Мелочи

— Не смотри на меня так, — обиженно пробурчал Дипломатор. Олежа грузно сдвинул брови, сжал губы в тонкую линию. Нацелился взглядом герою в самую душу. — Я же не специально. В плаще зияла рваная рана. Нитки расплывались кроваво-красным. Антон виновато сжался внутри тканевой рамы. — Я не представляю, как я должен это зашивать. Это тихий ужас, — выдал, наконец, Олежа, опуская плащ. Антон сгорбился ещё сильнее, опёрся тяжело на колени локтями. Смазал помаду с лица — на ладони остался след, на лице — толстый слой. Красный цвет болезненно пульсировал. — Я не специально. Так просто получилось. Антон попытался разогнуться — усталость тут же сломала его обратно. По лицу у Олежи скользили алые тени. По лицу у Олежи скользила алая усталость. — Даже не по шву. На Антона смотреть не хотелось. Олежа откинул плащ на диван. Откинулся сам на спинку. Уставился в потолок, тяжело вздохнув. В глазах не было слез, хотя в груди чувствовалось — вот-вот заплачет. Каждый раз одно и то же. Каждый Чертов раз. Дипломатор приходит весь рваный — рваный плащ, рваные раны, рваные рыдания. Олежа каждый раз рвано дышал и рвал волосы на голове, грыз ногти, дёргал торчащие из рубашки нити — переживал. Однажды, когда Олеже было двенадцать, он упал с велосипеда и разодрал коленку. Отец тогда сильно наругался на него, а потом обнял и сказал: Прости меня, я это сгоряча. Ты просто меня напугал. Поэтому, когда Антон вошёл в квартиру, Олежа разозлился. Потому что увидел, как Антон заваливается на бок. Потому что красным было не только лицо. Потому что пальцы у Антона были влажные. Олежа разозлился, потому что знал: это могло быть опасно и даже смертельно. Антон говорил ему не переживать и не волноваться. Олежа в ответ не говорил ничего. Только смотрел злобно и угрюмо. — Можно было хотя бы попытаться не создавать мне сложностей? — Олежа поднял на Антона не-заплаканные глаза. — Я буду возиться с этим всю ночь, чтобы ты потом снова пошёл и порвал его, да? — Я не обойдусь без твоей помощи, — тихо ответил Антон, глядя на носки тяжелых ботинок. Олежа фыркнул. — Ну конечно. Сидеть на месте не было сил — Олежа подпрыгнул и быстрыми шагами обмерил комнату. Попытался собрать волнение в кучу. Упорядочить мысли. Взять под контроль язык — хотелось ругаться на Антона, хотелось высказать в лицо всё, что накопилось внутри за долгий год. Олежа кинулся за иглой. Нашарил среди вещей красные нитки, выудил чёрные. Дипломатор развалился, расходился ровно по шву — кто был виноват в этом? Сжавший губы Олежа? Угрюмо молчавший Антон? Олежа злобно вонзил иглу в алый шёлк подкладки, тихо зашипел — из пальца пошла кровь. — Когда-нибудь мне придётся зашивать тебе кожу. И что тогда? — Ты зашьешь. Я знаю. Антон резко двинулся в ванную. Олежа понимал — чтобы смыть маску, не дождавшись Олежиной помощи. И знал, что зашьет. И знал, что поможет. Олежа быстро вытер слезы и быстро вонзил иглу в ткань. Попытался не представлять, что красное — это кровь. — Куда я денусь.