can i call you in october?

Шею Игоря сжимает кожаный ошейник, что совсем немного маловат в размерах, а Разумовский управляет поводком, грубо натягивая, из-за чего на чужой шее после точно останутся следы, которые на работе будет очень тяжело скрыть. Дыхание каждого сбито, они оба делают это через открытый рот, пока в груди что-то болезненно сжимается, давит с каждым толчком Игоря. Гром грубо впивается своими острыми, словно конец канцелярского ножа, зубами, оставляя яркие следы на белоснежной коже парня. Разумовский же стонет громко, так сладко и с усилением не останавливаться, хотя они оба знают, что всё зависит от натяжения поводка, ведь чем грубее и сильнее Серёжа его натягивает, тем грубее и сильнее Игорь натягивает парня под собой. Им двоим безумно горячо и жарко, оба ужасно потеют, но явно не хотят останавливаться, ведь знают, что если сделают этот, то им будет намного тяжелее восстановить такой же жестокий, животный ритм. Серёженька стонет, выгибается, как последняя шлюха и со слезами на глазах умоляет Игоря продолжать. Называет его хорошим мальчиком, очень хорошим мальчиком, сильнее натягивая этот чёртов поводок. Их ритм бешеный, животный — так и должно быть — совершенно не щадящий бедного Серёжу, у которого потом точно будут проблемы с походкой. Они готовы сломать эту блядскую кровать, которая и без того сдвинулась с места из-за грубых толчков. Игорь дрожит, рычит прямо в шею Разумовского, словно вот-вот съест его. Этот секс слишком горячий, при чём для них двоих. Сучьи губы Серёжи продолжают выкрикивать мольбы, стонать, как ему хорошо и с трудом хватать воздух, которого так болезненно мало в лёгких. Грому охуеть как хорошо от этого. Боль в шее заставляет иногда поскуливать, но вряд ли Серёжа это слышит из-за своих выкриков, которые заставляет сильные плечи мужчины дрожать и иногда сбиваться с ритма, но не останавливаться, нет, ни в коем случае — кажется, бедный Серёженька очень разозлится, если Игорь хоть на секунду прекратит. Оргазм происходит слишком резко и накрывает сначала Грома, который даже глаза закатывает, но продолжает двигать бёдрами так, словно находится в каком-то экстазе. Когда Серёжа кончает, он почти сразу отпускает поводок из рук и выгибает болезненно брови, ощущая, как всё горит что изнутри, что внутри. Они дышат не в такт друг другу, а их сердца не бьются в унисон, пусть у обоих такое ощущение, что они на грани потерять сознание.