбаясь своим мыслям. Пидорам казалось, что Тряпке снится что-то очень хорошее. Но тут один показал другому жест — провёл ребром ладони по горлу, и тогда тот взял двумя руками подушку, примериваясь накрыть ею лицо Тряпки. Тут только Птица понял, что пидоры к тому же отмороженные сволочи: задумали убийство, и очень обрадовался. Теперь если он их убьёт в ответ, получается, сделает всё правильно. Тряпка не станет резать себе вены и, может, даже скажет спасибо, перестанет его так бояться. Птица сосредоточился. Подушка только опустилась на лицо, как ноги его распрямились, с силой врезавшись под рёбра считающему себя в безопасности придурку, и тот перевернулся навзничь, с треском стукнувшись головой о стену, но не проронил ни звука. Птица вскочил на кровати в полуприседе и, раскинув крылья в стороны, издал победный вопль. Второй оказался совсем дебилом, не сразу понял, что попал: прыгнул на Птицу, попытавшись схватить за шею. Попытка удалась, но так оказалось даже лучше. Теперь достать когтями глаза стало делом плёвым. Глаза Птица очень любил. Они были блестящие, круглые и вкусно пахли. Кровь залила перекошенное лицо, придурок отпустил горло и стал вырываться, но Птица держал крепко. Одной лапой вцепился в лицо, другой сжимал шею. Они упали с кровати и покатились по полу. Птица легко оказался сверху, перехватил лапой за тёмные жёсткие волосы и с упоением стал молотить придурка затылком об угол кровати. Было весело и он, совсем забыв о втором, не увернулся от увесистого кулака, опустившегося на голову. Свет на мгновение потух, но сознание вернулось почти сразу. Птица ощутил себя лежащим навзничь на полу. Здоровенный дебил с окровавленной физиономией возвышался над ним. Второй пока вроде не подавал признаков жизни. Положение было хреновым и стало ещё хуже, когда его схватили за волосы и пояс брюк и с силой швырнули в стену. — Убил? — с сомнением спросил здоровяк сам себя, рассматривая лежащее в неподвижности тело с неестественно вывернутой шеей и остановившимися, остекленевшими глазами. — Кажется, убил. Ну что, сучара, привет тебе от Гречкина. Обещал живому передать, но уж как получилось. Он от души пнул под рёбра тряпичной куклой валяющегося на полу Птицу и сплюнул. Плевок шлёпнулся рядом с неподвижным телом. Здоровяк расстроился, но переплёвывать не стал, берёг время. В коридоре уже были слышны крики охранников. Он подошёл к телу товарища, нагнулся, приложил пальцы к шее. — Живой, штоль? — пробурчал, с сомнением рассматривая вытекший глаз и располосованное глубокими царапинами лицо. — М-да... Ахуеть... Дрищ же дрищём... Отвлекаться ему не стоило. Тогда, возможно, у него бы остался шанс. Птица за его спиной медленно и беззвучно согнул ноги и руки. Шея резко крутнулась в сторону, приняв естественное положение. Придурок что-то учуял, повернулся. Последнее, что он запомнил — мёртво застывшие глаза на бледном лице трупа неожиданно ожили: моргнули несколько раз, алый рот растянулся в счастливой улыбке безумия, рыжие, испачканные кровью, волосы резко мазнули по полу, а потом Птица прыгнул. — Не смей! — крик проснувшегося Тряпки его не остановил, но сильная пощёчина заставила отшатнуться и задуматься. Тряпка явно был недоволен и напуган, дразнить его не стоило. Заехать по физиономии самому себе — такое остановит кого угодно. Но могло быть и похуже, Птица это уже знал. За дверью творилось светопреставление: лязг металла, топот и ругань. Охранники орали: «Прекратить, суки!» — матерились и ломились в дверь, как будто не могли её открыть. — Давай грохнем этих пидоров, — предложил миролюбиво Птица. — Они очень плохие, хотели насс убить. Если не грохнем их, они ещё кого-нибудь замочат. — Не смей никого убивать! — хрипел Тряпка. — Они и так едва дышат. — Прекрати ныть! Ты тоже еле дышишь, и это сделали они! Снова зассал?! Тогда я сам, — не выдержал Птица и рванулся к лежащему на полу черноволосому здоровяку. — Нет! — острая боль ножом вонзилась в крыло, яркий железистый вкус крови наполнил рот. Алая струя сначала фонтаном взметнулась вверх, потом пульсирующей дорожкой потекла на пол. — Я предупреждал тебя. Ты не оставил мне другого выхода! — голос отразился эхом собственных страхов, голова бешено закружилась, резко и сильно затошнило. Надо же... До конца не верил, что Тряпка рискнёт, не учёл, что в последнее время тот стал слишком самостоятельным. — Я не знаю другого способа остановить тебя... Тягучая мгла засасывала неумолимо и липко, звуки за дверью отдалялись, становясь нереальными. Из темноты, клубящейся в углу под окном в центре камеры, шагнула размытая фигура. — Ты не смог, — голосом Рубинштейна сказал Волк с разбитыми в кровь губами. Глаза его тускло светились алым. — Не уберёг его. Ты бесполезен. Дверь за спиной со скрежетом распахнулась, мир вокруг стал тухнуть, становясь бесцветным и нереальным. Он больше не слышал, не ощущал связь с Тряпкой и не чувствовал своего тела. — Серёжа! Серёжа-х-х! — испуганно закричал Птица, размазывая по лицу кровь и слёзы, уже понимая, что это может значить, но его никто не услышал. *** Из СИЗО позвонили прямо перед рассветом, и примчался Артём туда почти вместе с Рубинштейном. Он сомневался, что их пустят к Серёже обоих, но видимо, дело было серьёзным, а Вениамин Самуилович, вышедший из автомобиля в круглых очочках, в медицинской шапочке и белом старомодном халате, вызвал у проверяющих документы чувство молчаливого благоговения. Пропуска им обоим заказала Валентина Сергеевна, она же и встретила почти на входе. По дороге в санчасть быстро, но очень внятно стала рассказывать, что произошло. По словам единственного из троих пострадавших, находившегося в сознании — гражданина Медведкина — выходило, что в камере после отбоя произошла драка. Гражданин Салманов затеял ссору с Разумовским по бытовому вопросу: не поделили место на нижней койке, в чём сама Валентина Сергеевна очень сомневалась. Серёжа из-за этого не затеял бы спор, даже в разговор не стал бы вступать. Перелёг бы и всё. Но гражданин Медведкин настаивает, что Серёжа упёрся, вызвав у Салманова приступ звериной ярости. Орхан Салманов по прозвищу Бэнтли мразотой был ещё той, для него затеять драку — особого повода не надо, а в состояние аффекта он впадал легко и с превеликим удовольствием. В общем, когда он стал Серёжу душить, гражданин Медведкин, погоняло Бурый, испугавшись, что в ярости Салманов прикончит свою жертву, вступился за него. Салманов выпустил Разумовского и серьёзно принялся за второго сокамерника. Тому пришлось защищаться. Результат: Салманов в коме и выйдет ли из неё — далеко не факт. Серьёзная черепно-мозговая травма с кровоизлияниями в субарахноидальное пространство, повреждён шейный отдел позвоночника. Салманов, по свидетельству Медведкина, впав в буйство, вёл себя неадекватно: бил себя кулаками в грудь, орал что-то непонятное на родном языке, рвал на себе одежду, пытался выцарапать Медведкину глаза, но, споткнувшись о лежащего на полу без сознания Разумовского, при падении свернул себе шею. Сам Медведкин получил серьёзную травму глаза, тяжёлое сотрясение мозга, переломы рёбер и множественные повреждения мягких тканей. В сознание пришёл только час назад, говорит с трудом. Обоих увезли из СИЗО в больницу. В связи с тяжестью полученных травм. Серёжа... Валентина Сергеевна резко остановилась: С Серёжей всё оказалось очень плохо. Поэтому вызвать их срочно и так рано приказал сам Пономарёв. Он за городом, но скоро будет здесь. Пётр Сергеевич — человек ответственный и не хочет проблем ни с прессой, ни с вышестоящим начальством. А ещё он всерьёз подозревает, что Медведкин врёт и Серёжу хотели убить. Но Салманов в норму придёт вряд ли, а подельник хитрый, видел, в каком тот состоянии, поэтому всё будет валить на него. Не на щуплого же Разумовского? Но вообще непонятно, как Серёжа отбился. Вполне возможно, Медведкин в последний момент передумал и помог ему справиться с Салмановым. Так ли это — да бог его знает! Услышав звуки борьбы и крики, охрана долго не могла попасть в камеру: замок заклинило. Впоследствии было установлено, что причиной стал небольшой саморез, запихать который в механизм можно только с наружной стороны двери. Отсюда уверенность Пономарёва в том, что это была не обычная драка. Пока пытались открыть дверь, охранники слышали разговор Разумовского с кем-то из сокамерников. Скорее всего, с Медведкиным. Разумовский просил не добивать раненого, второй голос возражал. Тогда Серёжа сказал: «Я не вижу другого способа остановить тебя». Потом снова звуки борьбы и крики. Похоже, Серёжа смог оглушить того, второго. То есть, к нему нет и не может быть никаких претензий. Он защищался и, судя по услышанному разговору, даже спас одного из нападавших. Все это очень плохо, но в свете последних событий не так важно. В свете последних событий просто необходимо, чтобы господин Разумовский был и оставался не только живым, но и здоровым. Артём чего-то в этом роде ожидал и боялся. Начальник оперчасти СИЗО сотрудничал с ФСБ. В его интересах было, чтобы с головы Серёжи не упал ни один волос. А вот начальник спецчасти — кум и добрый друг прокурора Гречкина. Что пообещали Медведкину и Салманову: учесть их согласие «помочь» с Разумовским как сотрудничество с администрацией или отсыпать бабла родственникам — кто его знает? Но заказчиков Медведкин не сдаст даже под дулом автомата. Себе дороже. — И всё-таки, что с Серёжей? — мягко перебил Валентину Сергеевну Рубинштейн, — и что, голубушка, за «последние события»? Врач замялась: — Опасных для жизни повреждений нет. Кровь мы остановили, но Серёжа находится в странном состоянии, я бы назвала его сопорозным. Не реагирует на внешние раздражители, глаза закрыты, боли не чувствует. Сидит на кровати, обняв себя руками, и медленно покачивается из стороны в сторону. — Диссоциативный ступор или, вполне возможно, транс, — поставил предварительный диагноз Рубинштейн. — Почему вам пришлось останавливать ему кровь? — Я предупреждала, — Валентина Сергеевна посмотрела на Артёма холодно и осуждающе. — Вам надо было забрать отсюда Серёжу любым способом. — Пожалуйста, Валентина Сергеевна, — мягко попросил Сотников. Объяснять врачу, много лет проработавшему в СИЗО, что просто взять и забрать — не в его власти, было глупо. Она и так это прекрасно знала. Дело в ответственности, которую Валентине Сергеевне, ставшей благодаря магии Рубинштейна сопричастной судьбе Серёжи, надо было переложить на чьи-то плечи. Почему бы не на плечи адвоката? — Что с ним? — Когда на шум драки прибежала охрана, лежал без сознания в луже собственной крови, — укоризненно сказала врачиха, как будто они бросили щенка без присмотра, и тот сломал лапу. — Серёжа... Перегрыз себе вены на запястье. Валентина Сергеевна посмотрела на Рубинштейна беспомощно, как будто была не врачом высшей категории и начальником медсанчасти СИЗО, а молоденькой, неуверенной в себе студенткой-практиканткой. Внутри у Артёма похолодело. — Та-а-ак… — протянул Вениамин Самуилович. — Вы надели на него смирительную рубашку? С ним кто-нибудь остался в палате? Нет? Очень зря. Идёмте скорей, больной вполне может резко выйти из транса и повторить попытку. — Какие последние события? — почти на бегу спросил врачиху Сотников. — Вы сказали «в свете последних событий». — А вы не знаете? — Валентина Сергеевна на мгновение обернулась, замедлив темп. — Чумной Доктор вернулся. Сегодня ночью. Утром в четыре часа по Новостям показали. *** Гром не знал, плакать ему или смеяться, радоваться или огорчаться. Своего задержания он ждал со дня на день, поэтому и не удивился, когда утром, придя на работу, увидел там следователя Радионова. Илья Степанович прибыл по его душу, сомневаться не приходилось, но почему собственной персоной? — загадка, которая прояснилась почти сразу. Оказалось, что начальник Радионова ещё вчера приказал задержать Грома на двое суток и допросить в качестве подозреваемого по делу о серийных убийствах. Но спешки особой никто не видел, поэтому решили перенести мероприятие на утро. А ночью... Точнее, поздно вечером неожиданно ожил канал Чумного Доктора во Vmeste, и все планы следствия полетели к чёртовой матери. Сначала кинулись искать Грома как главного подозреваемого. Дома не нашли и, сплюнув три раза через левое плечо, набрались смелости и позвонили Прокопенко, зная об их дружбе. Неожиданно оказалось, что: «Игорь? Да он у меня сидел с семи вечера. Пельмени лепили, потом ужинали, опрокинули по паре стопок, разговаривали. Потом он в кресле задремал. Ушёл десять минут назад, скоро дома будет. А что случилось?» Осталось быстро рассказать, что случилось, извиниться и попрощаться. Прокопенко Грому звонить не стал, справедливо рассудив, что торопиться уже некуда. Игорь всё равно отстранён, нечего ему делать на месте преступления. Залезет опять в какую-нибудь глубокую задницу, и так проблем достаточно. Пусть поспит — утром сюрприз будет. Сюрприз оказался потрясающий. В виде сгоревшего в машине прямо перед въездом на территорию собственной усадьбы судьи Лещенко, до которого не добрался Лёша Макаров, но добрался кое-кто поинтересней. Кое-кто и внешне, и голосом, и почерком совершённого преступления идентифицирующийся как Чумной Доктор. То есть Сергей Разумовский, надёжно закрытый в СИЗО. А так как одновременно сидеть в тюрьме и пулять из огнемётов, свободно разгуливая по городу, невозможно, властям нужно было срочно найти объяснение этому неприятному феномену. Вот они и нашли, но получилось так себе, и последствия не заставили себя ждать. Время на готэмбургских каналах было не новостное, поэтому Игорь включил «Россия 24», но там передавали про пожары в Якутии. Ждать не хотелось, и Гром запустил популярный блог «Репортёрские хроники» с Максом Кольцовым. Ещё раз отметил своё поразительное сходство с этим весёлым парнем, вывел изображение на экран монитора в большом размере, чтобы рассмотреть повнимательней. И тут же ожидаемо словил дежавю. На экране Чумной Доктор голосом из недавнего прошлого очень знакомыми словами вещал про справедливость и возмездие: «Вы слушаете эту запись, потому что сильные мира сего не поняли посланного мною предупреждения, — сообщил вновь объявившийся мститель. — Обещанная судебная реформа спущена на тормозах, невиновные снова сидят в тюрьмах за грехи сильных и состоятельных. Судья Лещенко. Он построил роскошный особняк в центре города, заплатив за сытую жизнь слезами и кровью тех, кто сел в тюрьму без вины. Смехом тех, кого освободил из зала суда за деньги. Он ездил на дорогих машинах и обедал в модных ресторанах. Верный пёс системы и правосудия, которое местные элиты поставили себе на службу. Но сегодня его бесчинствам пришёл конец». Камера отобразила пылающую машину, из открытой водительской двери полувывалился обгоревший труп. «Вы думали, что остановили меня? Но настоящее правосудие остановить нельзя. Берегитесь, Чумной Доктор вернулся!» — Вот так, девочки и мальчики! — появившийся в кадре Макс Кольцов, как всегда с растрёпанной шевелюрой и хорошим настроением при любой погоде, скривил губы уголками вниз и сделал страшные глаза. — «Берегитесь!» — сказал нам Чумной Доктор. Возможно, уже сейчас он идёт по следу кого-то из вас, — Кольцов вытянул вперёд руку с указательным пальцем: — Бах! Такие пирожки с клопятами. Он лучезарно улыбнулся: — Так кого поймала наша доблестная полиция? О каком подвиге, совершённом во имя спасения спокойствия в городе, вещал ещё вчера наш губернатор, обещая засадить Разумовского далеко и надолго? Сергея Разумовского, сделавшего для города больше, чем вся продажная клика нынешнего руководства. Поддержка детских домов и интернатов, расчистка свалки, раздача еды бездомным, поддержка творческих личностей и организация благотворительных выставок — вот далеко не полный список добрых дел, за которые угодил в тюрьму этот человек. Не стану вспоминать соцсеть Vmeste, подарившую нам свободу слова и бесплатный контент, — как бы между прочим добавил Макс. — И что мы имеем на данный момент? Город снова пылает, Разумовский сидит, что предпринимает доблестная полиция — никто не знает. А губернатор вещает о подражателе, чтобы оправдать цирк, который власти устроили вокруг задержания невиновного. — Протестую! Это подражатель! — противным голосом заявила, высунувшись из-за плеча Кольцова, нарисованная голова губернатора и тут же, получив щелбан от Кольцова: «Несешь хуйню-у-у», — ойкнула и улетела куда-то вниз. — А вам, девочки и мальчики, — снова разулыбался Кольцов, — предлагаю убедиться в том, что сегодня ночью судья Лещенко перед смертью встретился не с подражателем. Итак, начнём. Он смачно пнул попытавшегося залезть на нарисованную трибуну мультяшного губернатора под нарисованный зад коленом и продолжил: — Во-первых, голос. Внизу экрана появились две дрожащие и колеблющиеся звуковые дорожки, разложенные на частоты. Наложившись друг на друга, они идеально совпали, демонстрируя идентичность голоса на записи с места убийства Кирилла Гречкина и судьи Лещенко. — Теперь — сам костюм. На экране замелькали расчерченные картинки: скриншоты изображений Чумного Доктора с видеозаписей со всех мест преступлений. Диаметр стёкол в маске, длина клюва, расстояние от и до всего, чего только можно. Даже дураку было понятно, что костюм один и тот же или они братья-близнецы, сошедшие с одного конвейера. Игорь тяжело вздохнул и закрыл вкладку. Второе пришествие Чумного Доктора не изумляло. В этом деле накопилось слишком много нестыковок, чтобы продолжать верить в простоту сюжета. Какая-то подлянка вот-вот собиралась выпрыгнуть на сцену, так что всё закономерно. Нет, Гром всё равно был уверен, что Чумной Доктор — Сергей Разумовский. Вот только правда ли, что был он маньяком-одиночкой? Так или иначе, ночь принесла положительный момент: следующие два дня он точно проведёт не в камере.