Только падая в бездну, я расправляю крылья

      Ночь уже опустилась на землю тяжкой непроницаемой плащаницей, а в гулком холодном соборе вовсю готовились к отвратительному ритуалу.       Северин прикрыл окна, отодвинул скамьи, раскалённым воском от горящей свечи нарисовал знак, отдаленно напоминающий звезду с восемью лучами. Роман ожидал увидеть пентаграмму, которую обычно изображают в фильмах, на что друг только презрительно фыркнул:       — Не пори чушь!       Женщины наскребли по углам мышиного помета, посыпали им середину собора, прямо на восковое начертание. Нашли в алтаре священные одежды, пару богослужебных книг, разорвали всё это и свалили сюда же, на помет, соорудив из рванья подобие гнезда.       Из алтаря Северин вынес небольшой сверток – нечто обмотанное в несколько слоев дорогой парчи – и осторожно положил за порог.       — Стой там, — указал Ромке, — ближе не подходи.       В окна ударил мощный порыв ветра, ставни жалобно заскрипели, раскачиваясь на ржавых петлях. Дохнуло пронизывающим до костей страхом…       — Мне нужна кровь девственницы и развратницы. Вы, двое, подойдите.       Без слов, даже не сопротивляясь, старуха и Рахиль протянули руки, позволяя Инквизитору надрезать свои запястья. Пачкая в чужой крови пальцы, он начертал два круга: один совсем маленький, с изумительным орнаментом из загадочных букв, другой побольше, с цифрами, сложенными в какие-то странные формулы.       — Ну вот как-то так! — Отойдя к двери, ведущей во двор, Северин задумчиво осмотрел созданный хаос и обратился к девушке: — Где детский жир? Вытаскивай и мажь тело! — Та отрицательно замотала головой. — Это еще почему? — совершенно искренне переспросил Инквизитор. — Ужель на шабаш не летаете?       Старуха гневно обернулась, прошипев ему в лицо что-то на латыни. Севка состроил грязно-пакостную физиономию и картинно закатил глаза.       — Слышь, Ромыч, они говорят, что даже близко с ведьмами не стояли! Врут, паскуды! Смотри, как сноровисто рвали книги и одеяния, – рады, небось, встрече с хозяином.       — С чьим? — От всего увиденного Роману стало не столько страшно, сколько противно. — Может, он и твой хозяин? Рядишься в одежды праведника, а сам дряннее брата Жуана, лицемерная скотина.       Внезапно вой ветра прекратился и в соборе установилась тревожная тишина…       Не обращая внимания на гневную отповедь соотечественника, Северин опустился на колени, задом к алтарю, и принялся читать заклинания на сложном восточном языке, четко выделяя шипящие согласные, точно ядовитый змей в человеческом обличье. Глаза Инквизитора были закрыты, руки раскинуты на манер креста.       Вслед и женщины бухнулись на пол, спрятали лица в сложенных лодочкой ладонях, застыли с согнутыми спинами в позе полной покорности рядом с бормочущим слова призыва Северином.       Чувствуя приступ тошноты от смрада коптящих свечей, Ромка сделал шаг вперед, намереваясь вытащить друга из собора, но странный шорох остановил его порыв. Едва дыша он уставился на брошенные одежды… те зашевелились, поползли вверх, закручиваясь и собираясь в размытый силуэт человека… Появился неведомый гость, пока неразличимый под грудой хлама. Вот он расправил плечи, повел руками, вздернул голову. Заговорил глухо, будто звучал отдаленный раскат грома:       — Что тебе надо от меня? Северин!       Вырвавшийся голос был заунывен и полон нечеловеческой тоски.       Всхлипывая от страха, Рахиль со старухой поползли в разные стороны. Не переставая заклинать демона, Севка ухватил обеих за подолы и резко вернул на место.       — Я принес тебе жертву! Даже две! Старуха – бывшая монахиня, хранившая чистоту тела и души. Девка – покаявшаяся иудейка, осквернившая священника. Обе достойны тебя!       Призрак почему-то молчал. У него не было ни лица, ни глаз, но Роману показалось, что предложенный товар рассматривается им внимательно. Наконец, всё тот же голос грустно прошептал:       — Они мне не нужны.       Тела несчастных стали дергаться точно в эпилептическом припадке, глаза остекленели, а изо рта пошла пена пополам с кровью.       Содрогаясь от ужаса, Ромка медленно перевел взгляд на Инквизитора и едва сдержался, чтобы не закричать: Северин мертвенно побледнел, бескровные тонкие губы задрожали, на лбу выступили крупные капли холодного пота. Он, так же как и женщины, упал ниц, разбивая лоб о каменные плиты пола.       — Господин, укажи мне нужный дар!       — Он.       Роман смекнул, что надо бежать, но ноги приросли к полу – ему стоило большого труда даже отвести взгляд. Там, в глубине собора, творилось нечто невообразимое: старуха с девицей выли подобно собакам, ползали и катались, пачкаясь в воске, в крови, в грязи, и среди них Северин – такой же грязный, испуганный, такой же отвратительный…       — Порог! Переступи порог! — знакомый голос резанул по ушам.       Роман словно во сне автоматически сделал шаг назад и… упал в объятия отца Жуана, стоящего в темноте на высокой ступени. Монах развернул парня к себе и, схватив костлявой рукой вихрастый тёмный затылок, крепко впечатал его лицо себе в грудь, туда, где висел окладистый железный крест, который тут же оставил на лбу байкера здоровенный синий кровоподтек. Притиснув к груди, брат Жуан заслонил, спрятал за широкими рукавами.       — Не двигайся!       Ромка не понял, но замер, будто от этого зависела его жизнь.       Видя, что друг спасен, Северин перевел дыхание и поднял глаза на призрака-пришельца.       — Может, всё-таки баб возьмешь?       Сквозняк, проникший в полуоткрытые двери, слегка шевелил черные одежды. В горле Инквизитора пересохло, немигающий пристальный взгляд буквально прошивал вызванного духа.       — Зачем мне эти жалкие притворщицы? Я хочу чистую душу! — призрак захохотал, громким эхом полетел его отвратительный бас по узким переходам собора. — Отдай мне своего парня и я верну тебя домой! Станешь снова тешить свое самолюбие, уничтожая глупцов. Все будут восхищаться тобой, твоей непоколебимой верой, святостью, и только мы двое будем знать, какая ты на самом деле дрянь.       Северин опустил голову, на глаза навернулись слезы, но бледные губы оставались упрямо сжаты, глубокие складки залегли от подбородка до крыльев носа.       — Прошу, отступись! — далеко не просящим тоном вдруг начал угрожать, но закончил мягко, умоляюще, словно и не звучал в его голосе металл: — Я принесу тебе еще одну жертву, и от нее ты уже не сможешь отказаться.       — Ну давай! Удиви меня!       Развернувшись лицом к воротам собора, Инквизиор крикнул:       — Выходи, брат Жуан! Наш господин хочет тебя видеть!       Роман почувствовал, как напрягся «подлый крысеныш», как задрожали его локти и он сглотнул застрявший в горле ком.       — Откуда тебе знать, что я здесь? — глухо отозвался.       — Где слуга, там и хозяин! Разве бабка не твой человек, шпион на службе приора?       Вцепившись в рукава старика-аскета, Ромка умоляюще посмотрел на него. Впервые ему показалось, что взгляд монаха стал более человечный, нежели у друга.       — Не ходите! — прошептал, хватаясь, пытаясь удержать.       Кривая усмешка исказила худое морщинистое лицо. Отец Жуан повел длинным крючковатым носом и шумно выдохнул:       — Ему не усмирить демона в одиночку.       Оторвав руки парня от сутаны, перешагнул порог и не колеблясь бросился прямо к магическим кругам – там, уже изнемогая, Северин держал зрительный контакт с лукавым духом.       — И кто тут у нас? Что за жалкое отродье?       Фигура, выросшая из рванья и крысиного помета, дернулась словно от удара.       — Осторожнее, Жуан. Мальчишка пообещал тебя мне, и, возможно, я соглашусь.       — Никто не властен надо мной, кроме Бога. А потому убирайся!       Брат Жуан медленно стал приближаться к призраку, шаг за шагом сокращая расстояние между ними, громко читая древние молитвы.       Стоящий на коленях Северин вдруг вскочил и, вторя словам старшего, присоединился к его речитативу тихим, но твердым голосом. Как два ловца на зверя они приближались к темному силуэту, обходили его, заключая в кольцо, сплетая невидимую сеть из магических слов.       Призрак дергался, делал выпады в сторону инквизиторов, но не мог сойти с места – видимо, человеческая кровь привязывала его к камням. Слово за словом, ни разу не ошибившись, избрав единый такт, священнодействовали Жуан и Северин. Оба готовы были броситься в круг. И как же они были похожи в это мгновение, как уверены и в какой-то мере угрожающе фанатичны.       Стон боли разорвал тишину собора, и одежды упали на холодный пол. Вслед за ними упал и Северин, всхлипывая, царапая камень обломанными ногтями. Отец Жуан наоборот – медленно опустился рядом и принялся гладить его по спине, бормоча под нос:       — Ну будет, будет тебе. Всё кончено.       — Все из-за тебя, паскуда! Сучий выродок! — шипел Севка, совсем не по-мужски размазывая грязным кулаком скупые мелкие слезы.       Несмотря на ругательства, которые так и лились из уст парня, брат Жуан их вовсе не замечал, напротив, как-то панибратски лохматил потные жидкие волосенки бедолаги.       — Будет, — повторял и повторял, словно не находил иных слов. — Будет. Ты доказал, я поверил. Теперь отдохни. — Встав, одернул на себе сутану. — Жду вас к завтраку, можете занять прежнюю комнату.       Откинув ногой тяжелый подол, быстро вышел из собора.       И только тогда, почувствовав, что может двигаться, Роман поспешил к измученному другу, упал на колени, прижал к себе.       — Севочка, родненький, ты как?       Закрыв глаза, тот положил ему голову на грудь. Уткнувшись носом где-то в районе сердца, просопел:       — Я его уделал!.. Брат Жуан нам не враг.       Так до утра, сидя на стылом полу собора, Ромка и обнимал Северина, согревая теплом своего тела, унимая дрожь в ладонях, время от времени сжимая их, прикладывая к своим щекам. И ему не было дела до Рахиль и старухи, он видел только друга, бледного, измотанного борьбой с демоном, пытающегося улыбаться искусанным ртом и так доверчиво приникшего к нему, словно Ромыч мог защитить его ото всех бед.