Прошлое омыто слезами единорогов

Моногатари — гетто среди гетт, но сегодня здесь практически тишина — ночная жизнь словно притихла в ожидании развязки столь нетривиальной истории. Кенши вырубает маяки и сирену, въезжая в район, несколько раз сворачивает в подворотни, слушая советы неимоверно прошаренного навигатора, останавливаясь у обшарпанного дома на несколько парадных. Выбегает из машины, оставляя дверцу открытой, чтобы не тормозить и не хлопать ею. Первая парадная — тридцать две квартиры. Значит ему вторая. Дверь не заперта — слава всем богам, домофон давно раздолбан местными хулиганами, сейчас Кенши просто молиться на них готов. Обшарпанные исписанные стены, воняет мочой и блевотиной, словно тут с постройки дома сто пятьдесят лет назад никто не прибирался. Кенши не обращает внимания, но машинально по привычке считывает какие-то факты, откладывая их к себе в подкорку на всякий случай. Словно подсознание до последнего отказывается верить, что он может опоздать, что может не успеть спасти Аки, что может случиться непоправимое, что что-то пойдёт не так. Мадам Таро говорила просто быть рядом, просто доверять своим чувствам, что для этого сделал Кенши? Он опять всё испортил? Он идиот, дебила кусок, он послушал своё предчувствие слишком поздно, он не слушал сам себя и не был рядом, когда был нужен. Или был? Та неделя считается, или это совсем не то? Чёрт, чёрт, чёрт!!! На последний этаж Кенши взлетает секунд за двадцать, которые снова кажутся бесконечными, достаёт из кобуры пистолет, прикладывая ухо к двери, но сквозь шарашащее в ушах сердце — ни хрена не услышать, так что он просто осторожно поворачивает ручку двери, снова надеясь на царящийся вокруг хаос — может и у этой двери замок не работает. Работает или нет — неизвестно, но тут открыто — и Кенши тенью проскальзывает внутрь, снимая с предохранителя и вздёргивая пистолет. Темно, но все чувства активизировались по максимуму, Кенши осторожно обходит заставленную мебелью и забросанную барахлом прихожку, толкает дверь в комнату, утыкаясь дулом в пистолет Хару. Хару брови удивлённо вздёгивает, действительно удивлён — почти шокирован. — Кен-чан? — Аки лежит на полу, зажимая плечо, из которого сочится кровь — боковым зрением не понять, как много, и в порядке ли он, но Кенши сейчас не может отвлекаться. — Кенши, какого чёрта ты тут забыл? — Хару точно не ожидал его тут увидеть, всё же шло так чудесно, правда? А пришел Кенши и всё испортил. — Хару, опусти пистолет. Что ты делаешь? Это же мой информатор. — Он же наркобарыга. — Я знаю, но факта это не меняет. Это мой информатор, и я даю тебе приказ опустить пистолет. Не подчинишься старшему по званию? — Он вооружён. Напал на меня. — В своей квартире? — Я просто зашёл обновить кое-какие показания. — Хару, хватит, я знаю, что это ты работаешь с Кобаяши. — Это тебе тоже твой “информатор” сказал? Не доверял бы ты ему особо, у него тут вся стена твоими фотками обклеена — следит за тобой уже лет десять. — Ага, это у нас отношения такие доверительные. Подрабатывает моим личным фотографом, а я ему за это плачу. — За что ещё ему платишь? В курсе, что он бывшая шлюха Кобаяши? Наверняка он всю инфу и сливал своему любовничку. — Может и так, просто опусти пистолет и давай разберёмся спокойно. — Так он вооружён. — Это не так, Хару, у него нет пистолета. А сейчас сюда вломится отряд наших людей, так что он в любом случае ничего не сделает. И ты ничего не сделаешь. Хару на пределе, мечется взглядом по комнате, выискивая, за что бы ещё зацепиться. Он совершенно точно отрицает и будет отрицать любую связь с Кобаяши и совершенно точно против того, чтобы отпускать отсюда Аки живым. Кенши делает скользящий шаг в сторону Аки, и подрагивающий пистолет в руке Хару напрягается и замирает. — Какого чёрта ты делаешь, Кенши? Просто уходи. Зачем тебе шлюха Кобаяши? Уйди и мы сами разберёмся. — Я не могу этого сделать, Хару. И не сделаю. Кенши делает ещё шаг, вставая на пути выстрела. Теперь дуло смотрит в дуло. Один выстрел — и на одного оперативника в комнате станет меньше. Хару словно никак не хочет отпускать иллюзию, в которой живёт, в которой все его проблемы сосредоточены только вокруг Аки, который может его опознать. Он действительно отрицает тот факт, что Кенши его уже вычислил. — Хару, я знаю, что ты работаешь с Кобаяши, — повторяет Кенши. — Опусти пистолет, ты уже проиграл. — Ты не понимаешь, — со стоном выдыхает Хару, — это всё эти чёртовы шлюхи. Одной больше, одной меньше — какая разница? Зато нас Кобаяши не трогает, если смотреть на что-то сквозь пальцы. Ты должен быть мне благодарен! Моя семья, твоя семья — все живы благодаря паре уступок! — Я правда благодарен, Хару. Благодарен, что ты был мне отличным другом, но сейчас не время и не место, чтобы обсуждать это. Просто опусти пистолет и пойдём отсюда. Пистолет в руке Хару снова начинает подрагивать. Его бросает из крайности в крайность — загнанный в ловушку зверь — самый опасный. — Ты нихрена не понимаешь! Как всегда слепо смотришь куда-то и живёшь своим прошлым! А я смотрю в будущее за нас всех! Хару сходит с ума — они все тут сходят. Сзади еле слышно тяжёлое дыхание Аки, но повернуться не представляется возможным. Сколько ещё времени до прибытия команды? Хару на пределе, пистолет в руке ходит ходуном, и получить пулю между рёбер совершенно не хочется, но Кенши не может себя заставить выстрелить первым. Да и, кажется, пистолет в его руке вообще опциональный — сможет ли он выстрелить даже если Хару выстрелит? Хотя может и сможет, ведь это для защиты Аки и для защиты справедливости. В голове Хару попутались правильное и неправильное, он сбился с пути, но это всё равно Хару, и так хочется решить всё мирно. — Положи оружие, Хару, — строго повторяет Кенши, хотя хочется упасть на колени и умолять. Хару, ты же был островком постоянства и позитива в настоящем в то время, как сам Кенши всё жил в своём прошлом. Ты был таким хорошим другом тогда, когда Кенши казалось, что он никогда не вылезет и не сможет взглянуть вперёд. И он всё ещё не может — впереди ничего не видно, там туман, и только далеко-далеко брезжит радугой радужное будущее, до которого не добраться без чёткой дороги, которой сейчас у Кенши нет. Но он хотел найти или построить эту дорогу вместе с Аки, а ты, Хару, не можешь идти дальше. В этом городе не работают ни карма, ни справедливость, но её поборники очень стараются, работая по четырнадцать часов в день. А если даже они отступаются от своего пути — то что остаётся? — Ты дурак, — улыбается Хару. — И всегда был дураком. — Это точно, — легко соглашается Кенши. — С этим вообще сложно спорить. Хару опускает руку с пистолетом, разжимает ладонь — и тот падает на линолеум, отскальзывая в сторону с глухим стуком. — Ты же не будешь стрелять в безоружного? — Конечно не буду. Кенши чуть расслабляется от радости, но слишком рано — мощный удар под дых выбивает изо рта кровавую слюну, а из лёгких весь воздух разом. Пистолет снова становится бесполезным — конечно он не выстрелит в безоружного Хару, даже если тот сейчас — враг. — Кен-чан! — Аки делает рывок на четвереньках пытаясь дотянуться до отброшенного Хару пистолета и получает мощный пинок в живот, отплёвываясь такой же кровавой слюной. Чёрт, вот уж кому лучше свой простреленный живот беречь. Давно они с Хару не спаринговались — Кенши уже успел подзабыть, что тот просто машина для убийства. У них разница в сантиметр, наверное, в росте, но Хару весит килограмм на десять сухих мышц больше. И бьёт больно — Кенши только и успевает, что уворачиваться в последний момент, или ставить блок, слушая, как похрустывают сопротивляющиеся кости. Да и Хару уже словно и не Хару вовсе — глаза дурные, затянуты пеленой ярости, прёт танком, бьёт так, как будто убить хочет — и от этого внутри всё переворачивается от злости. Да какого ж хрена вы все такие нестабильные? Кенши как будто в центре психологической помощи работает — всем надо помогать, а так сейчас хочется пожалеть себя любимого. Хару оказался крысой, крышаком потёк основательно. Аки оказался шлюхой Кобаяши — Кенши и так это понял ещё тогда, на прослушке, но старательно гнал от себя эти мысли. Всё идёт через задницу, всё плохо и неправильно и в таком мире становится совершенно непонятно зачем и за что сражаться. — Аки, прости, что не послушал тебя. — Кен-чан, тебе не кажется, что сейчас не лучший момент для этого? У Хару глаза уже чуть ли не вращаются, слюни капают, вообще от мира адеквата отключился. — Лучшего момента не будет, — он пропускает удар, в ушах звенит так, что цвета, кажется, на мгновение выключаются — полутёмная квартира становится чёрно-белой. Или весь мир становится таким. Или он и был таким — чёрное и белое. Ты просто должен выбрать на какой стороне стоишь, и только Кенши стоял на радужной — которой не существует. А в чёрно-белом мире всё становится просто и понятно — они все стоят на чёрной, просто глубина цвета разная. Но они все тонут в нём, каждый барахтается как может, но тонет. Хару — окончательно утонул — не смог отличить правильное от неправильного и ушёл в черноту с головой. Аки — тянут за ноги вниз уже много лет, хоть он и пытается барахтаться из последних сил. Кенши — думал, что стоит на другой стороне и протягивал Аки руку, но на самом деле словно тоже тонет вместе с ним, и хватается не с той стороны, утягивая глубже. Если бы он был на светлой стороне — он бы вытащил Аки уже давно, но вместо этого он просто замер в трясине рядом, боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не засосало. Боялся открывать глаза и смотреть по-настоящему в прошлое Аки, боялся увидеть то, что оно скрывало — или не скрывало, а лежало на поверхности. Кенши просто трус, который бежит от правды, хоть десятки раз и зарекался больше этого не делать. Но снова отказался смотреть правде в глаза, когда уже давно понял, что в его отделе крыса. Даже ради Аки не смог посмотреть этой правде в глаза. Чёртов трус. Он вообще не герой, он тот, кого спасали всё это время от слишком тяжёлой для него правды. Все спасали — даже Хару спасал извращённо по-своему, а Аки спасает уже давным-давно. На дальней стене висит доска, на которой висит целая куча фотографий — те, про которые Хару сказал в самом начале. Их много — и там есть фотографии ещё с его полицейской академии. Там чемпионат в академии по футболу, там его свидание вслепую с дочкой ректора, на которое его заставили пойти, но он вёл себя как придурок, так что достаточно быстро перестал быть завидным перспективным женихом. Вон там это он на семейном пикнике с родителями. Там — первое его место преступления, на котором он блевал дальше, чем видел. А фотка — сразу после того, как его оттуда вывели — сидит весь зелёный на порожке машины скорой помощи, водичку пьёт. Насколько же давно Аки рядом? Наблюдает из своей темноты и ничего не делает, чтобы подойти, чтобы Кенши, не дай бог, не коснулся его грязного мира? Кенши казалось, что он герой, который будет спасать всех, а на самом деле настоящим героем оказался Мистер Герой, оберегающий его из тени. А вон там фотка мелкого Майора Мура в коробке под дождём. Странно, Кенши ведь нашёл его на лестничной площадке у своей квартиры — и только поэтому забрал к себе: решил, что это судьба. А это тоже оказался Аки. Он пропускает ещё один удар — и мир окончательно раскалывается калейдоскопом, или это его голова от удара раскалывается. Кровь из рассечённой брови застилает обзор. Кенши бьёт практически вслепую — чувствует, как лицо Хару тоже превращается в фарш, но тот и не думает отступать. Наоборот — окончательно съезжает с катушек, выхватывая из-за пояса нож. Давно уже не дружеский мордобойчик окончательно становится смертельно опасным — инстинкты включаются с утроенной силой, и Кенши пару раз уворачивается ладонями сбивая траекторию удара ножом. Хару уже давно не играется — бьёт так, чтобы убить, и только Кенши как всегда замер и не может заставить себя переступить черту. — Кенши! Соберись уже! Хару делает очередной выпад, и Кенши скользит ладонями по его руке, заворачивая её за спину и выбивая нож, прижимает Хару к стене лицом. — Это конец, Хару, сдавайся. — Пошёл ты, — отплёвывается кровью Хару. — Придурок. Он выгибает другую руку и выхватывает нож из кобуры на поясе Кенши бьёт назад наотмашь, полосуя по ноге, и Кенши снова отскакивает назад. Хару мухой оказывается рядом — и снова бьёт ножом — на этот раз Кенши. Уши закладывает от выстрела, Хару хватается за ногу двумя руками, и Кенши, наконец, отбрасывает свои идиотские сомнения, действуя чётко и выверенно: прямым ударом в челюсть вырубает Хару, и тот сползает по стеночке вниз. — Победил Кен-чан, — комментирует Аки. — Правда, не без помощи зала. Кенши от греха подальше отодвигает всё оружие подальше от Хару, надевая на него наручники и укладывая лицом в пол. Мельком оглядывает пулевое на его ноге — выглядит царапиной, ничего страшного. Тюрьма ему покажется гораздо страшнее. Идиот ты, Хару. И, наконец, поворачивается к Аки. Аки сидит у соседней стены, зажимая кровящей рукой живот. В плече рана от пули, и шов на животе, кажется, разошёлся. Но сам он жив-здоров. Кенши присаживается рядом, приподнимая футболку и убирая руку от раны. Аки шипит: — Больно же, придурок. — Это ты придурок. — Нет, ты. — Ну да, я придурок, — соглашается Кенши, надавливая на открывшуюся рану чуть сильнее. Ничего страшного, но надо перезашить. И в плече нет выходного — опять доставать придётся. Не везёт всё-таки Аки с пулями. — Но ты тоже. Аки смеётся, и Кенши обмякает рядом, садится прямо на пол на задницу, двумя руками зажимая две раны Аки. Дверь хлопает, и в комнату врываются Элизабет и семенящий за ней Мори. — Вы вовремя, — ухмыляется Кенши. — Прям к уборке. Он кивает на валяющегося в отключке Хару. — Никогда мне не нравился, — пожимает плечами Элизабет. — Слишком уж косил под беззаботного дурачка. Может и так, Элизабет, может и так. Сейчас Кенши уже сложно определить, когда он перестал доверять своему чутью или когда оно начало его подводить. Голова кружится. Раны у Аки, в общем-то не особо кровят, хотя под ними уже лужа крови образовалась. — Прости меня, Аки. Официально передаю тебе звание Героя, я его совершенно точно не заслуживаю. Наверное усталость и бессонница наконец догнали, да несколько литров пива в организме решили наконец начать действовать — отложенное опьянение, так сказать. — Расскажи мне всё, я был трусом, но я готов теперь, я хочу узнать о тебе всё. Я не буду закрывать глаза или отворачиваться, правда. — Говорит Кенши, но глаза всё-таки закрывает. Они сами закрываются, или это от того, что рассечённая бровь так кровит. — Давно ты меня нашёл? — Ещё на третьем курсе твоей академии. — Крутой я детектив, да? Даже не заметил, что за мной столько времени следили. Аки смеётся. — Да ладно, это не самый эпический твой промах. — Ты про Хару? Это точно. А мы ведь даже на сборах в академии вместе жили. — Угу, я знаю. — И в баре вместе зависали. — И это знаю. А он совсем ничего не знал об Аки всё это время. — Но я стану сильнее ради тебя, правда. Я готов, поверь в меня. — Хорошо, тогда у меня есть для тебя подарок. Лицо Аки склоняется ближе, и вот уже заслоняет свет, хотя глаза снова закрылись сами по себе, так что может это и не Аки виноват. Но губ касаются что-то горячее, и Кенши очень-очень хочет открыть глаза, чтобы убедиться, но они не открываются. В голове туман, выглядит как сон, но Кенши прям точно-точно уверен, что это не сон, а реальность. Чувствует в красной темноте, как Аки целует его — осторожно, словно крадёт поцелуй, без напора, просто аккуратно трётся губами о губы, чуть захватывает нижнюю, вбирая в себя. Хочется податься навстречу, открыть рот широко, насладиться поцелуем полностью, упасть в него с головой, но голова уже уехала в радужные дали, и всё это совсем не кажется радостным воссоединением, победным поцелуем или чем-то подобным. Больше кажется, что поцелуй горчит, как от слёз или от горечи поражения. Но они же победили, разве нет? Кенши всё-таки пересиливает себя, приоткрывая глаза. — Больше похоже на прощальный поцелуй. Это и есть подарок? Аки ласково прижимает его к груди, гладит по волосам. — Подарок найдёшь, когда проснёшься. Мори снимает со стены фотографии — хорошая идея, если сюда завалятся криминалисты, всё-таки перестрелка между двумя полицейскими не такой рядовой случай — расследовать будут по всей строгости. Элизабет копошится в ногах — левую прорезает резкой болью. Точно, Хару же воткнул ему в ногу нож — наверное задел что-то. Походу так мокро лежать и так кружится голова — потому что из него теперь натекло кровищи. Это хорошо, это просто замечательно — ведь значит, что не из Аки. Аки наверняка очень пригодится его кровь. — А ты останешься? — язык уже почти не ворочается, распух на весь рот, и глаза снова закрылись. — Если после настоящей победы ты ещё этого захочешь. — Настоящей? — Ага. Мой подарок тебя порадует. Вот только очень вряд ли он тебе понравится. И, Кен-чан, я никогда не хотел, чтобы ты пожертвовал собой ради меня. Темнота обнимает ласково за плечи — или это всё ещё руки Аки, и Кенши лежит у него на груди, словно убаюкиваемый. — А ты останешься? — снова повторяет он. Но темнота всё-таки топит в себе, и ответа Кенши так и не слышит.