Прошлое омыто слезами единорогов

В этот раз всё действительно по-другому. Кенши начинает подозревать всю глубину этого ещё когда оставленная визитка оказывается визиткой стрип-клуба, и окончательно убеждается в этом, приезжая туда. Клуб притулился в самом центре центров городского разврата — тут и бордели, и наркопритоны, и ещё куча всего запрещённого, до куда пока руки городской полиции не дотянулись, ввиду нехватки ресурсов. Да и мафии тут кучкуется немерено — в основном пьяненькой и расслабленной, так что это место как золотая жила информации, и это только верхушка айсберга. В общем, сюда лучше не лезть без важного дела — если получишь пулю в ближайшей подворотне — найти концы не смогут стопроцентно. Если и тебя самого вообще найти удастся. Кенши передёргивает плечами, обходя излишне навязчивых зазывал, порывающихся его облапать. На всякий случай складывает руки — одну на пистолет, второй накрывает бумажник в кармане, от греха подальше. Видно, что сегодня суббота — на улице пасмурный день, а внутри клуба развязная ночь и битком народу. Охранник на входе тянется облапать, но увидев значок — быстро теряет запал, пропуская внутрь без досмотра, только сообщает кому-то по рации — наверняка, чтобы следили пристальнее. И правда — стоит пройти в основной зал, как рядом тут же нарисовывается менеджер с нарисованным лицом. — Чем могу помочь, мистер полицейский? Кенши лепит на лицо самую очаровательную улыбку, пытаясь не заржать от нарисованных бровей и ярко-лиловых теней менеджера. — Я не на службе, пришёл отдохнуть. Менеджер сразу видно как выдыхает, расслабляется: — Конечно-конечно, в таком случае не смею вам больше мешать. Если что-то понадобится — обращайтесь. И вы очень вовремя — сейчас как раз будет выступление наших местных звёздочек. В клубе темно, только сцена освещена софитами и громочет музыка. В клетках по углам зала извиваются почти обнажённые мальчики и девочки. Аки не видно, но, зная его и его любовь к эпатажу, наверняка караулил Кенши и ждал, чтобы появиться со светом и фанфарами. Кенши присаживается в затенённое кресло в углу и кивает официанту — через полминуты перед ним образовывается бокал с виски. Делает глоток, готовясь к персональному шоу, и шоу не заставляет себя ждать. Энергичная музыка сменяется медляком, и софиты соскальзывают с подтанцовки в клетках, концентрируясь на шесте посреди сцены. Когда зал заходится одобрительным гулом, а на сцену легко вытанцовывает Аки — Кенши совершенно не удивлён. Прошло много лет, но они словно всё те же — совсем не выросли и не поумнели. Аки всё так же выкидывает какие-то провокационные выходки, а Кенши всё так же делает вид, что это ничего, это нормально, это совершенно его не удивляет. Аки пришёл на первый звонок в школу в девчачьей форме — ничего необычного, Аки, тебе даже идёт. Аки покрасил волосы в ядерно зелёный — ну и что, в современном мире и школе слишком много глупых бессмысленных правил. Аки проколол уши — всё круто, Аки, так ты сверкаешь ещё ярче. Аки решил, что европейские обнимашки на прощанье — это стильно и прикольно — и вот они уже обнимаются на прощанье, игнорируя косые взгляды. И нет, детское сердечко не заходится истерическим стуком, когда Кенши впервые осознаёт, что Аки — на самом деле не девочка, и они не смогут пожениться и провести вместе всю жизнь, как мама с папой. И он вовсе не разглядывает на уроках, как окрашенные прядки красиво переливаются на свету, жаль всего один день, до тех пор, пока директор пинками не заставляет Аки перекраситься обратно. И совсем не хочется укусить его за ухо и вырвать серёжку, чтобы никто не оборачивался вслед. И он совершенно не обмирает от каждого прикосновения, не задерживает дыхание и не видит потом сны, о которых стыдно вспоминать. Всё нормально, Аки, веди себя как хочешь, делай что хочешь — ты слишком яркий для серого мира вокруг, так раскрашивай свою реальность как угодно — ведь мою ты раскрасил давным-давно. = Аки одет в обтягивающие боксёры и нелепую короткую жилетку. Всё обшито стразами — золотое и блестящее. Так ещё заметнее насколько он худой — в его за тридцать так выглядеть просто неприлично — похож на недоедающего студентика. Кенши вон себе даже брюшко отпустил, нечего правда было питаться подножным кормом. Музыка медленная и мелодичная — под неё он так красиво качает бёдрами, обтанцовывая шест, жмётся к нему, прикрывая глаза, смотрит томно в темноту зала из-под полуопущенных век. Наверняка ведь ничего не видит — весь свет зала устремлён на него, но знает, что Кенши смотрит. Не бывает таких совпадений — точно ждал, чтобы поразить. И Кенши совершенно — вот совершеннейше — не удивлён. Но поражён — это точно. У Аки кожа белее снега — глупый золотистый костюм так красиво переливается, оттеняя её. Волосы взмокли от усилий, вьющаяся чёлка прилипла ко лбу и капельки пота при резких движениях рассыпаются алмазной пыльцой в ярком свете. Красиво. Если на мгновение опустить, что вокруг еще толпа мужиков и женщин, которые сейчас пялятся туда же, куда и Кенши, в груди нестерпимо щемит. Как же он скучал по таким мгновениям: как вчера, когда они просто молчали, сидя на кухне и чувствовали друг друга даже на расстоянии. Как сегодня, когда он просто любуется Аки, хотя в отличие от того, как было раньше — сейчас Аки совершенно точно об этом знает. Правда и раньше, наверное, знал — не зря же поцеловал его тогда. Нет-нет-нет, — Кенши жмурится, выбивая из головы дурные мысли. Конечно, он давно понял, что это было не чем иным, как поцелуем на прощание. Да и Аки дурак, но добрый — он никогда бы не стал так издеваться над чужими чувствами. Прошлое, настоящее, сны и явь смешиваются сверкающим хороводом, с тем, как Аки танцует тут, совсем рядом — совсем раздетый. Вокруг ликует публика, свистит, кричит, улюлюкает — столько звуков, но Кенши не слышит их — только слушает, как стучит в ушах сердце, только смотрит, как Аки двигается под музыку — которая тоже отошла на второй план. Как же он скучал. Время снова играет против Кенши — танец заканчивается слишком быстро, и он словно вообще не успел его посмотреть — пропустил все мимо глаз, прямо в сердце, но совсем не успел им насладиться. Аки спускается со сцены и на его место уже выходит следующий танцор — музыка сменяется, и тот выгибается еще активнее и ярче — видно, что профессионал своего дела. Народ за столиками лезет полапать Аки, но тот ловко маневрирует между ними, щурится сослепу от яркого света, приглядываясь к посетителям. Кенши назло не машет рукой — усаживается в кресло поглубже, чтобы подольше искал. Устроил он тут, понимаешь ли, шоу. Но зал не такой уж большой — и проходит всего пара минут до того момента как Аки находит его. Кенши, конечно, уже заготовил обличающую речь, открывает рот, набирая побольше воздуха, но начать ему не дают. — Ну, как тебе танец? — Аки присаживается в реверансе. — Поражён? Конечно он поражён. Придурок ты, Аки, на публику в таком виде ходить. — Нормально, но тебе явно нужно больше практиковаться. Вон смотри, что парень на сцене вытворяет. Парень на сцене выписывает какие-то невероятные кульбиты на шесте. Интересно выглядит, но, конечно, не так красиво. Аки оборачивается в полоборота, кидая взгляд на сцену и, конечно, идёт дальше, плюхаясь на колени Кенши, размазывая по брюкам свои липкие блёстки. Обнимает за шею, прижимаясь ближе и мурлычет в ухо: — Ну так это только начало. Я ещё много всего могу. Кенши пытается задержать дыхание — но это не помогает. Сладкий запах блёсток, смешанный с запахом пота Аки, проникает в лёгкие, полностью заполняя их собой. “Сексуальное домогательство — запугивание или принуждение сексуального характера, а также ненадлежащее поведение или обещание вознаграждения взамен на сексуальные услуги” — цитирует Кенши про себя. Да Аки за это можно прям тут скрутить и в участок отвезти. И совсем не шарашит сердце где-то в ушах или штанах, ему же давно уже не четырнадцать, чтобы себя не контролировать. Но на всякий случай он всё-таки кладёт руку на промасленное плечо Аки, отодвигая его от себя. Конечно, тут же из воздуха материализуется охранник, ставший сразу дерзким и смелым: — Аки-сан, всё в порядке? — Да-да, Алекс, этот гражданин просто оплатил приватный танец и мы уже удаляемся в кабинку. Он легко соскакивает с колен, берёт за руку и тянет за собой. Кенши, как сомнамбула, встаёт следом, послушно ведомый. Даже если бы сейчас Аки затащил его на небоскрёб и шагнул вперёд — Кенши шагнул бы следом за ним. К чёрту выдержку, к чёрту всё, когда вот так вот, как в детстве — когда они держатся за руки, всё вокруг перестаёт казаться страшным, всё становится на свои места. В кабинке приглушённый свет и ужасно пахнет чем-то сладким. Аки отпускает руку Кенши, плюхается на сиденье напротив. Вместе с рукой уходит ощущение теплоты, и пустота снова разъедает внутренности. Реальность вторгается в уши вязким киселем из какофонии музыки и криков, за шкирку вытаскивает из уютного транса. — Поговорим о деле? Вот совсем не хочется. Может пойдём ко мне домой и запрёмся там на ближайшую вечность? Хотя он пришёл для дела. Или нет? Кобаяши уже совсем не бесит, уже в общем-то на всё пофиг. Ладно. — Наигрался? — снова не то, что запланировал. — Вроде того, — Аки ставит локти на стол и укладывает подбородок на ладошки. Интересно, что это? Маленькая месть? Попытка как-то задеть, уколоть, ткнуть носом в реальность: смотри, что со мной стало, смотри куда я скатился, пока тебя не было рядом, но даже здесь, в этой грязи, в этих похотливых взглядах и липких протянутых ручонках, я стою с гордо поднятой головой. Даже здесь я живой, хотя взгляд очень часто соскальзывает в пустую бессознанку. Вот только когда Аки смотрит на Кенши, его глаза горят — или это снова просто дурной свет помещения смешивает желаемое с действительным. — Расскажи, что тебя связывает с Кобаяши, — снова неправильный вопрос. — Снова неправильный вопрос, — озвучивает Аки его мысли. — Правильный вопрос: что я могу тебе предложить. А я могу предложить первый ряд в аудиошоу под названием “Кобаяши раскрывает свои сверхсекретные планы в прямом эфире”. Кенши смаргивает пелену с глаз, отгоняя бурлящую внутри лаву обратно в разорванную кратером рану души. Как ни крути, он всё ещё профессионал. — Хочешь пойти к нему с прослушкой? Где гарантии, что он скажет что-то подходящее? Это опасно — этот козлина чуть ли не самый опасный человек в городе, а ты хочешь пойти к нему с прослушкой под своей шикарной жилеткой? Дебильная жилетка — стоит Аки чуть повести плечом, и открываются чётко проступающие рёбра. — Разве ты не в восторге от плана? Надо сказать, он и от дебильной жилетки в восторге, и план-не план вполне себе замечательный — или, как говорится, на безрыбье и рак рыба. У них совершенно ничего не осталось на Кобаяши. Можно, конечно, ещё несколько месяцев сидеть в машине и следить за ним, выжидая, когда тот просчитается или ошибется, но что-то подсказывает, что такого не случится. А если и случится, то в самом конце всё снова обязательно пойдёт не так. — Кем будешь выступать в вашей беседе? — на всякий случай уточняет Кенши. Эта чёртова жилетка и блестящие боксёры как бы намекают, что зарабатывать Аки может не только стриптизом и приватными танцами — тем более, что прямо сейчас у них типа приватный танец, и никто даже бровью не повёл — видимо, это тут в порядке вещей. — А это имеет значение? Сколько уже раз Аки так вот уединялся с толстосумами в кабинке? Что ещё делал? Это были просто танцы или он разрешал касаться себя? Так же, как к нему десять минут назад, забирался на колени к клиентам, позволяя трогать себя, или было что-то ещё? Как далеко он готов зайти? Кенши резко выдыхает через нос, наклоняясь вперёд и бьёт рукой по столу. — Зависит от твоего ответа. Ладонь горит. Уши горят. Всё внутри горит. — Просто курьер. — Почему думаешь, что он будет говорить с тобой лично? — Скажем так, я зарекомендовавший себя курьер. — Наркодилером, значит, заделался? Хотя, в текущих обстоятельствах может это и не так страшно. — Но я это делаю в обмен на иммунитет, никаких обвинений и Кобаяши за решёткой. — Наркота это мелковато для него, но в общем-то лучше, чем ничего. — Иммунитет? — Да, конечно, без проблем, — он бы отмазал Аки даже если бы тот сейчас кого-нибудь пристрелил прямо здесь в стрипклубе. Наркота — это и правда мелочи. — Зайдёшь внутрь с прослушкой, договоришься о поставке и уйдёшь. Без самодеятельности. Аки хмыкает, откидываясь на спинку кожаного диванчика: — Знаю-знаю, не маленький уже. На самом деле, я уже договорился о встрече — сегодня вечером в восемь. Мелкий проныра, заранее всё просчитал — знал, что у Кенши нет других вариантов, кроме как запустить его туда. Кенши косится на часы — ещё четыре часа, надо собрать отряд, подготовиться, оформить бумаги и сделать ещё кучу дел. Если мыслить рационально, отбрасывая ненужную рефлексию по прошлому или новой встрече — то это словно ступеньки поддерживает над пропастью депрессии, не давая навернуться в неё. Кенши быстро обрисовывает основные детали под молчаливые кивки Аки, и встаёт, доставая из кармана визитку и царапая на ней адрес: — Это шпионская квартира в том районе, приходи за час. А у меня ещё дела. Снаружи кабинки громко и ярко от софитов на сцене. Кенши боковым зрением отмечает, что там очередной танцор вызывает очередной приступ бурной радости у зрителей. Невероятно гибкий и искусный. Но Аки там, конечно, смотрелся лучше всех.

*

Пока поднятый по тревоге отдел копошится, занимаясь подготовкой и оформлением бумаг, есть полчаса на дела гораздо более насущные и важные. Кенши трясёт хрустальный шар, вглядываясь в расплывающиеся там белёсые облачка. Они переплетаются между собой, сливаются, расходятся туманом, гипнотизируют. Вот бы сейчас в этом шаре разглядеть правильные решения и правильный путь. — О, хрустальный шар, укажи мне путь, — нараспев тянет Кенши, но вместо ответа получает подзатыльник. Мадам Таро проходит в комнату, забирая шар из его рук. — Тысячу раз говорила тебе не трогать здесь ничего. Ты сбиваешь настройки всех приборов. — Это же просто хрустальный шар, как его можно сбить? Да и я заплатил деньги за ответы и жажду их получить от этого чёртова шара. — Шар не виноват, что ты такой идиот, — мадам устраивает шар обратно на подставку и садится напротив. — Тебя давно не было. Что на этот раз? И нет, мы всё ещё не можем поговорить с призраком твоего немёртвого друга, и ты с ним тоже не можешь говорить, потому что он не умер. А если говоришь — то тебе не ко мне, а к психиатру. Кенши тяжело вздыхает, укладываясь на столе. Ковыряет пальцем зацепку на чёрной скатерти. Здесь всегда уютный полумрак и ядрёно пахнет всякими аромасвечами — успокаивает и прочищает мысли. — На этот раз я действительно с ним говорил. Встретил его. Точнее, он сам меня нашёл — вломился ко мне в дом, хочет сдать нам весьма важного козла. Больше сказать не могу, это открытое дело, ты же знаешь, профессиональные тайны. Мадам снова встаёт из-за стола, убирая шар от греха подальше — перекладывает на полку, гремит там какими-то банками-склянками с мертвыми лягушками, волшебными порошками и прочей паранормальной фигнёй. — Знаю-знаю, охота на Кобаяши, о которой ты рассказывал в прошлый раз. Так Мистером Героем из подкинутой записки действительно оказался твой друг? Как он? — Не знаю. Сложно сказать. Мадам возвращается за стол, тасуя колоду огромных карт. Раскладывает перед собой на столе несколько. — Но он пришёл к тебе. Может ты и не зря берёг свою девственность столько лет. А я уж ждала, что ты станешь волшебником и я возьму тебя к себе на работу. Кенши обиженно морщится. — Ты не понимаешь, просто связь не может быть просто физической, обязательно должен быть моральный аспект. А я уже давно и навсегда связан с Аки. — Ну раз он действительно жив, то может в этом и правда есть смысл, — Мадам Таро переворачивает первую карту. — Он сильно изменился? — Не знаю, может, разве что, немного. Я всё равно вижу его как двадцать лет назад. — Но ему уже давно не четырнадцать, и он давно не школьник. То, что написано в деле, которое уже давно лежит в твоей тумбочке — реальность, в которой ему пришлось жить. Это только ты живёшь в сказке, цепляясь за прошлое, которого никогда не будет. — Я знаю, — вздыхает Кенши. — Но у него всё та же мимика, те же повадки. Он даже говорит так же. Мадам выкладывает следующую карту: Кенши косит одним глазом на неё, хотя ему совсем и неинтересно, что там — да и на до невозможности абстрактных картинках всё равно нифига не понять. — Но это всё равно невозможно. Он больше не твой школьный друг, он совершенно другой человек. И тебе нужно это осознать, иначе случится непоправимое. Кенши закатывает глаза: — Ты снова нагнетаешь, Мадам. Почему он не может оставаться всё тем же? — Потому что это невозможно. — Опять говоришь страсти. — Не я — карты говорят, что тебе нужно посмотреть правде в глаза, пока не поздно. Кенши тычет пальцем в последнюю карту: — Этот скелет в прошлый раз означал перемены к лучшему, сейчас он говорит тебе что-то другое? — Сейчас и есть что-то другое, и это очевидно даже без карт. Тебе нужно просто прислушаться — и тогда ты услышишь. Приглядеться — и тогда ты увидишь. Ты ослеплён и оглушён, Кенши, это не твой друг, это ты застрял в прошлом, но барахтаясь там, ты потеряешь настоящее. Эта карта, — она подвигает скелета ближе к Кенши. — Может стать чем угодно в зависимости от твоих поступков. Она может стать новым началом и освобождением, но если ты ничего не изменишь — она станет прощанием, забвением или концом. — Она говорит о смерти? — что-то в этот раз посещение Мадам Таро совсем не успокаивает. Наверное, он даже и ответ знать не хочет. — Ладно, неважно, мне уже пора идти. Он отворачивается, вставая, но всё равно застывает у шелестящих деревянных шторок, в ожидании ответа. — Она может говорить и о ней. Всё зависит только от твоих поступков. Кенши выходит, а внутри разливается тягучее чувство. На улице небо затянуто тучами, начинает моросить дождь. Становится совсем неспокойно. Кенши уже давным-давно ненавидит дождь.