Разбуди меня, когда сентябрь кончится

Сынмин пьяно хихикает ему в шею, чувствуя щекотку на поясе под задранной рубашкой от юркой руки Чанбина, который, конечно, пьяно не хихикает, но смотрит серьёзно уже после того, как за ними щёлкает входная дверь. Чанбин с умыслом увёз его в общагу раньше, чем уехали бы остальные, сменившие после этого четвёртую локацию тусы на пятую, заявив, что им обоим уже хватит. Некоторые особо расстроенные сим фактом подулись три минуты и, посадив их на такси, незамедлительно пошли за остальными развлекаться дальше. — Аккуратнее… — Хён, да погоди ты, — смеётся ему в шею Сынмин, сгибаясь так, чтобы было удобно лежать у него на плече, и чувствует тесноту в штанах и жар, от которых не получается избавиться. Хочется раздеться и принять как минимум ледяной душ, чтобы протрезветь и прийти в себя. Ему хватило всего пары бутылок пива, чтоб так знатно захмелеть и творить всякое. — Хён, ты это… Сынмин чуть не запинается за свои же кроссовки, и Чанбин ведёт его в комнату. Опосля приходит понимание, что не в его комнату — Чанбина. Сваливает их обоих на кровать и без предупреждения тянет с ног его штаны, раздевая, потом и рубашку, оставляя его в конечном итоге в одних трусах, и такой же залезает к нему под одеяло молча, выключая свет. — Хён, ты жаркий, — ворчит Сынмин, раскрывая их обоих и перебрасывает руку через его бедро. — А ты пьяный, — тихо отбивает Чанбин, но без особого наезда. В целом он уже признавался, что слегка выпившим Сынмин слишком милый и сексуальный, но сейчас почему-то делает вид, что это не так… — Хён… — тянет Сынмин и нарочно упирается стояком ему в задницу, чтобы не озвучивать очевидное. — Давай не сегодня, я устал и не хочу двигаться, — понимает с полуслова Чанбин и ловит его руку, не успевшую скользнуть ему на пах. Сынмин почти обижается, надуваясь на целых полминуты, как пеликан, но потом в голову приходит шальная мысль, которую он никогда не озвучивал. Боялся, что Чанбин треснет его по макушке. — А если ты не будешь двигаться? — закидывает удочку Сынмин, чувствуя усиливающийся жар на щеках и возбуждение в собственном паху, которое при этой мысли просто делает ствол камнем, и ждёт. — Я сам. Тебе ничего делать не придётся. Можно я…? Чанбин с интересом и в то же время с опаской поворачивает голову и смотрит через плечо в темноте. — И что ты…? — Бёдра, — выпаливает Сынмин, понимая, что ходить иначе будет вокруг да около слишком долго, боясь, что его желание чересчур… просто чересчур для самого Чанбина. — Я уже давно… — Сынмин закусывает губу на полуфразе не в силах закончить и мысленно даёт себе оплеуху. — Хён, ты же знаешь, как я люблю твою фигуру, в особенности ноги и бёдра. Ну ты же знаешь, да? Скажи, что знаешь?.. Сынмин скатывается буквально в писк, боясь, что сейчас прилетит по шее, потому что они никогда не менялись местами и обоих всё устраивало. Сынмин если и был в активной позиции, то только снизу, он умел руководить и даже брать процесс на себя, когда ему хотелось сильно больше, чем Чанбину. И обоих это устраивало. И Сынмин ловил кайф от нижней позиции, но его бёдра. — Не сказать, что я никогда не замечал твой пожирающий взгляд, особенно когда я бывал в коже… — Хён, разреши мне хоть один раз… — зажмуривая глаза, молит Сынмин, боясь грубого отказа, но всё, что делает Чанбин — это достаёт из-под подушки тюбик со смазкой, вкладывая ему в руку. — Не забудь, что нужно очень много смазки, — просто предупреждает Чанбин. — Салфетки в тумбе. И лучше всего делать это не сбоку — в таком положении ты в своём состоянии выдохнешься через пару фрикций, солнышко, — с заботой улыбается Чанбин и беззастенчиво снимает бельё. Чанбин не врал, что не хочет — его член даже наполовину не стоит, когда Сынмин достаёт к смазке ещё и массажное масло из тумбы, вытаскивая заодно и салфетки сразу. Масло он щедро наливает на ладони, усевшись между разведённых ног Чанбина, который в позе полусонной и ленивой звезды одним глазом наблюдает за тем, что делает Сынмин. После — касается его бёдер и ведёт от колен вверх, добавляет ещё по несколько капель и втирает в мощные бёдра, пока они даже в свете тусклого ночника не начинают блестеть, а руки — скользить по коже. Сынмин с энтузиазмом продвигается с массажем выше, к паху, отмечая, что Чанбин всё же не засыпает, а потихоньку возбуждается, а его член растёт в размере, крепнет и темнеет от приливающей крови на глазах, стоит Сынмину сосредоточиться на растирании паховых складок. У Сынмина в голове задача «максимум»: не только попробовать, но ещё и сделать так, чтобы Чанбин не взбрыкнул и не запретил позже иногда проделывать то же самое. Потому что бёдра у Чанбина это ад и рай в одном: мощные, сочные и, одновременно, мягкие и мясистые. У Чанбина встаёт рывком, когда Сынмин нагибается, чтобы поцеловать их. Пройтись сначала по одной ноге вверх к паху, потом по другой, порой прикусывая слегка или всасывая кожу до розоватых отметин, которые проходят на глазах. Сынмин видит, что Чанбин никак не ожидал такого его интереса конкретно к бёдрам. Он даже не мешает — просто смотрит с интересом из-под длинной сбившейся за день чёлки и ждёт, что будет дальше. Сынмин понимает, что допустил оплошность, когда начал пользоваться маслом, потому что смазка на водной основе уже непригодна, поэтому тратит ещё половину бутылька на то, чтобы ещё сильнее увлажнить внутреннюю сторону его бёдер и смазать собственный член, после чего зависает на несколько секунд, думая, как поступить дальше. Чанбин придумывает быстрее, поднимая ноги и скрещивая голени так, что левая оказывается на правом плече, а правая, наоборот, на левом. Это придаёт немного уверенности, чтобы впервые притереться. Получается не очень. Сынмин пьяно мажет, и член не проскальзывает между бёдер, а скользит параллельно, задевая мошонку Чанбина, так что тому приходится немного развести ноги, чтобы обхватить ими его ствол. И тогда Сынмин едва не кончает от первых же ощущений тесноты, прекрасно чувствуя, что он толкается не в кулак, а в те самые прекрасные бёдра, о которых так долго мечтал. И Чанбин, видя его блаженство, стонет в унисон, напрягая бёдра сильнее. — Господи, хён… Сынмин не может справиться с накатывающим волнами возбуждением и чувствует себя девственником, словно они впервые с Чанбином занимаются сексом. Хотя таким — впервые. Сынмин целует его острые колени, находящиеся буквально перед лицом, и толкается ещё и ещё. Масло делает движения немного более тугими и медленными, нежели бы они пользовались смазкой, и у него совсем рвёт крышу. Он помогает Чанбину рукой, второй придерживая за бёдра, чтобы удобнее было толкаться, и умирает на полпути от того, какой Чанбин прекрасный в своей открытости. Какой Чанбин, когда смотрит на него и возбуждается цепной реакцией от того, как остро и ярко реагирует Сынмин на каждое микродвижение. А ещё он был свято уверен, что его просто не пустят к сокровенному, но Чанбин решил иначе. Покидать мягкое, уютное и тёплое не хочется, когда Сынмин кончает, поэтому он продолжает до самого конца, размазывая вязкое семя стволом меж его бёдер, когда Чанбин кончает следом всего лишь с помощью его руки и стимуляции мошонки от трения. Сынмин тут же скидывает его ноги со своих плеч и падает на него, чтобы выразить переизбыток чувств в благодарном поцелуе, потому что ему такому пьяному вообще такое разрешили. — Спасибо, — шепчет Сынмин в губы раз пятнадцать, прежде чем Чанбин настойчивой затыкает его поцелуем на несколько десятков секунд, чтобы перезапустить проигрыватель в голове и поменять пластинку. — Хён, ты нереальный… И бёдра твои… — Не думал, что тебя аж так размалывает, иначе бы уже давно предложил что-то подобное, — стирая влажный след с его губ большим пальцем, серьёзно говорит Чанбин. — Но после того, как я увидел твоё блаженство, стоило тебе лишь толкнуться… И ты так долго молчал? — Боялся, что ты стукнешь мне по башке за это, — честно отвечает Сынмин. Бояться всё равно уже поздно — всё позади. — За что? — искренне не понимает Чанбин. — За то, что тебе в кайф моё тело? Дурилка ты картонная, — легонько щёлкает его по носу пальцем Чанбин и целует туда же. — Не молчи о своих желаниях, ладно? Это не противоречит нашим вкусам в постели и установленным позициям. Тебе нравится, когда я в тебе, а мне нравится быть в тебе. Но без проникновения какая, к чёрту, разница? Если ты можешь и хочешь доставить нам обоим удовольствие таким образом — пожалуйста. Мне в кайф видеть, как тащишься ты. И меня возбуждает твоя острая реакция. Не загоняйся, — целует в уголок его губ Чанбин. — Спасибо. И за то, что разрешил, и за то, что вправил мне мозги, — целует в ответ Сынмин, протягивая руку за салфетками. — Наверное, не будь я выпившим, я бы даже не осмелился. Чанбин усмехается и забирает из его рук салфетки, сваливая Сынмина на простыни, и снова целует, прежде чем продолжить: — В постели можно всё, если это приносит удовольствие, слышишь? Так что брось эти свои неправильные установки и говори. Обсуждай со мной, слышишь? Я хочу знать всё о твоих желаниях. — Хён, ты знаешь, что ты лучший? — Теперь — да? — усмехается Чанбин и позволяет Сынмину всё же отобрать снова из его рук пачку салфеток, чтобы закончить уборку на кровати и наконец лечь спать. — Ты не лучший, — шепчет Сынмин. — Ты нереальный. А бёдра твои — вообще…