Черничный октябрь

«Перед тем, как я узнал, я уже перестал считать. Время… оно не имеет значения. Оно утекает вечно. Моя душа с тобой…» Свет луны проникает в тесную камеру и он не может оторвать от нее взгляда. Луна так прекрасна и равнодушна. Неизменна. Сколько бы он на нее не смотрел из ночи в ночь она все такая же. Как жаль что люди не могут быть такими же… Как жаль… Он отчетливо помнит тот миг, который сломил его. Каждый раз перед глазами, образы, такие живые и настоящие… такие… Казалось бы за всю эту вечность времени чувства должны притупиться, воспоминания стереться и образы померкнуть. Так ведь всегда происходит, правда Уилл? Ему никто не ответит, да и глупо было бы ждать ответа. А Альберт никогда дураком не был. Никогда… Как обманчиво звучит это слово, как греет оно самолюбие, скрывая истину. Он всю свою жизнь был глупцом. Пытался соответствовать, примерял роли как костюмы, играл, играл с жизнями людей не замечая самого важного, упуская то… Как же он все это позволил? Вина и отчаяние, душат вместе с равнодушием к жизни, ему и правда все равно. Но здесь, в этой тесной комнате с исчерченной полосками стеной, он может быть наконец с собой откровенен. Может молча повторять про себя все те правильные, нужные слова, представлять что бы мог сделать. Для человека, что был светом в его жизни. Он даже может увидеть, в предрассветной грезе, как удается спасти жизнь, что действительно имела смысл. Уилл. Как же так получилось? Как вышло, что теперь ничего не исправить? Как… «… У меня не было даже смелости прекратить это, избавиться от самого себя. Ни мудрости ни силы, чтобы изменить мир. А потом я встретил тебя…» Это его желание запустило цепочку событий, он жаждал изменить мир, он искренне хотел. Нет Альберт прекрасно понимал они не боги, но… Тогда увидев его в приюте, на какое-то мгновение ему показалось, что он видел Господа. Тот свет, та решимость, та искренняя вера в правое дело. Альберт был заворожен, забывал как дышать и… У них получилось, первыми жертвами стала его семья, эти мерзкие насквозь прогнившие люди. Альберт не жалел, он был счастлив. С каждым мигом под одной крышей, узнавая его все больше, каждое мгновение всего того времени. Как же оно мимолетно. Когда ты счастлив несется с бешеной скоростью, но как только оступишься и потеряешь, оно в тот же миг становится бессмысленным. И он не сможет простить себе этой ошибки, того что собственными руками, собственным желанием разрушил единственного значимого в жизни человека. Он видел как Уилл мучался, добрый и искренний ребенок, каким он был не мог вынести тяжести преступлений (слишком поздно Альберт понял, почему из двух братьев оружие было чаще у младшего и более слабого Льюиса. Каждый бережет то, что дорого как может). Альберт видел эти страдания, знал, но так боялся прекратить. Что было бы скажи он «Хватит!», что было бы? Уилл бы ушел, исчез из его жизни, оставив воспоминания, как лучи уходящего солнца и остатки тепла. Это леденило душу, пугало до чертиков, заставляя мучиться от кошмаров просыпаясь с мыслью: «Не уходи! Останься!». А потому план продолжался, пьеса одного автора и как все больше было видно одного актера. Они упустили момент. Ведь все понимали человек, каким он был, не сможет исполнить план: умереть всем вместе. У него не поднялась бы рука. Уильям бы проще умер сам и… он так и сделал. Когда замаячил огонь погребального костра, когда он спокойно озвучил себе приговор, Альберт испугался и он был не один такой, эта мысль, общая почти на всех в их маленькой компании: «Я не хочу тебя потерять!». Она гремела, звенела, доводила до слепоты и отчаяния. Никто не мог ничего поделать. Не боялся из них только Льюис, по нему вообще не различить было имеет ли хоть что-то для него значение. Хоть кто-то, будь это его собственный брат. Вероятно это была зависть, Уилл был солнцем, а у Льюиса было исключительное право. Они были связаны кровью. Он единственный мог быть рядом всегда. Да это определенно была зависть, неосознанная, но она червячком точила, заставляя цепляться за любое мгновение, за каждый шанс. Они ведь были настоящими братьями… И перед Уильямом ему и правда совестно за это черное чувство. За то, что именно оно и искренняя любовь его погубили. «Если бы я ничего не делал, никто бы не был убит. Если бы я ничего не делал, он бы не умер. Почему… почему…» Все что нужно было делать с самого начала: соответствовать. Быть идеальным сыном отца. Аристократом. Думать как они. Действовать как они. Жить по их правилам. Не быть собой. Умирать с каждым мигом все больше, оттого что бог бессердечен и безразличен. Только умирать самому. Тогда бы, тогда бы… — Тогда бы ты не умер, Уилл? — голос от долгой тишины звучит надтреснутый и хрипло. Он хочет смеяться, но даже на это нет сил. Тут в этой темной комнате он может исповедаться самому себе, тут может признать, что рядом с ним на мгновения, глядя как менялись судьбы людей, он чувствовал себя почти богом. Слепящее солнце рядом, окружающее теплом… Это его вина, только его без исключения, он и его желание убили его любимого брата… Не будет ему искупления. Никогда. Не будет ему прощения. Ничего уже не изменить: ни сказать, ни обнять, ни увидеть улыбки. Не исправить всех тех ошибок… Мертвецам уже все равно. Но иногда так хочется услышать, не в фантазии, наяву. — Я жив брат. И я здесь.