Право на справедливость

Сегодня Нина Васильевна решила выйти из дома пораньше. Журнал был заполнен вчера, но надо полить фиалки. Эту ответственную задачу преподаватель русского языка и литературы средней школы города Готэмбурга не доверяла никому. Фиалки надо поливать правильно: через поддон, тёплой и мягкой водой. Зимой и осенью — днём, а летом и весной — утром. Сейчас как раз была весна и раннее утро, но перед подъездом уже стояла красная «Тойота» этой девицы с третьего этажа — блогерши Юли Пчёлкиной, которая почему-то называла себя журналисткой. Нина Васильевна недовольно поморщилась, разглядывая автомобиль. — Поставют — ни пройти, ни проехать, — прошамкала, выползая на крыльцо из подъезда, баба Тома, явно имея в виду Юлину машину. Баба Тома работала в психбольнице, в Чумном Форте, и подрабатывала дворничихой. Прошлое бабы Томы было жуть, каким героическим. С сорок первого по сорок пятый — на передовой в медсанбате. С сорок третьего — Второй Украинский фронт. Медали «За отвагу» и «За боевые заслуги» — это тебе не метлой махать. За крутой нрав и крепкую жизненную позицию бабу Тому уважал и побаивался весь район. — Подъехала Юля, ага, — продолжила дворничиха. — Я как раз у окошка сидю. Грю ей: «Машину убери! ЛюдЯм же пройти мешает!» А она: «Я на минуточку!» И шасть в подъезд. Видать, чё-то забыла, правильная наша. А на какие денюжки машину дорогушшую купила? Пусть в своём блоге нам вот об ентом лучше расскажет. Нина Васильевна промолчала. Баба Тома подождала, поняла, что интересного разговора не получается, и снова скрылась в подъезде. Машина у Пчёлкиной была совсем недорогая. У зятя такая — «Тойота Гелика», но говорить об этом дворничихе Нине Васильевне было лень: та всё равно бы не поверила, потому что всегда знала всё лучше, возражений не терпела, а пятьсот тысяч для неё были такими невероятными деньжищами, что спор лучше и не начинать. Да и о чём спорить? О том, что Юля связалась с каким-то ментом, дворничихина закадычная подруга Макаровна ещё месяц назад бабулькам на лавочке рассказывала, весь дом об этом знает. Только сначала никто не верил. Потому что Юля выросла в этом дворе и раньше, как и её родители, любовью к власти не отличалась, скорее, наоборот. Песочила её в своих блогах и клеймила позором. А потом оказалось, что Макаровна не соврала. Юля полицейским теперь помогает. Или с самого начала прикидывалась, или поняла, что так жить выгодней и проще. Прославилась теперь. По всем каналам показали, что это она помогла полиции поймать и посадить Серёжу Разумовского. И в блоге своём первая рассказала, мол, это он — Чумной Доктор и сжигал людей. Ну как, людей? Мразоту всякую, но всё равно нехорошо, против закона пошёл. Если бы он бомжей каких спалил или гастарбайтеров — никто бы и не всполошился. А тут — «голубая кровь»! Нина Васильевна терпеть не могла, когда по телевизору этих подонков так называли. Какие они аристократы? Наоборот. Торгаши, ростовщики и мусорщики. Разожравшиеся клопы-кровососы, шваль, сделавшая своей профессией обман людей. Эх, забыли в Готэмбурге, что такое настоящая «голубая кровь». Нина Васильевна, когда в новостях первый раз про Разумовского услышала, даже поверила сначала. Так убедительно всё расписали. А потом засомневалась. Маша — закадычная подруга ещё с универа, работавшая теперь завучем в интернате, где учился Разумовский, и бывшая его классная руководительница, рассказывала, что Серёжа — очень хороший мальчик. Чуткий, внимательный и... и... А потом Маша заплакала и больше ничего не сказала, только что это из-за её глупости и доверчивости Серёжу схватили. Что она не хотела, не думала, когда полицейский рисунки Серёженьки попросил показать, что так получится. Нина Васильевна Машу виновной не считала. Кто бы мог подумать, что нарисованная ребёнком птичка принесёт столько бед! Историк Степан Савельич, когда в учительской заговорили, правильно сказал. Показал на экран телевизора, где испуганно озирающегося, словно не понимающего, как он сюда попал, Разумовского волокли к машине двое здоровенных полицейских: «Парень-то явно не в себе. Такой в чём угодно признается. Что людей сжигал, что Зимний штурмовал, да хоть в том, что Государя Императора Николая Второго собственноручно расстреливал. Очень удобно: деньжищ-то у него — ого-го! К тому же сирота — некому помочь: ни опекунство оформить, ни наследников. Приберут и денежки и соцсеть его к рукам — можно не сомневаться. Плюс дело резонансное закрыть можно. А что убийства по городу прекратились — ну, мало ли! Может, потом опять начнутся. А если и не начнутся, если и правда он убивал...». Историк не закончил и махнул рукой. Что он имел в виду, Нина Васильевна догадывалась, и почему замолчал — тоже: вслух о таком учитель говорить не может. Нина Васильевна убийства людей тоже не одобряла, но когда думала об этой истории, почему-то никакой жалости к жертвам не испытывала, только Разумовскому сочувствовала. Из-за чего ей было немного стыдно, но не очень. Потому что чем чёрт не шутит, а вдруг и правда Чумной Доктор очистил бы город от главных преступников во власти? Да хоть напугал бы это ворьё, как следует! Сколько раз, слушая очередную жуткую историю о том, как плюют на закон сильные мира сего, она сама хотела вот так же взять огнемёт и… Нина Васильевна волевым усилием прогнала неправильные, неподобающие преподавателю мысли, спустилась со ступенек крыльца и только попыталась обогнуть мешавшую пройти машину блогерши, как заметила, что за ней прячется кто-то очень знакомый. — Шестаков! Жора! — окликнула Нина Васильевна, почти уверенная, что не ошиблась: маска Чумного Доктора скрывала лицо подростка, но большой бело-розовый помпон на шапке не узнать было сложно. Ученик шестого «б» класса Жора Шестаков, если это был он, не оборачиваясь, испуганным зайцем сиганул наискосок через двор в арку и скрылся из вида. — Однако! — удивлённо поправила очки Нина Васильевна и тут обнаружила, что на пассажирской, противоположной от подъезда двери красной «Тойоты» красуется кривая, сделанная баллончиком с краской надпись: «Юлька ментофская шлюха». Нина Васильевна возмущённо всплеснула руками. Не ошиблась, почерк явно Шестакова. Преступный баллончик с краской валялся возле передней дверцы. Она критически осмотрела оставленную миру благую весть, качественно изгадившую ухоженное авто, нагнулась, подобрала баллончик, брызнула немного в сторону, чтобы понять принцип действия, снова покачала головой, выдав осуждающее тихое: — Ах, позорник! А потом ровной чёрной полосой зачеркнула кривобокое «ф» в неправильно написанном слове и старательно вывела сверху каллиграфически идеальную «в». Добавила пропущенное тире и с чувством выполненного долга, повернувшись на сто восемьдесят градусов и, походя, запихивая баллончик в сумочку, бодро потрусила в сторону арки, где скрылся Шестаков. До начала урока оставалось меньше часа, а фиалки весной поливать нужно обязательно утром. *** Юля Пчёлкина, прикусив нижнюю губу, хмуро рассматривала чёрные обидные кривулины на бочине любимой машины. «Юлька — менто(ф)вская шлюха» — ну вот за что? Попытка поскрести надпись заостренным акриловым ногтем успехом не увенчалась. Краска держалась крепко. Придётся ехать в сервис и оставлять машину, возможно, не на один день. Такая надпись — не битый бампер, по городу с ней не поездишь. Восседающая на скамейке старым грибом баба Тома, не стесняясь, таращилась на происходящее. Происходящее ей очень нравилось. — Бабтома, — попробовала на всякий случай Юля, — вы же как раз выходили, когда я приехала. Не видели, кто это сделал? — А я тебе говорила, — злорадно проскрипела вредная бабка, как будто только и ждавшая вопроса, — убери машину, людЯм мешает. — Ну Бабтома! — Не видела я, — бабка злорадно скривилась, стараясь изобразить доброжелательную улыбку. Получилось жутенько, фильмы ужасов отдыхают. — Может, кто возле машины крутился? — Юля мило улыбнулась, подошла к лавочке и, достав из кошелька пятисотку, помахала ею в воздухе. — Иди, иди с богом, деточка, — елейно проскрипела бабка, сверля совсем не ласковым, колючим взглядом. — И денежку свою забери, советский человек не продаётся, а «болтун — находка для врага» — слышала такое? «Вот же с...ка», — ёмко, но очень тихо охарактеризовала бабу Тому Юля, засунула деньги в кошелёк и открыла водительскую дверь. День не заладился с самого утра. Игорь уже два дня на звонки не отвечал, а заскочить к нему вечером не получилось. С утра тоже трубку не взял. Значит, что-то случилось, или телефон потерял. Мысль о том, что её просто не хотят видеть, Юля отбросила как малодушную и неправильную. Игорь не такой. Если бы не хотел общаться, так бы и сказал. Сегодня была суббота, а значит, у Грома выходной, и его можно застать дома, пока не придумал себе планы на день. Но сначала — отогнать машину в сервис. Благо, мастерская Дядьюры работает в режиме двадцать четыре на семь. *** Дядьюра оказался уже на рабочем месте. — А что пенсионеру дома делать? С Соней ругаться? — развёл он руками на Юлин вопрос. — Телевизор и тут можно посмотреть. Соней звали его дородную и властную супругу, которую Дядьюра боялся как огня и при этом нежно любил уже почти полвека. Сам он гайки давно не крутил. Использовал наёмный труд и по этой причине гордо называл себя капиталистом. Бухгалтерию тоже не вёл — не интересно. Дядьюра занимался любимым делом: приёмкой автомобилей в ремонт. В этом вопросе он был асом: безошибочно находил поломки, ставил «диагнозы», ну и цену за ремонт озвучивал — это обязательно. — М-да... — почесал он затылок, разглядывая загаженную «Тойоту», и странно покосился на Юлю. Нехорошо покосился. — Это за то, что полиции помогала? — спросил осторожно. — За Разумовского, — огрызнулась Юля. Раздражение в голосе сдержать не получилось, и она расстроилась. Дядьюра хороший, правильный человек, и быть громоотводом для её плохого настроения не заслужил. — Извините, настроение с утра ни к чёрту. — Ты уже взрослая девочка, — напряжённые плечи пожилого механика выдавали обиду, — но всё-таки дам тебе совет. Не связывайся с властями, ничего хорошего из этого не выйдет. — Дядьюра, — Юля сжала зубы. Как объяснить, чтобы понял? — Я не связываюсь. Майор Гром, Игорь — мой друг. Я просто помогла ему. Дядьюра скептически покивал головой: — Ну да, ну да. Кого ты обманываешь, девочка? Тебе было интересно. Я знаю: азарт погони, приключения, но, понимаешь... Мы живем в странном, искорёженном мире. — Понимаю. «Если довелось в империи родиться...» И ещё: «Делай как я!» То есть, как вы. — Почему бы и нет? — обстоятельно кивнул механик. — Я ни с кем и ни против кого не борюсь. Но и помощи ни от кого не жду. В этом городе, Юля, рассчитывать можно только на самого себя, близких друзей и связи. Если с тобой случится беда — закон не защитит. — Вы тоже считаете, что Чумной Доктор прав и что людей убивать можно? Если они плохие. Решил, что кто-то плохой, взять и — бах?! Дядьюра задумался, недолго пожевал губами, как будто проговаривал фразу про себя или беззвучно матерился, а потом спросил совсем невпопад: — Знаешь, сколько за прошлый год людей в Готэмбурге в ДТП погибло? Юля помотала головой: «Откуда?» — Только по городу без области полторы тысячи человек. В среднем три человека в день. Это тех, что насмерть. А искалеченных в разы больше. — Это вы к чему? — осторожно спросила Юля. — К тому, что смысл слова экстраполяция мне знаком. Давай не будем о высоком, я механик, демагогия — не мой конёк. Так вот, девочка. Почти половина наездов и ДТП — по пьяни или под наркотой. Я статистику специально смотрел. И вот что интересно. После того как Чумной Доктор отправил на тот свет Гречкина, вплоть до дня, как арестовали Разумовского, цифры по наездам и смертям упали знаешь на сколько? Юля покачала головой. — Вдвое, — назидательно поднял указательный палец с чёрной каймой под ногтем Дядьюра. — Сечёшь? — Секу, — ошарашено кивнула Юля. Дядьюре можно было верить, но... Ну, на десять процентов, на двадцать, но не вдвое же! — Они испугались Чумного Доктора? — До усрачки, — кивнул механик. — Если из клуба или ещё откуда под балдой — стали пользоваться услугами личных водителей или вызывать «Элиттакси». Да и все ездить осторожней стали. Кому охота гореть? Никому! Когда Разумовского арестовали — опять кривая вверх пошла. У нас народ такой, не понимает по-хорошему. Только если кулак перед носом держать. — То есть, Гречкина Чумной Доктор сжёг правильно? — мрачно спросила Юля. — А ты знаешь, — снова уйдя от прямого ответа, спросил Дядьюра, — что интернатская девочка — не первая Гречкина жертва? Юля, точнее, её внутренний журналист, тут же непроизвольно сделал охотничью стойку: — Были ещё? — Ещё три аварии, — невесело усмехнулся Дядьюра. — И четыре трупа. И пятеро попали в больницу. — Ско-олько? — Дядьюра оказался очень интересным собеседником. — За последние пять минут вы смогли меня удивить два раза. Откуда информация? — А в компьютере ГИБДД, Юлечка, никаких секретов. — Почему же его... Даже права не забрали? — Юля, Юля. Какая же ты ещё наивная. Если бы всех, кто людей сбивает, сажали в тюрьму... Вот и с Гречкиным до суда не дошло. Результаты экспертизы пишут люди, схему места происшествия тоже они рисуют. — А как же родственники? Не может быть, чтобы... — Может, Юля, — разочаровал Дядьюра. — При ГАИ даже людишки специальные есть. Неофициально, естественно, гражданские, но с ментами прибылью делятся. Паразитируют на чужом горе и, надо тебе сказать, очень неплохо зарабатывают. К ним обращаются те, по чьей вине произошла авария. Эти люди, как посредники, встречаются с родственниками. Нет, — энергично замотал головой Дядьюра, увидев её изменившееся лицо. — Они никому раскалёнными паяльниками не угрожают и кулаками не машут. Они договариваются. Предлагают деньги, говорят о раскаянии виновного. У них целый арсенал правильных, убедительных фраз и приёмчиков. Если их выгоняют, они приходят снова. Через несколько дней. Вежливые и очень настойчивые. Говорят правильные вещи: ваш отец, сын, брат — выбери подходящее — уже мёртв, а вам надо жить, погасить кредит, кормить детей, платить за квартиру, лечить больную мать, да мало ли? И люди соглашаются. Потому что мёртвого не вернёшь — это так и есть, а выбор между местью и деньгами обычно решают в сторону денег. Месть — вещь эфемерная, ещё пойди и добейся. Суды — пересуды, человек уже умер, выживать дальше надо, а деньги — вот они. Так и оказалось, что Гречкин продолжал ездить. Каждый раз суд его оправдывал. Гречкин-старший раздавал деньги судье, следователю и родственникам потерпевших, пока не нарвался на брата погибшей девочки. Тот деньги брать не захотел категорически, и история получила огласку. Только и здесь Гречкин вывернулся. Потому что папа у него знаешь кто? — Прокурор, — не разочаровала Юля. — Правильно. — А те отморозки, что город крушили? Тоже правильно? — Ну-у... — с сомнением покачал головой Дядьюра. — Не сильно на гражданский протест похоже было. Как думаешь? — он хитро прищурился. Юлю как током ударило: а ведь он был там! Тихий механик Дядьюра. В ту ночь, в рядах протестующих. Был, но не сознается, не стоит и спрашивать. Как всегда, ловко уйдёт от ответа. — На мирный и гражданский совсем не похоже, — осторожно согласилась Юля. — Ряженые в маски отморозки с битами, крушащие всё подряд. Так выглядят не протесты, а погромы. — Вот именно, — серьёзно и долго посмотрев ей в лицо, ответил Дядьюра. — Сначала народ на улицы повалил. Обычный народ. Такой, как я и ты. Студенты, много пенсионеров — им тяжелей всех живётся, интеллигенция. Школьников много было, они во Vmeste висят. Но никого в гриме и с дубьём. А потом вдруг те появились. Странные причёски, краска на лицах или маски — узнать сложно, все с битами, с факелами. Ну и понеслось. Кто-то примкнул, кто-то, наоборот, домой пошёл. — Провокаторы? — Выборы губернатора через три недели с хвостиком. Думаешь, выберут теперь старого? —Теперь могут и не выбрать. — То-то. Люди теперь злы на него из-за случившихся беспорядков. А кто-то наоборот. Из-за того, что подавили беспорядки. Жёстко так людей брали, не церемонясь, и всех подряд. Взлетевшее на воздух ГУВД, разбитые витрины, горящие машины, — силовикам развязали руки и хорошенько поддали злости. Тем не менее, если бы не Чумной Доктор, если бы люди не вышли, ни о какой судебной реформе разговоры бы не начались. Значит, всё правильно было сделано. Только не получилось. Разумовского повязали. И как извратить идею народного протеста — кто-то умный заранее придумал. Теперь разговорами всё и закончится. Не больно-то состоятельные люди нашего города похожи на унтер-офицерову жену: высечь себя не спешат. Особенно теперь, когда бояться больше некого. — Повезло, что вашу мастерскую не тронули, — не удержалась, поддела Юля, хоть и понимала, что делать этого не стоит. В ней говорила обида, а обижаться надо было не на Дядьюру, а на саму себя. За то, что слишком увлеклась расследованием, Игорем, пабликом, позволила себе вовлечься настолько, что перестала видеть ситуацию с разных сторон. — В этом городе каждый за себя, — пожал плечами Дядьюра. — Просто будь осторожна, вот и всё. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. — Да уже случилось, — буркнула Юля. Изуродованная машина и Дядьюра с его статистикой и откровениями про беспорядки. И Гречкин. Который, как оказалось, народу на тот свет отправил больше, чем пресловутый Чумной Доктор. — У меня всё застраховано, — сжалился над ней Дядьюра. — В этом городе весь бизнес застрахован. Запомни. Никто не надеется, что власть их защитит, все принимают меры. И поверь, частные страховые компании выплатят пострадавшим всё до копейки. Потому что после беспорядков желающих воспользоваться их услугами стало в разы больше. И обращаться будут к тем, кто ведёт дела честно. Саморегулирующаяся система. Сечёшь? Юля кивнула: — Вы тоже считаете, что я продалась властям? — Нет, — Дядьюра на этот раз юлить не стал и ответил, не задумываясь, отчего на душе немного потеплело. — Ты просто... — Ошиблась? Оступилась? Дядьюра разочарованно помотал головой, но не продолжил. — Говорят, что полицейские сами свою контору подорвали, — огорошил он Юлю очередной новостью. И замолчал, с интересом ожидая ответа. Невозмутимости Дядьюры позавидовал бы египетский сфинкс. — Кто говорит? — Да по телеку сегодня утром сказали. Мол, расследование завершено, вещдоки по делу Чумного Доктора в камере бронированной взорвались. Получается, в полиции все сплошь идиоты? Не поняли, не разобрались, что притащили и в сейф положили? У них там эксперты и всё такое. Странно это, как думаешь? Юля сжала челюсти, но потом заставила себя расслабиться, медленно и долго выдохнув через сжатые губы, но так, чтобы незаметно. А ведь Дядьюра прав. Грома тогда задержали и вполне могли посадить. И все же знали, что это не он, но властям нужен был козёл отпущения. Через три недели — выборы губернатора. Тут бы и Прокопенко не помог, если бы они не поймали Разумовского, не нашли более удачный вариант на роль злодея. На роль Чумного Доктора... На роль. Дурацкое слово влезло в голову и теперь ни в какую не хотело оттуда уходить. — Ладно, Юля. Я никого не оправдываю и никого ни в чём не обвиняю. Тем более, тебя. Каждый поступает по совести. Но есть очень много людей, которые считают, что Чумной Доктор этому городу необходим. Без лечения Готэмбург всё больше напоминает зловонную, перемалывающую и переваривающую людей клоаку, увы, не способную к самоочищению. — И тут появляется человек, который считает себя новым Богом этого города, в одиночку решает, кому жить, а кому умереть. Вы уверены, что его приговор всегда справедлив? — А ты уверена, что государственная судебная система всегда выносит справедливые приговоры? Менты и судейские в качестве назначенных божков устраивают больше? — для разнообразия вопросом на вопрос ответил Дядьюра. Юля промолчала. Это был ненужный, плохой спор. Выиграть его было невозможно, да и не сильно хотелось, а Дядьюра был одновременно прав и неправ. — Ладно, девочка, — махнул он рукой. — Давай закончим. Машину твою сделаем к вечеру. Перекрашивать не стану, это дорого и долго, а я человек совестливый. Если есть возможность не драть с человека лишнего лавэ, то и не стану. Ототрём, заполируем — будет как новая. — Спасибо, — искренне поблагодарила Юля. Лишних денег реально не было, и что машину сделают уже сегодня — тоже приятный сюрприз. Без колёс она как... как без компьютера.