Коварство родственных душ

Рождество в страну Огня принес союз с Ветром. Тогда и начались декабрьские семейные посиделки. Люди с трепетом ждали, когда стрелки часов пробьют полночь. Итачи честно не понимал — пытался, но потерпел одни убытки в качестве потерянного времени — отчего люди радуются мелочам? Разговоры в кругу семьи — обыденность. Не спать ночами — обыденность тоже. Стоило мыслям коснуться сна, Итачи зевнул. В последнее время бессонница терзала его голодным зверем; он добрался до Конохи в рекордные сроки. Так лучше: быстрее возьмёт новую миссию, быстрее на нее отправится. Он не жаловался. В конце концов, из этих эпизодов была соткана жизнь любого ответственного шиноби. Кто-то рано заводил отношения, и этих товарищей он тоже не понимал. Обучение в академии, изнутрительные тренировки и потеря товарищей на миссиях — они трудились столько лет ради того, чтобы завести семьи? Итачи считал, что они не окупали вклад, что внесла в них деревня. Когда речь заходила о долге шиноби, он не щадил в своих суждениях никого. Если бы Саске предпочел любовные интриги работе, его осуждение не смягчилось бы. Каким бы холодным Итачи порою не казался окружающим, они вынуждены были признать — свое дело он знал, а этого довольно. Мысли Учиха протекали в неверном направлении: он позволил себе расслабиться, а это было недопустимо. Он замедлил шаг, ощутил в полной мере таяние снежинок на бровях и ресницах. Вернув себе ощущение «здесь и сейчас», ускорился. Свет везде горел. Никто не спал — и это его нервировало. Ему нравилось возвращаться, когда все спали — была в этом своя магия. Словно он странник, нашедший потерянный ключ от забытых врат сонного царства. В одном окне замельтешила женская фигура — Итачи напряг челюсти, предполагая, что она сейчас выйдет во двор. Напряжение клубком свернулось внизу живота. Проклятие, он так не хотел никого видеть. — Учиха-сан. Он замер. Вот дерьмо. — Канун рождества, а вы возвращаетесь с миссии? Итачи не ответил. Он узнал обладательницу этого голоса — сокомандница его брата, Харуно Сакура. Их ничего не связывает, почему она его окликнула? — Бр-р, холодно, — он обернулся, сообразив, что дело может быть в Саске. А вдруг он празднует с ней? — Может, зайдете? Нет, вряд ли. Стал бы человек в компании друзей пристально вглядываться в окно и, не посоветовавшись с гостями, звать другого знакомого? Она действовала слишком быстро, только заприметив его на горизонте. Да и Саске не стал бы расстраивать родителей. Поначалу Итачи хотел отказаться, но когда увидел живые, неунывающие глаза Харуно Сакуры, он подумал, что мог бы дать шанс социализированным людям. Шанс себе их понять. Когда он приблизился, она обрадованно захлопала в ладоши, как ребенок, и открыла ему дверь. Обходительно помогла снять пальто, передала тапки и жестом попросила проследовать за ней на кухню. — У вас уютно, — вежливо заметил он, оглядевшись по сторонам. Атмосфера праздника царила всюду — куда ни глянь. — Благодарю. Люблю украшения вроде мотибаны* или оберегов. Они создают иллюзию, что ты не один. Итачи сел на стул. Его позабавил столь прямолинейный, кричащий ответ. Все равно что бросить провокацию с требованием выбрать что-то одно. — А вы чувствуете себя одиноко? Ему не нужен был ответ; он читал одиночество в наклоне ее головы, скольжении волос по плечу и поджатии губ. Читал, ведь оно ему было как родное. — Ну… немного. Есть одиночество поневоле, но добровольное одиночество — это что-то иное. Оно вам знакомо? — Не думал об этом, — бесстыдная ложь. Он просто не собирался с ней откровенничать. — Я не ощущал себя одиноким. Сакура поставила перед ним тарелку со скудными закусками. — Берите, если хотите. Он покачал головой. — Благодарю, но я не голоден. — Вы целый мир, верно? — она уселась напротив и, подперев щеки руками, пристально въелась в него несчастными глазами. Он ошибочно трактовал в них живость; то была не жизнерадостность, а эйфория. Учиха насторожился. Ее вопросы, что шпильки под ногами. С какой целью она интересуется? Что хочет вынюхать? — Ох, не смотрите на меня так пристально, пожалуйста. Смущаете, — она взаправду покраснела и отмахнулась от него, как от нелепого подростка, практикующего познания в флирте. Итачи сдержал желание закатить глаза. Взгляды, что она дарила ему, не уступали в настойчивости. — Давайте сыграем в игру: постараемся угадать, что в мыслях друг у друга. Мне кажется, вы в замешательстве от моей энергичности. Это кажется вам странным? Она не спросила, согласен ли он играть. Ее речь была торопливой, словно она жутко-прежутко нервничало. — Не странным, — Итачи старался быть мягким. — Непривычным. Он начал приближаться к разгадке: кажется, она не в себе. Давно не общалась с людьми. Завтра следует расспросить о ней Саске. — Но разве все непривычное не кажется нам странным потому, что мы боимся новизны? Она будто бы хотела поспорить. Разговорчивая и активная, она занимала слишком много места в пространстве. Он устал, а она его утомляла. — Не всегда. Непривычное способно быть и очаровательным. — А вы, Учиха-сан? — На эмоциях она резво сменила позу и уставилась на него так, словно он был самой необычной игрушкой, что она встречала. Встречала и хотела заполучить. Во что бы то ни стало. — Вы находите меня хоть малость очаровательной? — Разве что самую малость. Она рассмеялась. Искристым, но нечистым был ее смех — наигранным и истеричным одновременно. Дискомфорт Итачи возрастал. — Как радостно осознавать, что даже ВЫ можете быть предсказуемым. Ваше лицо… — смех раздирал ее грудную клетку: Итачи буквально слышал, как бешено колотилось ее сердце, и этот звук напугал его до дрожи. — Я почему-то так и знала, что вы съязвите. Расскажите что-нибудь о семье. Вас любили родители? Все пошло по накатной, когда Итачи решил пойти против своих принципов и принять ее предложение. Сокрушенный собственным противоречием, он проталкивал слова через силу: — Родители мною гордились, но не любили. Любили Саске. — Вы жалеете себя? — Ничуть. От жалости к себе одно саморазрушение. Это я давно усвоил. — Мне казалось, вы похожи на человека, что оттачивает совершенство путем саморазрушения. Он вскинул подбородок. Достаточно проницательное замечание для той, кто до этого нес чушь. — Отчасти верно. — Вы сегодня как открытая книга. Я приятно удивлена. Итачи нахмурился и скрестил ноги. Она явно знает больше, чем показывает. Теперь он не может проигнорировать гипотезу, что эта женщина что-то вынюхивает. — В этом вы правы не отчасти, к сожалению. Полагаю, мне следует остановиться, — он вышел из-за стола в неосторожной спешке, едва не задев грязную кружку. — Прошу прощения, что занял ваше время. — Не извиняйтесь, — она выбежала следом. Не успела опомниться, как он переобулся, накинул плащ и скрылся из виду. — Вы забыли шарф… Сакура грустно улыбнулась. Она думала, что Учиха Итачи поймёт ее как никто другой, но она ошиблась: у них разные диагнозы.