Mr. Sandman, bring me a dream

«Цветы у ног ночною тьмой объяты,

И полночь благовонная нежна…»

Джон Китс, «Ода соловью»

      Весь следующий день Сергей думал о произошедшем ночью. Он бы твердо сказал, что все это — сон или галлюцинация, но разбросанные на полу перья говорили об обратном.       Парень не мог сосредоточиться на работе, но уже не потому, что все его мысли были заняты смертью Олега, а потому, что из головы не выходил темный образ, покрытый перьями. И если в мире действительно существует Песочный человек, то это — худшее его воплощение.       Обилие золота, деньги и пышные танцы — таков был благотворительный вечер, почетным гостем которого стал Разумовский. Он впервые после долгой депрессии вышел в свет, а поэтому туча журналистов гналась за парнем, чтобы взять у него короткое интервью. Но Сергей посчитал, что одного его появления уже достаточно для окружающих, поэтому весь праздник отсиживался на верхнем этаже здания, в VIP-зоне, где охрана давала возможность побыть вдали от шумной и наглой прессы. Сергей намерен говорить только с ночным гостем, для остальных он закрыт. Здесь, в элитной зоне, почти все пространство было заполнено розовыми камелиями. Букеты с этими цветами стояли на столах, в красивых вазах в углах комнаты, свисали с потолка. Нежные бутоны приветствовали каждого, вошедшего в просторную залу. Весело они встретили и Сергея, который бросил на них свой мимолетный настороженный взгляд.       Медленно попивая шампанское, Сергей смущенно улыбался организаторам вечера и директору фонда, в который самый молодой миллиардер вложил приличную сумму на развитие города. Санкт-Петербург — не просто место его рождения и становления как гения, это еще и место всепоглощающей любви. Любви, которая завершилась трагически и внезапно, хотя именно этого исхода стоило ожидать от военных действий, смысла в которых ни один нормальный человек не видел.       Парень пожимал всем руки и морщился от вспышек света. Он пропускал мимо ушей слова благодарности и небрежно бросал короткие ответы на заданные ему вопросы. Разумовский проходил мимо толпы, в которой перешептывались главные сплетники и сплетницы Петербурга. Шептались они, конечно, о Сергее. Он один. Впервые без своего спутника. Раньше Волков был незаменимой парой на подобных раутах, он всегда мог увести Сергея в сторону от толпы журналистов и ответить за него на все каверзные вопросы. Да, у Олега язык был подвешен, несмотря на то, что солдату следует хранить молчание в любой ситуации. Но для Волкова было не проблемой вести подобные «переговоры» с любым, кто неприятен его партнеру. Даже один его жест рукой, знак «стоп», мог быть весомым аргументом в любом разговоре.       Сейчас же Разумовский чувствовал свою незащищенность и одиночество. Он видел, что на него открыта охота. Сотни хищных ртов и едких глаз уставились на маленького, беззащитного птенца и готовы были напасть, растерзать маленькую тушку и съест без соли. И нигде нет укрытия. Сергей видел в каждом врага, человека, готового его скомпрометировать в любую секунду, хотя поводов для этой подлости не было. Но вереница из блеска, шума, лакированных ботинок, сигарет и пошлого смеха была настолько неприятной и удушающей для Сергея, что вкупе с большим количеством алкоголя дало повод для тошноты.       Парень побежал в туалет. Его рвало не столько из-за духоты и выпивки, сколько из-за жуткого давления со стороны окружающих. Кислотная рябь из золота, хрусталя, громкой музыки так сильно скрутила Сергея, что он решил как можно скорее уехать и уединиться в своей башне. И если жертва в сказках оказывается в заточении поневоле, то Сергей скроется от посторонних сам, еще и дракона приведет. Если бы они, конечно, существовали. Он бежал вниз по лестнице, мимо пышно одетых гостей и вечно смеющихся дам. Вниз, к двери, мимо больших ваз с багровыми бутонами ликориса. Сергей пролетел мимо цветов, словно ураган, и пара лепестков печально опустилась на пол и вскоре была затоптана дорогими ботинками бизнесмена.       Выбежав из здания, Разумовский услышал шелест крыльев, но не придал этому особого значения.       — Гони! — скомандовал он водителю, и уже через пару мгновений был у себя.       Пустая спальня. Сумерки. Открытое окно. Холодный воздух и неспокойная душа.       Дрожь во всем теле.       Таблетки.       Помутненное сознание.       Страх.       Боязнь каждого шороха и надежда на появление спасителя.       Сергей сидел на краю кровати и смотрел в стену, на которой появилась пара-тройка совместных фото с Олегом. Их парень повесил утром. Выбрал самые нейтральные, но в то же время любимые. На одной из них они с Волковым в Италии. На второй Олег готовил на кухне. Это фото особенно дорого Разумовскому, потому что он сделал ее незаметно для парня. Случайные фото — самые лучшие фото, рассуждал Сергей и поэтому повесил еще одно такое: Олег курил и отрешенно смотрел в окно. На нем была старая темно-серая футболка и черные спортивные брюки. Кулон волка ловил на себе блики, а часы на запястье показывали час дня. Такой родной, домашний Волче любил долго валяться в постели по выходным, особенно, если рядом лежал Разумовский. Олег всегда открывал окно, когда курил, потому что знал, что Сергею не нравится сигаретный дым. Но бросить эту гадость он не мог. Слишком много стресса из-за боев было в его жизни.       Сергей же всеми силами пытался отвлечь вояку от мыслей об армии. По утрам украдкой подходил сзади и тихо обнимал, оставляя на шее любимого легкий поцелуй. Старался готовить кофе в постель, и за годы совместной жизни научился варить неплохой и довольно вкусный напиток. Дарил самые новые и дорогие костюмы, в которых Олег выходил в свет. Сергей бронировал для них лучшие места в театре, но в ложе им обычно не было дела до представлений внизу: все начиналось с едва заметных касаний рук и заканчивалось жаром поцелуев, переходящих в откровенную страсть уже дома. Они клялись себе посмотреть хотя бы один спектакль, но этот план всегда проваливался. Только они сами были интересны друг другу.       Так, предаваясь приятным воспоминаниям, терзающим душу, Разумовский не заметил появления гостя.       — В следующий раз может оставлять открытой только форточку, — кряхтело нечто, сползающее с подоконника. — Ветер зимой очень холодный, ты так заболеешь.       — Значит, ты не галлюцинация, — вздохнул Сергей.       — Я вчера сто раз пытался тебе это доказать, — гость счищал снег с крыльев. — Но способ моего вызова верный. Дозу не увеличивай и не уменьшай. Все идет по плану.       — По какому плану? — Разумовский вопросительно поднял бровь.       — Да так, — отмахнулось существо. — Не обращай внимания. Мысли вслух. Кстати о мыслях. Раз я здесь, значит, у тебя есть потребность поговорить, верно?       — Верно.       Сергей подвинулся на кровати, чтобы нечто могли присесть рядом. Оно оценило жест.       — Отлично.       — Только вот как мне тебя называть? — недоумевал Сергей.       — А как ты хочешь? — улыбка-молния сверкнула на черном лице.       — Не знаю, — парень пожал плечами. — Ты такой большой и темный. И крылья такие.       — Спасибо за комплимент.       — Птица.       — Что?       — Ты — Птица.       — Как оригинально, — с печалью в медном голосе сказал Птица и скрестил руки на груди.       — Прости.       Птица подошел к стене, на которой висели фотографии.       — Ох, ты повесил ваши с Олегом фото! Как здорово! Вы здесь такие… счастливые.       — Мы и правда были счастливы. Будто ты сомневаешься в этом.       — Нет, не сомневаюсь. Вы ведь давно знали друг друга, верно?       — Да, — Сергей опустил взгляд и помрачнел.       Птица, заметив изменение состояния парня, тихо присел рядом и коснулся кончиком крыла его волос.       — Давай, переживи самые яркие моменты вашей с ним жизни снова. Проговори мне это. Вы знали друг друга давно, а что ты помнишь из начала вашей любви… или дружбы… или чего-то еще. Или ты не об этом хотел поговорить?       — Вообще-то не об этом, — Сергей качнул головой. — Мне просто было так плохо на благотворительном вечере. Все вокруг танцуют, пьют и веселятся…       — Ты самая красивая, но так не хочешь танцев, — пропел Птица.       — Что?       — Ты далек от современной культуры, дружище! Но я тебя перебил, извини. Продолжай.       — Вся эта вереница из масок и фальшивок… они смотрели на меня, пожирали взглядами. Я был один. Я не чувствовал себя в безопасности. Я молил о том, чтобы Олег был рядом. Он спасал меня от надвигающейся паники в подобных случаях. Только мысли о том, что он стоит у меня за плечом и улыбается, согревали меня и успокаивали. Я боялся смотреть назад, потому что знал, что за спиной кроме гостей никого нет. Никого, кто мог бы меня спасти из пучины страха. Я смотрел на себя в зеркало в уборной и видел лишь ходячий труп. Я был серым, невзрачным невротиком с синими прожилками на лице. И в кого я только превратился!       Разумовский накрыл лицо руками и заплакал. Он был зол на самого себя. Зол на то, что дал негативным эмоциям разрушить свою личность и поглотить тело. Все бесконечно кровоточащие раны депрессии и отчаяния виднелись у него на лице.       Птица положил свою длинную ладонь с когтистыми пальцами на плечо Сергея и легонько сжал.       — Там хотя бы было красиво? — тихо спросил гость.       — Немного, — Сергей вытирал слезы рукавом халата. — Цветов было много и…       Он резко замолчал.       — И? — пытался продолжить Птица.       Внезапно на лице Сергея появилась небольшая, смущенная улыбка. Парень сдвинул брови домиком и, видимо, предался приятным воспоминаниям.       — Я только сейчас понял, как много в моей жизни было цветов, — Разумовский всхлипнул, но не переставал улыбаться. — Почти с самого первого появления в моей жизни Олега я видел много самых разных букетов. А ведь Олег еще в детдоме на каждое восьмое марта умудрялся красть несколько тюльпанов и приносить в нашу с ним комнату! Да, этот день был для нас самым семейным и теплым. Хоть мы и росли в детдоме, но каждый раз, когда наступал март, мы надеялись, что нас заберут. Что у нас будет, кому дарить большие букеты тюльпанов. Но дарили мы их друг другу. Потому что еще тогда поняли, что семья — это я и он. И больше никого у нас не было. Но, как говорится, надежда умирает последней, и кража цветов стала для нас традицией и хорошей приметой. Это как есть мандарины на новый год. Но их у нас тоже было мало.       Разумовский плавно предавался воспоминаниям, и блаженная улыбка возникала на его лице, согревая все тело. Птица аккуратно накрыл своими руками виски Сергея. Парень испугался этого жеста и оцепенел. Птица приложил свою голову к макушке миллиардера и погрузился в его воспоминания.       Грязный снег небрежно валялся на улицах. Солнце впервые за все время давало небольшое количество тепла. Птицы за окном трещали беспрестанно, а люди бегали из стороны в сторону.       Каждое восьмое марта начиналось с переполоха. Несмотря на непростую ситуацию в стране, праздник оставался праздником, поэтому за каждым углом сидели люди и продавали цветы.       Восьмое марта — особенный день для Сережи и Олега. Особенный потому, что они считали себя виноватыми, так как им некому было подарить даже один цветок или самодельную открытку из цветной бумаги. Воспитатели обычно закрывались в своих кабинетах в этот день и пускали детский дом на самотек. С одной стороны, была дана воля. А с другой… а нужно ли это сегодня?       Маленький Сережа всегда грустил в этот праздник. Он особо не помнил родителей, но, наблюдая за тем, как ребята на улицах тащат огромные букеты и с сияющей улыбкой на лице дарят их своим матерям, ему становилось тоскливо и противно на душе. Мальчику тоже хотелось почувствовать, как его целуют в макушку, ласково пожимают щеки и говорят «спасибо». А затем они бы пошли домой и пить чай с конфетами. Или с тортом. Или с тортом и конфетами. И чтобы обязательно букет стоял в красивой вазе на столе!       Но вместо этого, вместо благодарности и счастливых глаз матери, вместо яркой атмосферы праздника, Сережа с грустью смотрел на прохожих через окно комнаты и воображал себе счастливые картины семейной жизни. Маленькая птичка печали билась о его душу и пыталась вырваться наружу в виде слез обиды. Почему он здесь? Почему он не рядом с родителями? Или хотя бы не с дальними родственниками? Хотя бы с кем-нибудь, кто родной ему по крови!       Сергей машинально смахнул слезинку и шмыгнул носом. В этот момент он почувствовал, как что-то нежное и невесомое щекочет краешек его правого уха. Он обернулся. Перед ним стоял Олежа с тремя желтыми тюльпанами в руке. Волков был в смущении, а в его глазах теплилась надежда.       — С праздником, Серый, — сказал Олег и вручил другу цветы.       — Ч-чего? — Сережа подумал, что это издевка и надул щеки.       — С праздником, говорю, — Волков тыкнул бутонами в лицо. — Возьми уже, пока никто не увидел.       — Но… но я не понимаю… — Разумовский не заметил, как в его руке оказался маленький букет.       — Я слился с толпой на ближайшем рынке и скоммуниздил их. Просто я тут подумал, — Олег почесал затылок и смущенно отвел взгляд. — Ну, если нам с тобой больше устроить праздник некому, то почему бы не сделать его нашим с тобой, а? Волков посмотрел на Сережу. Тот был в полнейшем шоке и изумлении. Олег решил заново все объяснить, не запинаясь:       — Пусть это будет небольшой традицией. Не то чтобы я суеверный и все такое, но мне очень больно видеть тебя таким расстроенным каждый год. А вдруг нам повезет, и именно в этот день нас заберут в семью? Желательно, конечно, вместе, — Олежа посмеялся.       Сережа не мог налюбоваться на смеющееся лицо друга. Друга, который заботится о нем так, как никто из родителей бы не стал. В этот момент Разумовский почувствовал себя самым счастливым ребенком на свете. Он уткнулся носом в маленький букет, вдохнул аромат весны и солнца и кинулся в объятья к Олегу.       — Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо! — безостановочно тараторил Разумовский, а Олегу ничего не оставалось делать, кроме как крепко прижать его к себе.       — Это будет наша традиция, — Олег запутался в волосах друга. — Наш праздник. Потому что мы друг для друга — семья.       — Угум, — хрустальные слезы счастья покатились из глаз Сережи.       Ему и правда больше никто не был нужен. Олег и есть его семья. Его мир и причина двигаться дальше.       С тех пор они каждый год дарили друг другу хотя бы по одному желтому тюльпану в год. Став старше, Олег старался как можно чаще баловать любимого Сергея цветами. С первой стипендии, с первой зарплаты, перед уездом, после прибытия домой — всегда, при каждом удобном случае. Но каждое восьмое марта их квартира превращалась в золото из-за желтых тюльпанов.       Потому что это был их день. Потому что они принадлежали друг другу. И никто им больше не был нужен. И пускай обряд провалился, пускай они выросли в детском доме. Они были друг у друга, а это самое главное.       Сергей резко вышел из оцепенения и набросился с криками на Птицу:       — Ты зачем это сделал?! — он вцепился ему в оперенную грудную клетку. — Отвечай!       — Ты сам это вспомнил, я лишь хотел увидеть это своими глазами и помочь тебе! — Птица схватил руки Разумовского и оттолкнул от себя.       Сергей не мог отдышаться. Он будто прокатился на огромных американских горках, где взлеты и падения были через каждые пять секунд. Но за электрическими разрядами от гнева и шока последовало… облегчение. Сергей прокрутил одну из самых приятных сцен в его жизни, прожил ее, прочувствовал и даже вспомнил аромат тюльпанов! Перед ним стоял образ маленького Олежи, который тычет ему в лицо букетом. Весь взъерошенный, в большой куртке, которая была ему явно не по размеру, с пластырем на носу. Он дарил Разумовскому радость и повод улыбаться практически каждый день. Спасал его от душевных проблем, накрывал собою во время сна, чтобы сберечь маленького Сережу от кошмаров.       Сергей расплылся в улыбке. Много-много маленьких весенних лучиков возникло в его сознании, а тепло весны распределилось по всему телу.       — Спасибо, — прошептал Разумовский Птице. — Спасибо, что заставил меня пережить это.       — Для этого я здесь, — Птица пожал плечами и ухмыльнулся.       — Мне и правда стало легче, — Сергей сжал полу халата. — У нас с Олегом вед было так много счастливых моментов! А я все перечеркнул. Изрезал. Исполосовал черной краской и забыл. Мне… мне не хотелось жить!       — Но если бы ты умер, то кто бы тогда сохранил память об Олеге?       Сергей резко повернулся к Птице. Гость был прав. Да и какой смысл помнить только смерть Олега? А как же его жизнь? Как же эти воспоминания? Олег жил не напрасно, он был тем маяком, к которому стремился Разумовский. Чувство боли и стыда накрыло парня. Как он мог так отнестись к памяти о дорогом ему человеке?!       — Все это время, — сдавленно начал Сергей. — Все это время я прокручивал в голове трагические события, наплевав о том, сколько всего хорошего было у меня с Олегом. Я сконцентрировался на трауре вместо того, чтобы напоминать себе, ради кого я жил и живу. Олег ведь никогда не уйдет из моей жизни. Никогда! И я обязан хранить о нем память. Так он будет жить!       — Молодчина, — Птица благодарно кивнул головой. — Ты хорошо справляешься, друг. Думаю, тебе нужно отдохнуть.       Птица легким движением оттолкнул Сергея на кровать.       — Доброй ночи. Ах да! — воскликнул гость. — Чуть не забыл. Ты так спешил сюда, домой, что чуть не убил цветы у входа в здание. Бедные бутоны потеряли пару драгоценных лепестков. Возьми один из них. Кроме похмелья и тошноты у тебя должно остаться хоть какое-то хорошее воспоминание. Я, конечно, не Олег, который дарил тебе букеты, но вот тебе бутон.       Птица положил красный бутон ликориса на прикроватную тумбочку Сергея.       Ночь накрыла город.