Всё, что ты позволишь

Произошедшее в тот вечер словно разделило жизнь на «до» и «после»: как-то совершенно внезапно, самым невероятным и обескураживающим образом Снейп очутился в его жизни, в его объятиях, в его постели — податливый и отзывчивый, изумительно чуткий и жадный, Мерлин всеблагой, каким он оказался жадным, этот новый, незнакомый Гарри до сих пор Северус. Каждая их встреча начиналась с торопливых голодных поцелуев, нетерпеливого шёпота, суетливых движений рук — и заканчивалась так, как ему не снилось и в самых откровенных фантазиях; заканчивалась — в кровати, у стены, у стола, на треклятом белом ковре; заканчивалась — дрожью и скулежом; заканчивалась — чужим именем, остывающим на его губах, или впечатанным в худое плечо поцелуем. И иногда ещё — тихим, сдавленным, невероятно интимным: «Гарри». Он и в самом деле стал для Северуса Гарри — здесь, на его территории, в этом старом негостеприимном доме, который Гарри по-своему полюбил. Но в стенах Аврората, и в кабинете Главного целителя Снейпа, и в одном из бесчисленных кабинетов Отдела Тайн он был «мистер Поттер», чуть реже — «аврор». И Гарри не возражал. Разумеется, они были взрослыми людьми, им стоило вести себя благоразумно; никому из его сослуживцев нельзя было даже догадываться о том, что между дотошным, придирчивым Снейпом и Гарри есть что-то большее, чем сухой обмен приветствиями. Даже Рон не… — Нет, — однажды сухо отрезал Снейп, когда Гарри спросил у него про Рона. — Мистеру Уизли знать об этом ни к чему. Я крайне невысокого мнения о его способностях хранить секреты. А вот мисс Грейнджер, пожалуй… будет меньшим из зол. И поморщился тогда ещё — так, словно было что-то неправильное, что-то оскорбительное даже во вполне естественном желании Гарри рассказать своим лучшим друзьям о своих… отношениях. Если он мог назвать это так. Если — потому что после этой раздражённой гримасы, которую Снейп скорчил, спрашивать о том, вместе ли они, Гарри как-то расхотелось. Он и без того получил больше, чем когда-либо мог мечтать, разве нет? Закатайте губу, мистер Поттер, и выметайтесь из моего дома, если вас что-то не устраивает. Безжалостный голос в его голове принадлежал Северусу — не тому, что мгновение назад жался к нему ближе в поисках новых ощущений, но к этому, другому, уже надевшему мантию и пригладившему волосы; к Снейпу, снова закованному в ледяную броню своего бесстрастного лица. Как они были не похожи друг на друга, эти двое… Итак, Гарри идею с выяснением отношений отложил до лучших времён. Если, разумеется, эти времена вообще когда-нибудь настанут, а пока ему было хорошо и так. Северус был — с ним, для него, его. Они обменивались Патронусами с временем и датой встреч, и, стоило Гарри перешагнуть до боли теперь знакомый порог чужого дома, Снейп встречал его — пристальным взглядом, или язвительным комментарием, или беглой лаской: пальцами по щеке. Не имело значения — встречал. Разве этого мало? «Глупостями», о которых он не уставал периодически напоминать Гарри, были все те «возмутительные публичные выходки», на которые Гарри, если уж быть откровенным, в самом деле порой тянуло — когда он замечал знакомую худую спину в пустынном коридоре Аврората, сильнее всего ему хотелось окликнуть Северуса, заговорить с ним, быть может, если тот окажется в благодушном расположении духа, даже утянуть в свой кабинет и урвать пару минут беглых поцелуев, которых никогда не было достаточно… Но Северус от этих его порывов деревенел, вымерзал изнутри, и взгляд у него делался убийственно-острый, и на лице у него читалось: остановись, иначе пожалеешь, Поттер. И Гарри останавливался, и натянуто улыбался, и спрашивал, зачем он здесь, словно Северус не говорил ему накануне о новом визите к Кингсли, и глаза у Снейпа были холодные-холодные и ещё как будто бы беспомощно-злые. Гарри никогда не был таким уж большим специалистом в отношениях. У него была Чоу, которая постоянно плакала и вспоминала своего мёртвого бывшего; была Джинни, заправлявшая и командовавшая всем, потому что он, осознавший к тому моменту уже свою ориентацию, не был способен ни стать для неё хорошим партнёром, ни — какое-то время, довольно продолжительное, если честно — порвать с ней; была череда экспериментов-однодневок, ни один из которых не просуществовал дольше двух недель… И вот теперь был — Северус. И Гарри не знал, являлось ли нормальным то, что происходило между ними. Было ли так принято у других. В конце концов, в том категорическом запрете на публичность, который Снейп огласил для него, было рациональное зерно: колдографии Гарри не сходили с первых страниц «Ежедневного Пророка», отчаянно жаждавшего заполучить эксклюзивный материал и покопаться в грязном белье Национального Героя. Но самому Гарри до сплетен жёлтой прессы не было никакого дела. А вот Северусу… — Даже не знаю, что тебе сказать, — осторожно ответила ему Гермиона, когда Гарри поделился с ней своими сомнениями. На тот момент тому, что происходило между ним и Снейпом, было уже около месяца: прекрасного месяца, полного страсти и влюблённой одержимости; чудовищного месяца, полного непонимания и сомнений. Месяца, по истечении которого Гарри понял, что один не справляется, и поступил самым простым из возможных образов: пригласил Гермиону к себе. И вот они сидели теперь вдвоём на его маленькой кухоньке, пили маггловский чай с маггловским же шоколадным печеньем, и у Гермионы были обеспокоенные глаза и встревоженная складка на лбу. — Скажи первое, о чём подумала, — хрипло ответил Гарри и уронил кусочек печенья в чай. — Ты всегда была гораздо мудрее меня. Дажевтакихвопросах. И добавил зачем-то с неясной, даже его самого удивившей завистью: — Вряд ли у вас с Виктором есть такая проблема, но… — Она была, — спокойно перебила его Гермиона. И сделала глоток. Потом задумчиво закусила губу, покачала головой. Пробормотала: — Первое время… Ты же и сам видел и слышал, что про нас пишут. Британской прессе хватило ума не поливать меня грязью, а вот болгарская… Гарри непонимающе нахмурился: о вышедшей в «Придире» огромной статье и нескольких подробных репортажах «Ежедневного пророка» он помнил, но вот пресса Магической Болгарии… Гарри и представить себе не мог, что и в каком тоне они могли написать. Гермиона поймала его взгляд и пожала плечами: — Сам подумай, он был самым престижным игроком квиддичной сборной Болгарии, единственным, кто обеспечивал им выход в финал Кубка Мира. И самым сексуальным магом столетия, по версии «Болгарского Вестника», — тут она поморщилась, словно от боли. — И вдруг решил всё бросить, чтобы жениться на английской девчонке. Всё равно что если бы ты… Тут она осеклась и закусила губу. Но Гарри уже понял. Если бы «Пророк» разузнал о Снейпе, едва ли Гарри досталась бы хоть порция ненависти — нет, всё презрение, всё разочарование, всё недовольство обманутых в своих ожиданиях фанатов обрушились бы на… — Я тебя понял, — торопливо проговорил он. И закусил губу. — Но я… я ведь мог бы как-то на это повлиять, правда? Ты же смогла? Болгарская пресса перестала выпускать весь этот бред, так? — Им пришлось, — неожиданно холодно ответила Гермиона. И, тут же смягчившись, коротко коснулась тёплыми пальцами его руки. — Гарри, уверена, ты нашёл бы способ заставить их замолчать и уважать твой выбор. Но я хочу, чтобы ты понял, что, вероятнее всего, движет проф… Северусом. Он всю жизнь прожил с клеймом подлеца и негодяя, и лишь теперь, когда оказалось, что всё это время он был героем и буквально пожертвовал собой во имя великой цели, магическая общественность благосклонно закрыла глаза на прошлые его прегрешения. Но это не то слепое обожание, которым окружён ты. Если они найдут причину, они втопчут его доброе имя в грязь — это то, что стервы вроде Риты Скитер делают с каждым, кого они способны достать. — Помнится, ты смогла заставить Скитер закрыть рот ещё на третьем курсе, — неожиданно развеселившись, ответил Гарри. Гермиона смущённо улыбнулась и кивнула: — Конечно. Это возможно. Сила репутации, привлечение авторитетов, нужные друзья и полезные связи, а иногда и простая хитрость — есть столько способов заставить журналистов играть в твоей команде. Но я… сомневаюсь, что он готов снова пройти через то, что началось тогда, после победы. Помнишь? Гарри моментально помрачнел. Помнил — он помнил это до мельчайших подробностей. Те страшные месяцы, что длились судебные тяжбы над Пожирателями; бесконечные аудиенции, слушания и тяжёлые взгляды судей; Северус — смертельно-бледный, едва стоявший на ногах, чудом выживший после укуса Нагини и выдернутый прямиком из палаты для дачи показаний; Гарри — таскавшийся на каждое проклятое слушание, рассказывавший, показывавший. С боем выцарапывавший право на спокойную жизнь и всеобщее уважение для того, кто пожертвовал всем ради магического мира. Магический мир быть благодарным не хотел. Но научился, пусть этот процесс не был ни быстрым, ни простым. — Ладно, — пробормотал Гарри спустя несколько минут безрадостного молчания. И потёр переносицу. — Я понимаю, правда. В самом деле, будет лучше, если никто ни о чём не узнает. Это… не такая большая вещь, правда? Гермиона смотрела на него со смесью жалости и понимания. — Думаю, вопрос о значимости статуса ваших отношений тебе нужно уточнять у Северуса, — тихо ответила она. И неожиданно погладила его по плечу, полузабытым, почти неловким детским жестом. — Думай о плюсах, хорошо? Он разрешил рассказать мне. И… скажи, Гарри, ты с ним счастлив? Быть может, были у него внутри какие-то отголоски тревоги и смутного неудовлетворения, но сомнений — сомнений не было. — Счастлив, — хрипло ответил Гарри. И Гермиона солнечно улыбнулась: — Уверена, он тоже. А это самое главное.

***

И всё же было кое-что, что продолжало его беспокоить. И этим кое-чем был его лучший друг. Рон не то чтобы спрашивал или припирал его к стенке, пытаясь выяснить, почему Гарри сделался вдруг таким замкнутым; только смотрел — подозрительно, оценивающе. Это был взгляд Рона-аврора, взгляд, обретённый здесь, в этих стенах, где нужно уметь подмечать мельчайшие детали и обращать внимание на всё, что читалось между строк. Рон смотрел так на пойманных преступников, которых предстояло допрашивать. А теперь вот — ещё и на Гарри. И каждую среду, когда начиналось занятие и Снейп появлялся в кабинете, привычно-недовольный и хмурый, в чёрной мантии, с туго стянутыми в хвост волосами, а Гарри изо всех сил старался на него не пялиться и никак себя не компрометировать, эти взгляды делались ещё пронзительнее. Теперь они доставались не только ему. Рон напоминал Гарри в такие минуты отложенное проклятие, бомбу замедленного действия: сейчас с ней всё в порядке, но когда-нибудь она непременно взорвётся. И она взорвалась. Это был холодный промозглый четверг, и Гарри с утра пораньше засел в своём кабинете с документацией, которую требовал от него старина Кингсли. Он как раз заканчивал разбираться с очередным стажёрским отчётом — совершенно бездарным, чему только их учили в Академии? — когда дверь тихо скрипнула, и в проёме возникла широкоплечая фигура Рона. Вязь защитных чар, тонкой паутиной покрывавших кабинет, не распространялась на посетителей, если Гарри был один и не был занят ничем сугубо личным; вот и сейчас его магия пропустила Рона без затруднений. — Не занят? — грубовато спросил Рон. И, не дожидаясь ответа, шагнул вперёд и плюхнулся на стул для посетителей. — Разговор один есть. Гарри, занятый исправлением отчёта, рассеянно угукнул и пробормотал: — Конечно, дружище, только давай быстро, Кинг уже голову мне грозится открутить за общую безалаберность отде… — Я всё знаю, — перебил его Рон. — Про вас со Снейпом. Волшебная палочка, короткие пассы которой стремительно редактировали чужую бессмысленную писанину, дрогнула, и Гарри вовремя перехватил её только благодаря полузабытым рефлексам ловца. Неловко кашлянул. И уточнил, стараясь придать своему лицу самое растерянное выражение, какое только был способен изобразить: — Ты это, прости, о чём? — Знаю я, что вы сошлись, — сухо ответил Рон. И вдруг добавил с нотками обиды в голосе: — Я в упор не понимаю, какого драккла ты даже не сказал мне! Как будто я не в курсе, сколько ты по нему сохнешь. Мы вроде друзья, а ты меня кормишь рассказами про ваше «исключительно профессиональное взаимодействие». Только вот когда вы думаете, что на вас никто не смотрит, вы, приятель, пялитесь друг на друга так, словно сожрать хотите. И если в случае с твоей слабоумной влюблённостью я это понять как что-то одностороннее ещё могу, то он… — Хватит, — прервал его Гарри почти испуганно. На мгновение ему стало нечем дышать от тревоги, раздражения и ещё непонятной, неподобающей ситуации радости от намёка на взгляды Снейпа. Рон, явно давно репетировавший свою речь, покраснел и теперь тяжело дышал. Гарри вдохнул. Выдохнул. Призвал себе на помощь всю выдержку и всё хладнокровие, которые наскрёб внутри. Посмотрел на Рона, глядевшего на него с вызовом и исподлобья. Лгать смысла не было. Но сказать правду… — Хорошо, — покорно ответил он. — Да, ты прав, мы… В самом деле сошлись. Прости. Я не мог тебе рассказать. Правда не мог! Он не хотел, чтобы… — Он теперь диктует тебе, что делать? — свирепо уточнил Рон. Гарри отчаянно замотал головой, тяжело вздохнул и, коль скоро терять ему было теперь нечего, пустился в долгие объяснения. Гермиона, наверное, справилась бы лучше, она всегда справлялась лучше с тем, что касалось обсуждений таких деликатных тем… Но, прощаясь с пусть не обрадованным, но всё же отошедшем от своих обиды и злости Роном тем же вечером, Гарри чувствовал, что друг его всё-таки понял. И, наверное, однажды примет. Он так и сказал, Рон: — Мне потребуется время. Это, знаешь ли, нелегко — смириться с мыслью о том, что твой лучший друг трахается со старым ублюдком. — Ещё раз назовёшь его так, и я запущу в тебя проклятием, — хмуро пообещал ему Гарри. Рон набычился было, но, видимо, было во взгляде Гарри что-то такое, что заставило его недовольно передёрнуть плечами и кисло поправиться: — Со Снейпом. Это прошло… даже лучше, чем он ожидал, не так ли? Никаких потерь. — Всё в порядке, Поттер? — спросил его Северус тем же вечером, едва Гарри вышел из его камина. — Выглядишь взволнованным. В мире было не так-то много неизменных вещей, но сканирующий взгляд Северуса Снейпа, несомненно, являлся одной из них. — Да, — хрипло пробормотал Гарри, взбудораженный и растревоженный недавней беседой с Роном. — Да, всё… замечательно. И опустился на колени, коснувшись пальцами острых выступов чужих бёдер: можно было порезаться. Потёрся щекой о грубую ткань мантии, обтягивающей худое колено. — В таком случае, — пробормотал Снейп за секунду до того, как привлечь его к себе за волосы, — не вижу причин терять времени.